https://wodolei.ru/catalog/unitazy/cvetnie/s-risunkom/
Внешностью Бэйкер напоминает карикатуру на Джона Буля. Разговаривать с ним очень занятно, как я и ожидал. У нас с ним нашлись общие интересы, и оба мы ломаем себе голову над теми же трудностями. После обеда на наше праздничное общество любо было взглянуть, все так легко радовались, и так мило себя вели…
Ах этот свирепый Джек! В сочельник, когда я снимал седельную сумку, он лягнулся и таки угодил мне по голени. В пятницу, раздосадованный тем, что конь плотника бежит более быстрой рысью, он пронзительно заржал и попытался укусить его! Увы, увы, это напоминает мне былые дни; мой милый Джек — второй Бука note 59, но Джека я не могу заставить покориться.
Льюис. 29 декабря note 60
У нас разгар дождливого сезона, и мы живем под постоянной угрозой ураганов в весьма ненадежной маленькой двухэтажной коробке в шестистах пятидесяти футах над уровнем океана и примерно в трех милях от него. Позади, вплоть до противоположного склона острова, пустынный лес, горные пики и шумные потоки; впереди зеленый спуск к морю, которое видно нам миль на пятьдесят. Мы наблюдаем движение судов вокруг опасного апийского рейда и, если они останавливаются вдали, все время, пока они стоят на якоре, различаем верхушки мачт. Из звуков человеческой жизни, кроме голосов наших работников, сюда изредка доносятся залпы военных кораблей в гавани, звон колокола кафедральной церкви и рев гигантской раковины, созывающий рабочих на немецких плантациях note 61. Вчера — это было воскресенье, вполне вероятно, что я поставил не ту дату и теперь ее можно поправить, — у нас был гость — Бэйкер с Тонга. Слыхал о таком? Здесь это знаменитость: его обвиняют в краже, изнасиловании, узаконенном убийстве, отравительстве, в совершении аборта, в присвоении казенных денег — и, как ни странно, не обвиняют лишь в подделке документов и в поджоге; если бы ты знал, как щедры на всякие обвинения здесь, в Южных морях! Не сомневаюсь, что у меня тоже достаточно богатая репутация, а если нет, то все еще впереди.
До последнего времени наши развлечения были не в тихоокеанском духе. Мы наслаждались просвещенным обществом: художник Лафарг и ваш Генри Адамс note 62. Это большое удовольствие, если бы только оно могло продолжаться. Я бывал бы у них чаще, но верхом сейчас трудно добираться. Прошлый раз, когда я ездил туда на обед, пришлось пустить лошадь вплавь, и, поскольку я до сих пор не вернул одежду, которой меня ссудили, я не рискую являться в таком же положении. Тут что-то роковое: как только у нас стирка, я обязательно ныряю в рубашку либо в брюки американского консула! Они же, вероятно, чаще навещали бы нас, если бы не ужасные сомнения, которые внушают людям наши продовольственные дела. По слухам, нам иногда совсем нечего есть и гость может вызвать полный крах; говорят, будто мы с женой как-то вдвоем пообедали одной грушей авокадо, а частенько мой обед состоит только из черствого хлеба с луком. Что же прикажете делать с гостем в такое трудное время? Съесть его? Или угостить его фрикасе из какого-нибудь работника?
Киплинг — самый талантливый из молодых, появившихся после того, как — гм — появился я. Он поражает ранней зрелостью и разнообразием дарований. Но меня тревожат его плодовитость и спешка. Он должен был бы заслонить свой огонь обеими руками «и собрать всю свою силу и нежность в один комок» (кажется, так? Я не помню точно слов Марвелла note 63). Бывало, критики твердили это мне; но я никогда не был способен к такому разгулу творчества л, несомненно, не был в нем повинен.
При таких условиях его произведения скоро заполнят весь обитаемый мир. Несомненно, он вооружен для более серьезных выступлений, чем сжатые очерки и летучие листки стихов. Я гляжу, восхищаюсь, наслаждаюсь; но в какой-то степени всем нам присущее ревнивое чувство к родному языку и литературе у меня задето. Если бы я обладал плодовитостью и решимостью этого человека, мне кажется, я бы смог соорудить пирамиду.
