«Вы не хорошо сказали. Наслаждение и блаженство человека состоит в том, чтобы подавить возмутившихся и победить врага, вырвать его с корнем, взять то, что он имеет, заставить вопить служителей их, заставить течь слезу по лицу и носу их, сидеть на их приятно идущих меринах…»«Всех жителей Балха, — пишет об одном из таких избиений историк тех лет Рашид ад-Дин, — разом вывели в поле, по обыкновенному заведению разделили солдатам и всех предали смерти».После взятия Хорезма жителей города также разделили между воинами, «чтобы они предали смерти… На каждого воина досталось 24 человека, а число солдат превышало 50 тысяч».Взяв Термез, воины «выгнали разом людей в поле и по заведенному обычаю, разделив их войску, всех предали смерти».Один из ученых мусульман, Вахид ад-Дин, попавший на службу к Чингисхану, когда тот штурмовал города Средней Азии, рассказывает в своих записках следующее.Однажды Чингисхан спросил его:— Разве великое имя не останется после меня на земле? «Я склонил лицо мое к земле и сказал:— Если хан обещает безопасность моей жизни, я позволю себе сказать два слова.— Я обещаю тебе, — ответил он.— Имя продолжает жить, — сказал я, — там, где есть люди. Как же имя может продолжить свое существование, если люди хана предают всех смерти? Кто останется, чтобы передать память о нем?Едва я проговорил это, как Чингисхан бросил лук и стрелы, которые он держал в руке, на землю и, прийдя в страшный гнев, отвернул от меня свое лицо и повернулся ко мне спиной. Заметив его изогнутую в гневе бровь, я простился с жизнью и расстался со всякой надеждой. Я был уверен, что последний мой час пришел и что я уйду из жизни от удара мечом этого проклятого.Через минуту он вновь повернул ко мне свое лицо и сказал:— До сих пор я считал тебя человеком рассудительным и разумным. Но из этих твоих слов мне стало ясно, что ты не все понимаешь и что разумение твое невелико… Уцелевшие люди, которые живут в других частях мира, и владыки других царств, какие только есть, сохранят память обо мне».Правитель, внушающий страх, правитель, грозный и беспощадный в глазах своих подданных, всегда считался владыкой властным. Следовать этому эталону значило ставить свое право на власть вне сомнения и вне вопроса.Именно поэтому не философ и не поэт, а палач был столь значительной фигурой при дворе Аббасидов. Гарун аль-Рашид, герой сказок «Тысячи и одной ночи», появляется на страницах повествования непременно в сопровождении палача.В глазах многих правителей страх, внушаемый ими, и властность были синонимами.Как-то перед дверями кабинета Николая I в ожидании приема стояли и беседовали два его министра — военный министр Чернышев и министр финансов Вронченко. Вронченко достал было табакерку, как вдруг дверь кабинета распахнулась: на пороге стоял сам император. Вронченко, не ожидавший этого, в испуге выронил табакерку. Чернышев же, как человек более близкий к императору, при виде подобного страха позволил себе улыбнуться. Улыбка эта раздосадовала царя.— Чему тут улыбаться? — холодно заметил он. — Это очень естественно.Велик и страшен список злодеяний, совершенных правителями ради удержания, упрочения или расширения своей власти. Правда, со временем они проявляют все меньшую заинтересованность в том, чтобы сделать содеянное достоянием гласности. И если мы читаем, например, такой текст одного из владык: «Я захватил их жен, я привел их подданных, я вышел к их колодцам, я побил их быков, я вырвал их ячмень, я поджег его», — мы можем не сомневаться, что относится он к тем отдаленным временам, когда правители не только не стыдились подобных деяний, но даже заботились о том, чтобы описание их, высеченное на кам- 1е , запало в сердца и души многих поколений, которые придут потом.Текст, приведенный выше, относится к царствованию фараона Сенусерта III. Но строки эти могли бы относиться к любому другому фараону и любому другому царствованию. Разве не в подобных же выражениях описывается совершенное Аменхотепом II: «Он уничтожил их, словно они не существовали, они были повержены и распростерты. Затем отправился он радостно отсюда»?Не просто отправился, а радостно. Не так ли радовался Марк Антоний, приказав казнить Цицерона? По словам Плутарха, он приказал «отсечь ему голову и правую руку, которой оратор писал речи против него. Ему доставили эту добычу, и он глядел на нее счастливый и долго смеялся от радости».