Приехали в понедельник, в тот день в катастрофе погиб брат Анатолий, я осталась одна и вернулась к маме в Австралию.
Мой младший брат Костик видел Ленина. Я не помню сейчас, где это было - то ли в "Метрополе", то ли он был у Артема в Кремле. Вошел Ленин, погладил Костика по голове, пошутил: "Молодой австралиец..." А Костик плакал - он не мог решить арифметическую задачу: "Вы купили в лавке семь фунтов говядины, три отдали соседям, а оставшееся разделили на восемь частей". "Я не понимаю, плакал Костик, - что такое говядина?"
...Мария Михайловна смотрит на меня с нежностью, угощает домашним печеньем. Домик у нее стереотипный, комнаты маленькие, кухонька крохотная, туалет на улице - туда нужно идти через огородик (совсем как в маленькой деревеньке!). На огороде она сажает редиску, морковь, немножечко картофеля пенсия-то крохотная. Подрабатывает: приезжают наши делегации - устраивается переводчиком. Когда спрашивает о Москве, глаза ее увлажняются, и делается мне мучительно жаль эту одинокую маленькую женщину в такой далекой Австралии, где люди, как я был убежден в детском саду, ходят "вниз головами"...
Завтра утром вылет в Порт-Моросби. Багажа у меня нет, - сумочка с рубашкой, носками, мылом, пленкой и диктофоном. Придется терпеть и на Новой Гвинее "безгалстучного и бородатого, словно Че, красного писателя", как писали здесь в газетах.
Остаток дня провел за городом - укатили в "Африкэн Лайон Сафари". Неподалеку от естественных водопадов, в ста километрах от Сиднея, организовано сафари. Вас пускают на машине ("Только не вздумайте открывать стекла!") за высокую решетку, и вы ездите по аллеям; иногда останавливаетесь, не можете двигаться - на асфальте лежат львы и едят мясо. Их здесь много, машин они не боятся, подпускают не то что на метры - на сантиметры; подъезжайте и фотографируйте на здоровье усатых, добромордых, очень спокойных и снисходительных царей природы.
"Пожалуйста, не ремонтируйте сами вашу машину, если она остановится! гласит плакат у въезда. - Дождитесь техпомощи!"
О событиях последующих дней я написал в корреспонденциях для "Правды" и "Литературной газеты".
...Времени у меня было в обрез, поэтому, прилетев в Австралию, я сразу же начал готовиться к путешествию в Папуа и Новую Гвинею. В авиакомпании "Квоятас" молодой клерк переписал мой билет.
- В Порт-Моросби вы отправляетесь послезавтра. После путешествия по острову возвращаетесь в Брисбейн, а затем через Дарвин в Сингапур. Где можно найти вас в случае чего?
- "Флорида кар мотель".
Через три часа в моем номере раздался телефонный звонок. Звонил клерк из "Квонтаса". Он спросил:
- А у вас есть въездная виза?
- То есть?..
- После посещения Новой Гвинеи вам следует получить въездную визу в Австралию.
- А что, Папуа и Новая Гвинея уже стали самостоятельными государствами? Или они по-прежнему часть Австралии?
Клерк посмеялся:
- Формальность, пустая формальность... Вам следует посетить оффис иммиграции - они все объяснят.
Офицер иммиграции оказался славным парнем. Он написал на листочке бумаги: "Вам не требуется въездной визы после посещения Новой Гвинеи и Папуа". Дата. Подпись.
- Значит, нет проблем? - спросил я. - Можно лететь?
- Можно. Только перед этим надо посетить министерство внешних территорий.
Назавтра с утра я был в министерстве внешних территорий.
- Откуда вы? Из Москвы?! Понятно. Только вы обратились не по адресу. Вам надо получить въездную визу в иммиграционном оффисе.
- И тогда все будет в порядке?
- В полном порядке.
- И я смогу полететь в Порт-Моросби?
- Конечно...
Кладу перед господином заключение иммиграционного офицера. Он читает его вдоль и поперек. Он чуть не просматривает его на свет, и нет уж на его лице обязательной улыбки, исполненной демократического доброжелательства.
- Заполняйте анкету, - говорит он мне сухо.
Имя, отчество и фамилия - это, так сказать, привычное. А вот рост, цвет волос и глаз, "особые приметы" - сие мне в новинку.
- Оставьте ваш телефон, мы войдем в контакт с вами.
Наутро раздался звонок: мистер Брезли, ответственный сотрудник министерства колоний, - простите, я имел в виду "внешних территорий", пригласил меня приехать к нему, что я и сделал.
- Вы не можете посетить Папуа и Новую Гвинею, - сказал мистер Брезли, таково решение министра Барнса.
- Почему?
Мистер Брезли молча развел руками...
На галерее прессы в парламенте в то утро было тихо и сонно: вероятно, ничего интересного в сегодняшних заседаниях не предвиделось. Наш пресс-атташе собрал нескольких газетчиков. Мы стояли в коридоре, и я рассказывал им о "шутках" Барнса, министра "внешних территорий". Толпа журналистов росла. Высокий седой старик спросил меня:
- Чем мотивирован отказ?