Что ж, мы начинаем превращаться в старых чудаков, и теперь самое время кому-то подняться и занять наши места. Киплинг, несомненно, талантлив; должно быть, добрые феи гуляли на его крестинах. Но на что он употребил их дары?
1891 год
Фэнни. 12 января
Давно я ничего не записывала в дневник. Сначала мешал мучительный нарыв в ухе, потом Льюис уезжал в Сидней, и мне было некогда. Сочельник провели у мистера Мурса. Мы были предупреждены, что барометр упал и ожидается ураган. Перед нашим отъездом ветер переменился и небо очистилось, но я этого не заметила, а Льюис, которому хотелось в Апию, не стал привлекать внимание к тому, что опасность бури миновала. Впрочем, я была рада, что поехала. Мы остались там и на рождество, так как мистер Мурс экспромтом собрал небольшую компанию, центром которой был пресловутый мистер Бэйкер. Вместе с отцом приехал и Бэйкер-младший. Он тоже перенес нарыв в ухе, что и вообще не редкость. Мистер Бэйкер не внушает мне симпатии, но я не могу удержаться от любопытства по отношению к человеку, прошедшему такой необычный и богатый событиями жизненный путь. Он весьма представителен и подтянут, с медово-сладким голосом и медово-сладкой улыбкой. Я там была единственной белой женщиной, кроме того, присутствовали две самоанские дамы и очаровательная метиска. Последняя уселась за фортепьяно и, как маленькая, битый час подряд барабанила легкие упражнения и «Янки Дудль».
Как-то на прошлой неделе мне привели с немецкой плантации корову. Издали (вблизи я ее не видала) мне почудилось зловещее сходство с буллимакау. Чтобы заставить избранницу идти куда надо, вместе с ней пригнали целое стадо коров.
— Не лучше ли привязать ее для начала? — спросила я у хозяина, подъехавшего на лошади к дому.
— Ни в коем случае, — ответил он с горячностью, — главное — никаких веревок!
— Боюсь, что это не слишком смирная скотина, — сказала я.
— Как же не смирная, — возразил он. — Это моя собственная домашняя корова, любимая корова моей семьи, и мне очень жалко с ней расставаться. Смирнее корова и быть не может.
— А сколько молока она дает? — спросила я.
— Бутылки три будет, я думаю.
— Три бутылки? — воскликнула я. — Так это же всего шесть в день.
— Ну нет, — ответствовал хозяин коровы, — три бутылки — это и значит три бутылки в день.
— Так мало? Стоит ли возиться — доить из-за трех бутылок.
— Видите ли, — неуверенно сказал продавец, — она, может быть, даст и больше. Дело в том, что эта корова у меня только два дня и я не знаю, какой будет удой, когда она привыкнет к месту.
Я не стала выяснять, на чем основывались ее претензии на звание домашней коровы и тем более любимой коровы его семьи. Каким-то путем удалось заманить животное в загон, и теперь корова носилась по нему бешеным галопом, так что хвост торчал у нее за спиной прямо, как палка. С прощальным указанием надеть на скотину ярмо и замкнуть его, прежде чем доить, человек ускакал, оставив меня с глазу на глаз (правда, на некотором расстоянии) с этой коровой. Я пошла к плотнику насчет ярма. Тот сказал, что ярмо-то сделать можно, но пока что он думает привязать корову, невзирая ни на какие инструкции.
— Если ее не привязать, — сказал он, — она через пять минут будет за забором.
Так и вышло: через пять минут или раньше она перемахнула через забор.
На заре следующего дня мистера Хэя, который ночует в только что достроенной конюшне, разбудил страшный скандал между собаками и свиньями. Три собаки мистера Труда, натасканные на диких свиней, набросились на трех моих несчастных поросят. Прежде чем успели отогнать собак, один поросенок был уже тяжело ранен. Истекая кровью, он уполз в лес, и его так и не нашли. Главным преступником оказалась отлично известная мне большая коричневая собака. Немного позже, когда я сидела за завтраком, до меня донеслось снизу жалобное повизгиванье. Это был мистер Коричневый пес, который лежал там с попарно связанными передними и задними лапами. Его поймали и принесли сюда, подвесив к палке; теперь он ждал приговора. Разумеется, наказывать надо было немедленно, но у меня не хватило на это духу, и я отослала его назад к хозяину с предупреждением, чтобы он больше не натаскивал своих собак таким образом.
