Да, он смеется, но, я думаю, этот долг не шутя его уже изводит и, возможно, действительно снится ему в кошмарных снах, как он в шутку уверяет. Есть такие РОКОВЫЕ ДОЛГИ, это тема особого рассуждения. Не будет же меня — не будет и долга, потому что, кроме нас двоих, никто о нем не знает. С другой стороны, кровный мой враг, преподаватель физкультуры Жданцев, вроде, желает моей смерти, потому что я постоянно, хоть и с наивозможнейшей деликатной мягкостью, укоряю его в недостатке гуманитарного развития, но одновременно он ждет от меня книгу на немецком языке «Эротическое искусство 30-х годов» с обилием рисунков; я как-то обмолвился об этой книге, которую когда-то купил за гроши у пьяницы на книжном развале, Жданцев загорелся: его неприступная (пока) подруга — страстная библиофилка, преподнеся ей книгу, он и угодит ее эстетическим потребностям, и сделает намек определенного свойства; книгу я не могу принести, потому что она в чтении у одного из моих знакомых, и Жданцев, по крайней мере, пока я не принес ее, смерти мне ни в коем случае не желает. Желая ее, повторяю, в принципе!
8 ОПРОВЕРЖЕНИЕ ОПРОВЕРЖЕНИЯ. Но и тем, и другим моя смерть доставит много хлопот. Друзья вынуждены будут сбрасываться на похороны (по обычаю), идти за гробом с постными лицами — и т. п. Вследствие общепринятого уважения к смерти придется мучить себя лицемерием и врагам моим, за исключением соседа Латыкина, который, смерд, по поводу любой неприятности человеческого, городского или государственного масштаба (кто-то заболел, что-то отключили, где-то взрыв), откровенно и цинично хохочет, приговаривая: «Туда нам всем и дорога!» Но исключение на то и исключение, чтобы подтверждать правило.
9 ПРИЧИНА, по которой я должен жить, кроется в людях совсем уж далеких, незнакомых, но которым я, оказывается, тоже бываю нужен: как нужен был, например, вчера частнику-автомобилисту. Я дал ему заработать. Это было без пятнадцати одиннадцать. Я к одиннадцати стараюсь всегда попасть домой, чтобы не вводить в искушение всяческих хулиганов, пьяных мародеров, проституток и прочий криминальный элемент, у кого вид одинокого ночного человека вызывает непредсказуемый по последствиям нездоровый интерес. К тому же, почему-то я, может быть из-за того, что на улице часто задумчив и рассеян, внушаю обманчивое чувство беззащитности. По дороге водитель признался, что собирался уже ехать домой: невезенье сегодня, совсем нет пассажира, а тут, на его счастье, я. Нужен я ему живой — или мертвый? Конечно, живой!
9 ОПРОВЕРЖЕНИЕ. Но ему же я, в принципе, гораздо лучше мертвый, ибо чем меньше вообще людей в городе, тем легче ездить, а то ведь движение стало просто страшное. Учитывая мою рассеянность, недолго и задавить, неприятностей не оберешься.
9 ОПРОВЕРЖЕНИЕ ОПРОВЕРЖЕНИЯ. Однако мы договоримся до того, что удобней всего ездить в абсолютно пустом городе (если будет кому ездить)! Тогда и машины не понадобятся. И, кстати, всякий лишний человек вырабатывает в водителе внимательность, умелость, он всегда собран и насторожен. А станет людей меньше, он расслабится, утратит бдительность — и тут-то как раз на кого-то и наедет! То есть живой я для водителя все-таки выгодней, чем мертвый (не считая водителей катафалков, а заодно и могильщиков, кладбищенскую обслугу; работников и владельцев похоронных бюро и т. д., и т. п. — но так мы запутаемся в частностях и придется на каждое ОПРОВЕРЖЕНИЕ ОПРОВЕРЖЕНИЯ писать еще ОПРОВЕРЖЕНИЕ ОПРОВЕРЖЕНИЯ ОПРОВЕРЖЕНИЯ, а я ведь не казуист какой-нибудь!).