- Ничем.
- Вам обязаны были сказать мотивы. Сейчас мы устроим вам звонок к министру Барнсу, и вы зададите ему только один вопрос: "Почему?"
Журналисты действительно устроили звонок к министру Барнсу. Они стояли вокруг стола и напряженно ждали.
- Мистер Барнс, с вами говорит советский писатель... Пожалуйста, объясните мне, почему я не могу посетить те места, которые мне необходимо посетить в связи с работой над новой книгой?
- Мы не объясняем причин.
- Почему? - прошептал стоявший рядом журналист. - Еще раз спросите его: почему?
- Мы не объясняем причин, - повторил министр Барнс.
Наутро все австралийские газеты вышли со статьями, посвященными отказу Барнса пустить советского писателя в "подопечные территории". Газета "Австралиэн": "Барнс строит баррикады на пути русского. Австралийское правительство отказало русскому писателю посетить Новую Гвинею и Папуа". "Эйдж": "Правительство не хочет сказать, почему Семенов не может посетить Новую Гвинею". "Сидней морнинг геральд": "Новая Гвинея забаррикадирована для советского писателя". "Дейли телеграф": "Красный писатель не может посетить Папуа". "Новая Гвинея возмущена баррикадой на пути писателя, - писал в "Геральде" Дуглас Локвуд, главный редактор газеты "Саус пасифик пост", издающейся в Папуа. - Папуасы и новогвинейцы, белые и черные, возмущены решением правительства, запретившего русскому писателю посетить Новую Гвинею. Они возмущены, поскольку это решение было принято без всякой консультации с ними... Правительство разрешало посетить Новую Гвинею и Папуа представителям расистских государств и запретило посетить территорию советскому писателю. Посол Южно-Африканского Союза Марри посещал Новую Гвинею в прошлом году".
Один из лидеров народа Новой Гвинеи, мистер Оала Оала-Раруа, заявил: "Мы не хотим нести ответственность за подобные действия Канберры. Мы верим, что мы будем свободной страной. Я считаю, что здесь должна быть свобода и наших действий". "Дейли миррор" опубликовала редакционную статью "Комплекс шпионажа": "М-р Семенов хочет всего лишь собрать материалы о русском ученом в Новой Гвинее, который жил там в прошлом веке. В этом нет ничего подозрительного, и он должен получить разрешение посетить те места, которые он хочет посетить". "Сидней морнинг геральд": "Русский писатель атакует Барнса: "Все время у вас повторяют, что в Советском Союзе нет свободы для писателя, отметил "красный". - Барнс имел возможность показать образец свободы для писателя здесь и пустить меня в те места, о которых я собираюсь писать". Эта же газета передает сообщение: "Политические деятели Новой Гвинеи м-р О. Оала-Раруа и П. Честертон заявили, что "отказ австралийского правительства пустить русского писателя в Папуа и Новую Гвинею шокировал народ "территории".
Ночью заместитель лидера парламентской оппозиции мистер Бернард отправил телеграмму министру Барнсу с просьбой разрешить посещение Папуа и Новой Гвинеи советскому писателю. "Я убежден, - писал м-р Бернард, - что у Семенова есть веское основание для посещения территории".
Весь этот вечер и все утро в моем номере не умолкал телефон, звонили разные люди: и доктор Лейкок из университета - он собрал песни и сказки народов Новой Гвинеи и любезно предложил мне сделать фотокопии с его уникального, еще не опубликованного материала; и внук Миклухо-Маклая - Пол Маклай, ведущий диктор радио и телевидения; и журналист Фрэнк Гринап, выпустивший интереснейшую книгу о нашем великом путешественнике; и десятки других людей - честных, отзывчивых и добрых австралийцев. Многие из них были уверены в том, что Барнс будет вынужден пересмотреть свое решение. Все австралийские газеты выступили против него, большинство профсоюзов, писатели, союз журналистов...
Поздним вечером на стоянке такси я искал пять центов, чтобы позвонить по телефону. Старик, судя по одежде, священник, протянул мне монету и сказал:
- Это с извинением от меня за нашего министра...
Барнс отказался пересмотреть свое решение. Мне было окончательно запрещено посетить Папуа и Новую Гвинею. Пресса пусть себе пишет, профсоюзы - валяйте возмущайтесь, а я его не пущу. Вот вам великолепнейший образчик демократии "свободного мира". Газеты писали: "Теперь русские имеют право обратиться в ООН, в Комиссию по опеке". Но даже это не испугало Барнса.
Так что же он так боится показать в Новой Гвинее и Папуа не мракобесу из Южно-Африканского Союза, а советскому гражданину?