Злополучная корова отыскалась вчера на участке мистера Труда, где она загубила много бананов. От него пришел человек и потребовал возмещения убытков.
— Они возмещены авансом, — сказала я, — в форме свиньи.
Пауль, мистер Хэй и Лафаэле отправились за коровой. Им пришлось еще нанять человека себе в помощь, и тем не менее мистер Хэй не надеялся доставить это существо домой живьем — так свирепо оно оборонялось. Под словом «домой» я подразумеваю ее «собственную семью», потому что мысль сделать ее моей «домашней коровой» мне как-то не улыбалась.
Сегодня я собиралась писать рассказ, начатый когда-то, но вместо этого почти все время провела в наблюдениях над пчелами. Они так зловеще жужжали и шипели внутри ящика, что я обратилась за советом к плотнику, который сказал, что они определенно сейчас начнут роиться. Но получилось одно расстройство. Внезапно раздавалось нечто вроде «Ура!» и выкриков «Она идет!». Пчелы принимались метаться в безумном возбуждении, и каждый раз тревога оказывалась ложной. Мне припомнилось, что почти то же самое происходило однажды, когда ждали приезда королевы Виктории. У людей и пчел, как видно, много общего. Наши пчелы совсем ручные. Плотник уверял меня, что я сразу узнаю матку по комплекции, и вот я сидела, чуть ли не касаясь носом их порога, боясь прозевать «ее величество», и ни одна пчела меня не ужалила. По словам мистера Хэя, это доказывает, что я принадлежу к числу людей, на которых пчелы не нападают. Я же думаю, что скорее эти пчелы не имеют обыкновения нападать.
Как ни странно, каждую ночь нас мучат разные виды насекомых, разумеется не считая москитов: эти никогда нас не покидают. То воздух полон мотыльков, которые попадают в рот при каждом вдохе и вообще всячески докучают, то это мириады маленьких черных жучков; в другой раз преобладают крупные жуки типа майских или какие-то отвратительные твари с квадратными хвостами, они особенно невыносимы. Нынче вечером впервые за все время у меня сразу два рода мучителей. Первый — блестящие маленькие жуки самых необыкновенных расцветок. Вот сейчас, когда я пишу это, один из них, розовый с бронзовым отливом, лежит на бумаге, вернее, его труп; жучок все становился на голову и наконец умер в конвульсиях. Сегодня какая-то удивительно красочная ночь, потому что теперь возле меня кружатся небольшие серебристые мотыльки, все одинакового размера, но с разным красивым рисунком крыльев.
В прошлый четверг вечером я была приглашена на обед к американскому консулу для встречи с главным судьей. Я была сильно утомлена и не совсем здорова, но, поскольку и мистер Сьюэл и мистер Кларк (последний прислал записку, предлагая мне ночлег в помещении миссии) жалобно ссылались на то, что из дам будут только миссис Кьюсэк-Смит, миссис Кларк и миссис Клэкстон, я сочла своим долгом поехать. Столько мужчин и всего три дамы, не считая меня, — мое присутствие и в самом деле должно было отвечать насущной, если и не «давно испытываемой» необходимости. И затем помимо всего прочего следовало оказать почтение главному судье, не говоря уж о моем собственном консуле.
Моя старая кобыла шла не слишком резво. По дороге к Кларкам мне еще надо было заехать по делу к мистеру Мурсу. Несомненно также, что часы у Кларков убежали вперед. Миссис Клэкстон говорит, что они очень спешат. Как бы то ни было, Кларки ушли, не дождавшись меня. Красивая девушка-метиска с любезными манерами позвала человека перевести мою лошадь через реку. Мы с девушкой уже были на мосту, но, увы, река оказалась слишком глубокой для лошади! Я разыскала Генри, и он тщетно пытался достать для меня лодку. Кончилось тем, что я пошла к мистеру Мурсу, взяла немного провизии и вернулась к Кларкам.