10 ПРИЧИНА, по которой я должен жить — религиозная, а именно: христианская. В христианстве самовольный уход из жизни есть грех.
10 ОПРОВЕРЖЕНИЕ. Но я, как и многие, христианин только по факту крещения, а не по вере. (Коль веры нет, усилием воли ее не обретешь!)
10 ОПРОВЕРЖЕНИЕ ОПРОВЕРЖЕНИЯ заключается в том, что тут никакого опровержения нет и быть не может, ибо предмет неуловим и невысказываем.
11 ПРИЧИНА, по которой я должен жить в том, что есть тьма людей, которым хуже, чем мне, а они себе живут!
11 ОПРОВЕРЖЕНИЕ. Суть, однако, в оценке. Это я считаю, что они живут хуже, а они, возможно, считают, что я живу, как последняя собака, и ничуть не удивятся моей смерти. И даже примут ее как должное.
11 ОПРОВЕРЖЕНИЕ ОПРОВЕРЖЕНИЯ. А вдруг нет? Вдруг я, сам того не зная, их последняя надежда? Вот, скажут, Лагарпов, получше нас жил, а взял да и того... Зачем тогда мы-то терпим? Нет, нельзя умирать, получается.
12 ПРИЧИНА, по которой я должен жить... Впрочем, только что, вот прямо сейчас, меня осенило, и эта осененность потрясла весь ход моих рассуждений. Ошибка заложена в самой формулировке! ДОЛЖЕН, вот в каком слове ошибка! Пусть я доказал себе, что ДОЛЖЕН жить, но значит ли это, что я и в самом деле буду жить? Вон дворник в нашем дворе ДОЛЖЕН скалывать лед, потому что людям уже пройти нельзя. А он делает это? Или серьезнее пример: государство ДОЛЖНО по достоинству оценивать мой труд Педагога, а оно оценивает? С другой стороны, упорный мой сосед Агишев разве ДОЛЖЕН без всякого поощрения из года в год выращивать лозу дикого винограда, дотянувшуюся уже до четвертого этажа? Он сам, кстати, живет на восьмом и, учитывая его возраст, не дождется момента, когда листья достигнут его окна. Впрочем, виноград этот увивает не жилые окна, а окна подъезда. В подъезде же собираются по вечерам подростки, они рвут листья и побеги. А прошлым летом кто-то вообще пытался срубить толстое корневище, дающее жизнь растению, но, видимо, был пьян, не дорубил, и Агишев чуть не со слезами ухаживал за ним, лечил его, ночами дежурил возле него, и подвянувшее уже плетистое многоветвие лозы ожило — и живет по сей день.
13. Человек, как я понял, занимает ровно половину мира. А мир в свою очередь занимает половину человека. Это просто: вот Я, а все остальное — мои ощущения и мысли, мое представление о мире. У некоторых мир вообще с грецкий орех, а Я с арбуз. Но в идеале — половина. К чему я это? А к тому, что, если мир часть меня, то могу ли я покушаться в своем лице на мир?
14. До меня дошло. Я должен жить уже потому, что жить — не должен! И самое-то странное, что этот вывод, кажущийся мне сейчас неожиданным, ничуть не противоречит моей натуре и моей позиции, а моя позиция проста: переплавлять негативные жизненные впечатления в жизненную силу... Как бы это проще объяснить... Например: на меня с козырька подъезда сваливается грязная гора подтаявшего снега. Так вчера и было. Сгоряча я огорчился. Ведь мне на работу идти. Мокро и холодно, да и вид тот еще. Но, когда пришел, женщины стали сочувствовать мне, помогли очиститься; заглянувший в преподавательскую комнату директор Сизых Валентин Петрович, с которым у меня давнишние контры, преисполнился негодования по отношению к безобразной работе коммунальных служб, в техникуме вон тоже третий день фактически не топят, мерзнут все. И даже Жданцев пришел в отличное расположение духа, увидев конфуз недруга и подумав, вероятно, о том, как славно, что не на него, а на этого придурка (каковым он меня считает) свалился грязный снег. То есть всем стало хорошо! Вот вам и пример переплавки негатива в позитив, причем даже без моих усилий, а часто я это и сознательно делаю сам, но это отдельная история.