Когда происходят казни, массовые казни, психологический механизм самосохранения побуждает человека толпы ассоциировать себя не с казнимыми, а с казнящими. Даже в гитлеровских лагерях смерти некоторые узники находили особое утешение в том, чтобы во всем подражать охранявшим их эсэсовцам, старались раздобыть и носить их знаки отличия, детали мундира и т. д. Дремлющие древние инстинкты агрессии, пробуждаясь при виде казней, незримыми эмоциональными нитями привязывали человека толпы к деспоту и тирану. Подсознательно идентифицируя себя со своим кровавым властителем, он как бы сам испытывал волнующую причастность к насилию, жестокости и власти.Когда Иван Грозный приближался со своим войском к Новгороду, по пути его следования все было обращено в прах и смерть. В Клину, Твери, Торжке и Медыни все жители были передушены. Небывалой жестокости этой было дано тонкое византийское объяснение. Душители, выполнявшие волю царя, говорили, что это необходимо, мол, «для того, чтобы никто не знал тайны приближения царя во главе войска».А что делал в это время народ, тот самый народ? Под колокольный звон в полутемных храмах он возносил горячие молитвы о здравии заступника, царя-батюшки.В июле 1570 года в Москве, в Китай-городе, Иван Грозный проводил одну из своих обычных массовых казней. В течение двух часов около 200 человек были сварены живьем, распилены пополам, разрублены на части. Детей и жен казненных царь приказал утопить. И вот, когда происходило все это, царь, сам принимавший участие в казнях, обратился к толпе, возбужденно гудевшей перед помостом.— Народ! — крикнул он. — Скажи, справедлив ли мой приговор? И народ дружными криками выразил свою поддержку царю и всему, что он делал.— Дай бог тебе долго жить, наш батюшка-царь! — кричали из толпы.Впрочем, это были зрители. А сами казнимые?Боярин, посаженный царем на кол, умирая в нечеловеческих муках, кричал:— Боже, помоги царю! Боже, даруй царю счастье и спасение! Многие ломали голову над этой психологической загадкой. Говоря об удивительной популярности у народа такого жестокого правителя, как Иван Грозный, Адам Мицкевич высказал как-то мнение, что простой народ вообще питает склонность к свирепости как к проявлению силы и боготворит насилие. Вот почему, по его мнению, подданные Ивана Грозного и даже семьи его бесчисленных жертв так горевали, когда он умер. Этим же механизмом сознания объясняют горячую любовь народную к другим владыкам, заслужившим эту любовь посредством массовых убийств и казней. Таким кумиром толпы был прославившийся своей нечеловеческой жестокостью Нерон.
Иван IV (Грозный) (1530— 1584), русский царь, прославившийся своей жестокостью Во время одной из особенно жестоких массовых казней обратился к толпе: «Народ! Скажи, справедлив ли мой приговор?» И в ответ услышал: «Дай бог тебе долго жить, наш батюшка-царь!»
Известно, что после его смерти каждую весну и лето народ украшал цветами его гробницу, выставлял всюду изображения Нерона и т. д. Император Вителлий, желая расположить народ к себе, обещал во всем следовать Нерону, а император Отон был весьма польщен, когда угодники наградили его именем Нерона, и всегда с гордостью прибавлял его к своим официальным титулам.Нетрудно проследить исторически, что крайняя жестокость правителя всякий раз выступала как подтверждение неограниченности его власти. Тем самым убийства, в том числе собственных сторонников, массные казни оказываются не столь уж бессмысленными деяниями, хотя пожалуй, далеко не всегда и осмысленными поступками правителя. Это своего рода символические акции, взывающие к инстинктам толпы на уровне иррационального, акции на языке этих инстинктов, утверждающие право индивида на власть. В глазах его огонь, а лицо светится…Слова, сказанные о Чингисхане его современником
«Фактор икс». Итак, тот или иной человек становится владыкой отнюдь не от избытка мудрости, ему отпущенной. И даже сила и жестокость — качества, с которыми массовое сознание испокон веков связывает понятие власти, скорее сопутствуют этому феномену, нежели полностью и исчерывающе объясняют его. Предрасположенность индивида к тому, чтобы властвовать, вообще не поддается объяснению и анализу — так полагают некоторые. Английский исследователь Л. Броал самым тщательным образом проследил пути, которые привели к власти 16 английских премьер-министров. Разбирая их биографии, высказывания, письма, он пытался выявить какую-то черту, какой-то фактор, общий для этих людей. Несмотря на все старания, ему это не удалось. «Я не смог выделить общего фактора, — писал он в итоге, — кроме честолюбия, двигавшего ими».