В первый приход меня провели в спальню; теперь в этой комнате горела лампа, но никого не было. Беспокоясь о том, что лошадь моя не напоена, я в конце концов отправилась искать помощи и набрела на комнату, полную женщин, но никаким способом не могла с ними договориться. Пришлось бросить эти попытки, так как одна из девушек по всем признакам уже собралась готовить еду для меня. После этого единственно разумным казалось лечь спать, и я почти уснула, когда внезапная мысль отогнала всякий сон: что, если меня проводили в эту комнату только для того, чтобы я могла раздеться? что, если это спальня мистера и миссис Кларк и лампа была оставлена, чтобы они видели, как ложиться? Я же погасила ее и теперь не знала, где взять спички.
Фэнни. 13 января
Сегодня после обеда явственно различила два толчка землетрясения. Как мне почудилось, первый сопровождался рокочущим звуком вроде грома. Во время второго, более сильного толчка, почти сразу последовавшего за первым, это, несомненно, было так. Мистер Хэй, набиравший из цистерны воду для лошадей, не чувствовал землетрясения, но слышал гул.
— Я слышал гром, — сказал он.
— Да взгляните на небо, — возразила я. Вид неба никак не мог служить объяснением грому.
Пчелы до сих пор не роятся, поэтому мы с мистером Бэйкером note 64 и Лафаэле, находившимся в полной панике, перевернули ящик и заглянули внутрь. Там было колоссальное количество пчел, прилепившихся к стенкам и к кускам сот, что выглядело очень красиво, но роиться они и не думали. Мистер Бэйкер сделал для них настоящий улей, и завтра вечером я переведу их на новое место.
Пауль видел поросенка, которого мы считали убитым, — хромого и вообще в жалком состоянии. Он показался из лесу и тут же уполз обратно. Конечно, Пауль вместо того, чтобы поймать его, вернулся поскорее сообщить новость, а потом мы уже не могли его отыскать. Льюис прозвал Пауля Энди — Золотые Руки note 65.
Недавно я сделала небольшой переносной домик для наседки с цыплятами и, посадив туда курицу, поместила сооружение на сухом месте, потому что в это время года трава очень мокрая. Еще две наседки вывели цыплят, и Пауль вызвался сделать для них такие же домики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Ах этот свирепый Джек! В сочельник, когда я снимал седельную сумку, он лягнулся и таки угодил мне по голени. В пятницу, раздосадованный тем, что конь плотника бежит более быстрой рысью, он пронзительно заржал и попытался укусить его! Увы, увы, это напоминает мне былые дни; мой милый Джек — второй Бука note 59, но Джека я не могу заставить покориться.
Льюис. 29 декабря note 60
У нас разгар дождливого сезона, и мы живем под постоянной угрозой ураганов в весьма ненадежной маленькой двухэтажной коробке в шестистах пятидесяти футах над уровнем океана и примерно в трех милях от него. Позади, вплоть до противоположного склона острова, пустынный лес, горные пики и шумные потоки; впереди зеленый спуск к морю, которое видно нам миль на пятьдесят. Мы наблюдаем движение судов вокруг опасного апийского рейда и, если они останавливаются вдали, все время, пока они стоят на якоре, различаем верхушки мачт. Из звуков человеческой жизни, кроме голосов наших работников, сюда изредка доносятся залпы военных кораблей в гавани, звон колокола кафедральной церкви и рев гигантской раковины, созывающий рабочих на немецких плантациях note 61. Вчера — это было воскресенье, вполне вероятно, что я поставил не ту дату и теперь ее можно поправить, — у нас был гость — Бэйкер с Тонга. Слыхал о таком? Здесь это знаменитость: его обвиняют в краже, изнасиловании, узаконенном убийстве, отравительстве, в совершении аборта, в присвоении казенных денег — и, как ни странно, не обвиняют лишь в подделке документов и в поджоге; если бы ты знал, как щедры на всякие обвинения здесь, в Южных морях! Не сомневаюсь, что у меня тоже достаточно богатая репутация, а если нет, то все еще впереди.