15. Следует ли из этого, извините за нарочитую корявость, позволительную человеку, свободно и раскрепощенно владеющему языком, следует ли из этого, что мне следует жить?
Вовсе нет! Да, я должен жить потому, что не должен жить. Но в равной степени я не должен жить, потому что должен жить!
16. Но вот возражение, которое уничтожает все вышесказанное. Оно таково: НЕ МОЖЕТ БЫТЬ РЕШЕН ЧЕЛОВЕКОМ вопрос, жить ему или умереть. А если не решен, то как же можно — наугад? Не по-людски это! Не по принципу же фатовской и пресловутой русской рулетки решать этот вопрос! Я понимаю, меня можно поймать на противоречии: жить, не будучи уверенным, что ты должен жить, это все равно, что умереть, не будучи уверенным, что ты должен умереть. Все равно — да не все! Ибо, живя, я имею шанс все-таки каким-то образом этот вопрос решить и сознательно выбрать жизнь или смерть, а умерев, я этой возможности навсегда лишаюсь!
Нет, надо без всяких пунктов просто поразмышлять о том, что есть жизнь и смерть сами по себе, то есть без меня. Хотя, без меня, говоря строго, нет ни жизни, ни смерти.
Минуточку! Но как я проверю, как я смогу... (не закончено).
Примечание. Данный текст написан в блокноте и найден в кармане А. И. Лагарпова, доставленного в реанимационное отделение больницы № 50 после падения с балкона своей квартиры (11-й этаж), смягченного деревьями и кустарниками. На текущий момент состояние А. И. Лагарпова тяжелое, но стабильное.
февраль 2005 г.
Чем кончились мои попытки сбить Лагарпова с мысли
— Никак не могу привыкнуть, — сказал Лагарпов, когда мы сидели с ним вечером в привычной забегаловке, которая приобрела недавно название «Кафе РАНДЕВУ», но от этого забегаловкой быть не перестала.
— Никак не могу привыкнуть, — сказал Лагарпов. — Никак не научусь действовать по обстоятельствам. Например, бывают такие экстремальные ситуации, когда надо ударить человека. Но я ни разу, даже в детстве, я никогда в жизни не ударил человека!
Мне, если честно, уже поднадоели разглагольствования Лагарпова. Мне они кажутся нудными и отдающими доморощенным философствованием.
— Нашел о чем печалиться! — ответил я ему. — Ты лучше посмотри, вот пьем мы с тобой кофе и едим пирожки. Кофе дрянь, но это продукт иноземный, что, впрочем, сомнительно, а вот пирожок — продукт наш. Но он ненамного вкуснее и мягче подметки сапога, хоть мне и трудно сравнивать, я не пробовал подметки сапога, однако, благодаря творческой фантазии, вполне могу представить, какой вкус у подметки сапога, так вот, эти пирожки не лучше. Почему?! Ведь вокруг огромные сельскохозяйственные пространства, черноземы, озимые и яровые культуры! Неужели мы не умеем вырастить нормальную пшеницу, чтобы смолоть из нее нормальную муку, чтобы выпечь из нее нормальное тесто, чтобы сварганить из него, наконец, нормальный пирожок! Вот о чем тебе стоило бы задуматься, если ты мыслящий человек и болеющий за общественные проблемы, но ты, Лагарпов, думаешь только о себе и говоришь только о себе, причем, если начнешь, то уже другой не моги и слова вставить!