То, что за годы своего владычества колониальные державы так и не помогли ее народу создать письменность? То, что заработная плата на плантациях, дающих громадные прибыли монополиям, нищенская? То, что жизнь там обрывается в возрасте 30-40 лет? То, что 30 процентов детей умирают, не дожив до пятилетнего возраста? То, что каждая восьмая женщина умирает во время родов? То, что на всю Папуа и Новую Гвинею работает всего двести врачей? Обо всем этом вы можете прочесть в статьях и книгах, опубликованных в Сиднее. Видимо, не только этого боится министр Барнс. Господин министр страшится нашей правды в решении национального вопроса. "Красный писатель" рассказал бы об этой нашей великой и чистой правде, если бы его спросили.
Можно ставить барьеры на пути советского гражданина в Папуа и Новую Гвинею. Нельзя поставить барьеры на пути правды - путь нашей правды поверх барьеров, всех и всяческих".
Океан начинался волной. Она шла издали - пологая, медленная. С берега ее замечаешь внезапно, когда упругий холм воды вдруг зеленел и пузырился изнутри.
Я отчетливо видел, как нарастала скорость многотонного зеленого чудовища: лихачи на досках, поймавшие эту прибойную, отчаянную волну, неслись на белый песок пляжа, восстав чуть впереди пенного, цвета взбитых сливок, гребня. Гребень был острым, и в этой остроте и пенном его цвете крылась какая-то несовместимость: видимо, соотношение цвета и формы определяет гармонию не столько в живописи, сколько в реальности, окружающей нас. Мы не замечаем этого в привычном, а здесь я лежал на длинном "биче" Сиднея и был один, и мне ничего не оставалось, как присматриваться к непривычному и ждать восьми часов, чтобы поехать к Полу Маклаю - внуку Миклухо.
Трое хиппи - два парня и девушка - сидели рядом и, я слышал, спорили о скрытом смысле апостольских посланий, соотнося их с космоплаванием. Одеты они были в дырявые джинсы и штопаные-перештопаные майки. Девушка была подстрижена почти наголо, ребята завиты и припудрены. Грязным, - а хиппи полагается быть грязными, - здесь быть трудно: океан. Поэтому мои хиппи, выкупавшись, достали из своего тряпья парфюмерную сажу и деловито вымазали себе лица и шеи, чтобы выглядеть заскорузло-немытыми.
Девушка вытащила из замасленной и порванной сумки крокодиловой кожи два яблока и, разрезав их финкой, тщательно наточенной и блестящей, на четыре части, поделила яблоки между своими товарищами, а дольку молча бросила мне.
- Потянуло на бородатых? - спросил ее один из ребят.
- Нет, просто мне его жаль: лежит на пляже в брюках - у него ж нет купальника.
- Это точно, - согласился я. - Как вы угадали?
- У нее инфракрасные зрачки, - усмехнулся второй парень, - этот козленок всех видит насквозь.
За троицей вскоре приехал какой-то парень в строгом синем костюме и увез всех в своем открытом "шевроле", громадном, как катафалк. Здесь теперь хиппи часто увозят к себе в загородные дома сильные мира сего: развлекаются, а может, загодя присматриваются к тем, кто прокламирует себя, как новых мессий Старого Света.
Такси в Австралии дешевые, как у нас: добраться до центра можно за доллар. Центров два. Один по вечерам пустынен и гулок: узкие улочки зажаты мощными коробками небоскребов. Будто квадратные луны, горят по ночам в самых верхних этажах плоские окна, и это еще больше подчеркивает пустынность и тишину. И даже шаги собственные кажутся какими-то зловещими.
Второй здешний центр малоэтажный, веселый, шалый, иллюминированный, поющий, целующийся, плачущий, мордобьющий, населенный по ночам хиппи, влюбленными и просто веселыми людьми, - словом, прекрасный, живой и юный и очень какой-то не австралийский: юный немчик произносит речь, прижавшись к стеклу книжного магазина, требуя поддерживать Брандта, который противостоит Штраусу и Кизингеру; старый раввин зазывает прохожих спеть вместе с ниц пару псалмов; тощий британец зовет сплотиться "для отпора Москве"; а хиппи, загородив уличное движение, скандируют, пританцовывая: "Вьетнам - йес, янки но!"
А вот Пол Маклай, внук Миклухо, настоящий австралиец: седой, сильный, с громадными, качаловскими голубыми глазами, говорящий на прекрасном австралийском языке, именно австралийском, иным он и не может быть у главного диктора радио и телевидения Австралии.
(- Вы говорите по-австралийски? - спросили меня в день прилета журналисты в аэропорту.
- По-английски? - машинально переспросил я.
- Нет, по-австралийски. У нас австралийский язык, а не английский. Нация должна говорить на своем языке!)
Пол Маклай живет в центре, на улице Маклея.
- Маклая?
- Нет, - поправляет он, разливая воду в стаканы со льдом, - это Маклей, он не дедушка, совсем не дедушка. Разве политик может быть гуманистом, каким был Николя Николяевич?
Из окон квартиры Пола виден залив. Ночью паруса лодок на нем безжизненны и серы, словно крылья погибших чаек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32