До последнего времени наши развлечения были не в тихоокеанском духе. Мы наслаждались просвещенным обществом: художник Лафарг и ваш Генри Адамс note 62. Это большое удовольствие, если бы только оно могло продолжаться. Я бывал бы у них чаще, но верхом сейчас трудно добираться. Прошлый раз, когда я ездил туда на обед, пришлось пустить лошадь вплавь, и, поскольку я до сих пор не вернул одежду, которой меня ссудили, я не рискую являться в таком же положении. Тут что-то роковое: как только у нас стирка, я обязательно ныряю в рубашку либо в брюки американского консула! Они же, вероятно, чаще навещали бы нас, если бы не ужасные сомнения, которые внушают людям наши продовольственные дела. По слухам, нам иногда совсем нечего есть и гость может вызвать полный крах; говорят, будто мы с женой как-то вдвоем пообедали одной грушей авокадо, а частенько мой обед состоит только из черствого хлеба с луком. Что же прикажете делать с гостем в такое трудное время? Съесть его? Или угостить его фрикасе из какого-нибудь работника?
Киплинг — самый талантливый из молодых, появившихся после того, как — гм — появился я. Он поражает ранней зрелостью и разнообразием дарований. Но меня тревожат его плодовитость и спешка. Он должен был бы заслонить свой огонь обеими руками «и собрать всю свою силу и нежность в один комок» (кажется, так? Я не помню точно слов Марвелла note 63). Бывало, критики твердили это мне; но я никогда не был способен к такому разгулу творчества л, несомненно, не был в нем повинен.
При таких условиях его произведения скоро заполнят весь обитаемый мир. Несомненно, он вооружен для более серьезных выступлений, чем сжатые очерки и летучие листки стихов. Я гляжу, восхищаюсь, наслаждаюсь; но в какой-то степени всем нам присущее ревнивое чувство к родному языку и литературе у меня задето. Если бы я обладал плодовитостью и решимостью этого человека, мне кажется, я бы смог соорудить пирамиду.
Что ж, мы начинаем превращаться в старых чудаков, и теперь самое время кому-то подняться и занять наши места. Киплинг, несомненно, талантлив; должно быть, добрые феи гуляли на его крестинах. Но на что он употребил их дары?
1891 год
Фэнни. 12 января
Давно я ничего не записывала в дневник. Сначала мешал мучительный нарыв в ухе, потом Льюис уезжал в Сидней, и мне было некогда. Сочельник провели у мистера Мурса. Мы были предупреждены, что барометр упал и ожидается ураган. Перед нашим отъездом ветер переменился и небо очистилось, но я этого не заметила, а Льюис, которому хотелось в Апию, не стал привлекать внимание к тому, что опасность бури миновала. Впрочем, я была рада, что поехала. Мы остались там и на рождество, так как мистер Мурс экспромтом собрал небольшую компанию, центром которой был пресловутый мистер Бэйкер. Вместе с отцом приехал и Бэйкер-младший. Он тоже перенес нарыв в ухе, что и вообще не редкость. Мистер Бэйкер не внушает мне симпатии, но я не могу удержаться от любопытства по отношению к человеку, прошедшему такой необычный и богатый событиями жизненный путь. Он весьма представителен и подтянут, с медово-сладким голосом и медово-сладкой улыбкой. Я там была единственной белой женщиной, кроме того, присутствовали две самоанские дамы и очаровательная метиска. Последняя уселась за фортепьяно и, как маленькая, битый час подряд барабанила легкие упражнения и «Янки Дудль».
Как-то на прошлой неделе мне привели с немецкой плантации корову. Издали (вблизи я ее не видала) мне почудилось зловещее сходство с буллимакау. Чтобы заставить избранницу идти куда надо, вместе с ней пригнали целое стадо коров.
— Не лучше ли привязать ее для начала? — спросила я у хозяина, подъехавшего на лошади к дому.
— Ни в коем случае, — ответил он с горячностью, — главное — никаких веревок!
— Боюсь, что это не слишком смирная скотина, — сказала я.
— Как же не смирная, — возразил он. — Это моя собственная домашняя корова, любимая корова моей семьи, и мне очень жалко с ней расставаться. Смирнее корова и быть не может.