— Пирожок, конечно, не очень, — сказал Лагарпов, надкусив пирожок, — но все-таки я не могу понять, что за слабина во мне такая? Если бы это было, допустим, непротивление злу насилием или, например, безмерное уважение к любому человеку, тогда понятно. Но я не мог даже пальцем тронуть и тех, кого совсем не уважал.
— А смотри, Лагарпов, какая девушка! — ткнул я пальцем в угол. — У нее натуральные светлые, почти белые волосы, у нее голубые, но глубокие глаза, она сидит напротив своего друга и молчит, и не сводит с него глаз, и за такой взгляд, Лагарпов, можно отдать всю жизнь!
Но Лагарпова так просто не собьешь. Даже не обернувшись, он продолжил:
— Я начинаю думать, что мое неумение ударить человека есть черта отрицательная. Даже мать может шлепнуть ребенка. Потому что любит. А я, получается, не люблю людей. И трус, к тому же. Знаешь, что я думаю, когда понимаю, что надо ударить человека, а я не ударяю?
— Ты давно видел Ксению? Как она? — подло спросил я.
— Во-первых я думаю, — начал загибать пальцы Лагарпов, — что, ударив, могу убить человека. И мне не то чтобы жаль его становится, но я не хочу попасть в тюрьму. Во-вторых...
— Сейчас дождь начнется, пора бы нам по домам, — сказал я.
— Во-вторых, — продолжил Лагарпов, — я думаю, что если даже не убью, могу нанести увечье. Тут, правда, уже толика жалости есть, но некоторым людям увечье не помешает. В-третьих...
— Возьму сейчас вина и нарежусь, — сказал я.
— В третьих, — продолжил Лагарпов, — я думаю, что, будь я сильнее, я бы не стал бить его, а скрутил, чтобы он опомнился. В-четвертых, я начинаю рассусоливать, что битье еще никого не исправляло. В-пятых, меня, если говорить правду, мутит от прикосновения к чужому телу, особенно если я не уверен в его чистоте. В-шестых...
— Лагарпов, а ведь у меня страшные неприятности, — сказал я.
— В-шестых, — продолжил Лагарпов, — я гнусно и мелко думаю, что, если ударю, могу повредить себе пальцы. В-седьмых, само собой, начинаю представлять, что и меня в ответ ударят, да так, что я не стану. В-восьмых...
Тут Лагарпова прервали. В кафе вошли два относительно молодых человека. Один громко и лирически, то есть бесцельно, ругался. Второй, нацепив наушники, раскачивался в странном танце, похожем на репетицию боевых движений какого-нибудь дикого племени. Раскачиваясь, он уронил с грохотом один стол, пнул ногой другой. Таким образом из четырех имевшихся в этом крошечном кафе столов, осталось два: наш с Лагарповым и тот, за которым голубоглазая красавица влюбленно смотрела на своего кавалера. Тут ругающийся, не прекращая ругаться, бессмысленно и беспощадно ударил кавалера, тот упал. Девушка что-то закричала. Танцующий засмеялся. Ругающийся поднял лапу и на девушку.
Лагарпов одним прыжком подскочил к нему, быстро и точно ударил два раза в живот, один раз в ухо, один раз по скуле, а один раз ногой под зад, отчего ругающийся вылетел из кафе, головой распахнув дверь. Танцующий, перестав танцевать и смеяться, сунулся заступиться за товарища, но и его Лагарпов угостил, как следует, и тоже выкинул за дверь.
— Мент, наверно! — услышал я голос одного из молодых людей, оправдывающий свою слабость и трусость, а заодно смелость и силу незнакомого, да еще и интеллигентного на вид человека.
Лагарпов сел за столик, подул на костяшки пальцев. Лицо его было задумчивым.
— В-восьмых, — продолжил он, отхлебнув остывший кофе...
Нет, подумал я, кого-кого, а Лагарпова сбить с мысли невозможно!
март 2005 г.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31