— А сколько молока она дает? — спросила я.
— Бутылки три будет, я думаю.
— Три бутылки? — воскликнула я. — Так это же всего шесть в день.
— Ну нет, — ответствовал хозяин коровы, — три бутылки — это и значит три бутылки в день.
— Так мало? Стоит ли возиться — доить из-за трех бутылок.
— Видите ли, — неуверенно сказал продавец, — она, может быть, даст и больше. Дело в том, что эта корова у меня только два дня и я не знаю, какой будет удой, когда она привыкнет к месту.
Я не стала выяснять, на чем основывались ее претензии на звание домашней коровы и тем более любимой коровы его семьи. Каким-то путем удалось заманить животное в загон, и теперь корова носилась по нему бешеным галопом, так что хвост торчал у нее за спиной прямо, как палка. С прощальным указанием надеть на скотину ярмо и замкнуть его, прежде чем доить, человек ускакал, оставив меня с глазу на глаз (правда, на некотором расстоянии) с этой коровой. Я пошла к плотнику насчет ярма. Тот сказал, что ярмо-то сделать можно, но пока что он думает привязать корову, невзирая ни на какие инструкции.
— Если ее не привязать, — сказал он, — она через пять минут будет за забором.
Так и вышло: через пять минут или раньше она перемахнула через забор.
На заре следующего дня мистера Хэя, который ночует в только что достроенной конюшне, разбудил страшный скандал между собаками и свиньями. Три собаки мистера Труда, натасканные на диких свиней, набросились на трех моих несчастных поросят. Прежде чем успели отогнать собак, один поросенок был уже тяжело ранен. Истекая кровью, он уполз в лес, и его так и не нашли. Главным преступником оказалась отлично известная мне большая коричневая собака. Немного позже, когда я сидела за завтраком, до меня донеслось снизу жалобное повизгиванье. Это был мистер Коричневый пес, который лежал там с попарно связанными передними и задними лапами. Его поймали и принесли сюда, подвесив к палке; теперь он ждал приговора. Разумеется, наказывать надо было немедленно, но у меня не хватило на это духу, и я отослала его назад к хозяину с предупреждением, чтобы он больше не натаскивал своих собак таким образом.
Злополучная корова отыскалась вчера на участке мистера Труда, где она загубила много бананов. От него пришел человек и потребовал возмещения убытков.
— Они возмещены авансом, — сказала я, — в форме свиньи.
Пауль, мистер Хэй и Лафаэле отправились за коровой. Им пришлось еще нанять человека себе в помощь, и тем не менее мистер Хэй не надеялся доставить это существо домой живьем — так свирепо оно оборонялось. Под словом «домой» я подразумеваю ее «собственную семью», потому что мысль сделать ее моей «домашней коровой» мне как-то не улыбалась.
Сегодня я собиралась писать рассказ, начатый когда-то, но вместо этого почти все время провела в наблюдениях над пчелами. Они так зловеще жужжали и шипели внутри ящика, что я обратилась за советом к плотнику, который сказал, что они определенно сейчас начнут роиться. Но получилось одно расстройство. Внезапно раздавалось нечто вроде «Ура!» и выкриков «Она идет!». Пчелы принимались метаться в безумном возбуждении, и каждый раз тревога оказывалась ложной. Мне припомнилось, что почти то же самое происходило однажды, когда ждали приезда королевы Виктории. У людей и пчел, как видно, много общего. Наши пчелы совсем ручные. Плотник уверял меня, что я сразу узнаю матку по комплекции, и вот я сидела, чуть ли не касаясь носом их порога, боясь прозевать «ее величество», и ни одна пчела меня не ужалила. По словам мистера Хэя, это доказывает, что я принадлежу к числу людей, на которых пчелы не нападают. Я же думаю, что скорее эти пчелы не имеют обыкновения нападать.
Как ни странно, каждую ночь нас мучат разные виды насекомых, разумеется не считая москитов: эти никогда нас не покидают. То воздух полон мотыльков, которые попадают в рот при каждом вдохе и вообще всячески докучают, то это мириады маленьких черных жучков; в другой раз преобладают крупные жуки типа майских или какие-то отвратительные твари с квадратными хвостами, они особенно невыносимы. Нынче вечером впервые за все время у меня сразу два рода мучителей. Первый — блестящие маленькие жуки самых необыкновенных расцветок. Вот сейчас, когда я пишу это, один из них, розовый с бронзовым отливом, лежит на бумаге, вернее, его труп; жучок все становился на голову и наконец умер в конвульсиях. Сегодня какая-то удивительно красочная ночь, потому что теперь возле меня кружатся небольшие серебристые мотыльки, все одинакового размера, но с разным красивым рисунком крыльев.
В прошлый четверг вечером я была приглашена на обед к американскому консулу для встречи с главным судьей. Я была сильно утомлена и не совсем здорова, но, поскольку и мистер Сьюэл и мистер Кларк (последний прислал записку, предлагая мне ночлег в помещении миссии) жалобно ссылались на то, что из дам будут только миссис Кьюсэк-Смит, миссис Кларк и миссис Клэкстон, я сочла своим долгом поехать. Столько мужчин и всего три дамы, не считая меня, — мое присутствие и в самом деле должно было отвечать насущной, если и не «давно испытываемой» необходимости. И затем помимо всего прочего следовало оказать почтение главному судье, не говоря уж о моем собственном консуле.
Моя старая кобыла шла не слишком резво. По дороге к Кларкам мне еще надо было заехать по делу к мистеру Мурсу. Несомненно также, что часы у Кларков убежали вперед. Миссис Клэкстон говорит, что они очень спешат. Как бы то ни было, Кларки ушли, не дождавшись меня. Красивая девушка-метиска с любезными манерами позвала человека перевести мою лошадь через реку. Мы с девушкой уже были на мосту, но, увы, река оказалась слишком глубокой для лошади! Я разыскала Генри, и он тщетно пытался достать для меня лодку. Кончилось тем, что я пошла к мистеру Мурсу, взяла немного провизии и вернулась к Кларкам.
В первый приход меня провели в спальню; теперь в этой комнате горела лампа, но никого не было. Беспокоясь о том, что лошадь моя не напоена, я в конце концов отправилась искать помощи и набрела на комнату, полную женщин, но никаким способом не могла с ними договориться. Пришлось бросить эти попытки, так как одна из девушек по всем признакам уже собралась готовить еду для меня. После этого единственно разумным казалось лечь спать, и я почти уснула, когда внезапная мысль отогнала всякий сон: что, если меня проводили в эту комнату только для того, чтобы я могла раздеться? что, если это спальня мистера и миссис Кларк и лампа была оставлена, чтобы они видели, как ложиться? Я же погасила ее и теперь не знала, где взять спички.
Фэнни. 13 января
Сегодня после обеда явственно различила два толчка землетрясения. Как мне почудилось, первый сопровождался рокочущим звуком вроде грома. Во время второго, более сильного толчка, почти сразу последовавшего за первым, это, несомненно, было так. Мистер Хэй, набиравший из цистерны воду для лошадей, не чувствовал землетрясения, но слышал гул.
— Я слышал гром, — сказал он.
— Да взгляните на небо, — возразила я. Вид неба никак не мог служить объяснением грому.
Пчелы до сих пор не роятся, поэтому мы с мистером Бэйкером note 64 и Лафаэле, находившимся в полной панике, перевернули ящик и заглянули внутрь. Там было колоссальное количество пчел, прилепившихся к стенкам и к кускам сот, что выглядело очень красиво, но роиться они и не думали. Мистер Бэйкер сделал для них настоящий улей, и завтра вечером я переведу их на новое место.
Пауль видел поросенка, которого мы считали убитым, — хромого и вообще в жалком состоянии. Он показался из лесу и тут же уполз обратно. Конечно, Пауль вместо того, чтобы поймать его, вернулся поскорее сообщить новость, а потом мы уже не могли его отыскать. Льюис прозвал Пауля Энди — Золотые Руки note 65.
Недавно я сделала небольшой переносной домик для наседки с цыплятами и, посадив туда курицу, поместила сооружение на сухом месте, потому что в это время года трава очень мокрая. Еще две наседки вывели цыплят, и Пауль вызвался сделать для них такие же домики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38