Этим вопросом — о причине власти индивида над себе подобными — задавались и древние. Аристотель полагал, что причина кроется в некоем властвующем начале, присущем психике отдельных людей. «Уже непосредственно с момента самого рождения, — писал он, — некоторые существа предназначены к подчинению, а другие — к властвованию».Итак, врожденная психологическая предрасположенность индивидов к определенной социальной роли. Эта мысль Аристотеля двадцать четыре века спустя обрела подтверждение и развитие. Австрийский врач и психолог А. Адлер, ссылаясь на наблюдения многих социологов и этнографов, пришел к выводу, что любой общественной структуре присуща форма пирамиды, на вершине которой оказывается некий ведущий. В различные эпохи его называют то вождем, то царем, то лидером или президентом. Но как бы его ни называли, это некий единый человеческий тип, так называемый «тип альфа». Это те, кто рожден властвовать. Они готовы бороться, убивать и быть убитыми сами — ради того, чтобы реализовать эту заложенную в них предрасположенность.Диаметрально противоположный человеческий тип — это тип, призванный повиноваться. По словам американского исследователя Г. Хиршфельда, «это люди, занимающие более низкое положение в обществе по доходам и образованию, в силу многих причин они больше других подвержены эксплуатации со стороны боссов, предпринимателей, финансистов, президентов, королей, баронов, феодалов, племенных вождей, а также религиозных, политических, академических, культурных и других лидеров». Эту часть населения он назвал лишенной атрибутов человеческого достоинства.Говоря о людях этого типа, Ф. Энгельс отмечал, что им присуща долгая, переходящая от поколения к поколению привычка к подчинению См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 7. С. 357.

.Революционеры и ниспровергатели политических систем не раз приходили в отчаяние, сталкиваясь с этой привычкой, с апатией и безразличием толпы. Русский революционный демократ Н. Г. Чернышевский писал о массах, проявивших абсолютное равнодушие к политическим вопросам и слепо следовавших за теми политическими руководителями, кто взял над ними власть.«…Масса нации ни в одной еще стране не принимала деятельного, самостоятельного участия в истории», — писал Чернышевский. И действительно: в годы английской буржуазной революции армия Кромвеля, решавшая участь нации, составляла лишь около 1 процента всего населения; во французской революции, в момент ее максимальной активности, участвовало не более 2—3 процентов народа; в американской революции, по данным исследований, принимало участие (или поддерживало ее) менее 10 процентов всего населения. Примеры других политических переворотов могут лишь подтвердить эти цифры.Многие политологи отмечают политическую пассивность народных масс в условиях современных западных демократий. Развитие телевидения, считают некоторые, еще больше усиливает эту тенденцию, порождая у масс иллюзию причастности к происходящему. Впрочем, жалобы на пассивность граждан раздавались еще в Древней Греции.По словам Аристотеля, уже в V веке до нашей эры народное собрание в Афинах не могло собрать кворума, потому что граждане перестали являться на него. Тогда политические вожди вынуждены были ввести своего рода плату за участие в общественной жизни. Явившемуся в народное собрание платили сначала по одному оболу, затем стали платить по два, а со временем — и по три.Сталкивались с такой проблемой и в России. Когда был организован крестный ход, чтобы просить Годунова идти на царство, народ, по словам современника, «неволею был пригнан приставами; нехотящих идти велено было бить, и заповедь положена: если кто не придет, на том по два рубля править на день».Иными словами, чтобы заставить людей участвовать в общественной жизни, в Древней Греции их поощряли платой, в России, чтобы понудить к тому же, наказывали за неучастие.Как уже говорилось, призвание «типа альфа» — повелевать. Когда людям этого типа пытаются навязать другую, чуждую им модель поведения, то есть отстранить их от власти, они сопротивляются, борются и побеждают или погибают. Представляется естественным, что так же ведет себя и диаметрально противоположный психологический тип, когда его заставляют делать противное тому, к чему он предрасположен.Можно ли упрекать этот тип за то, что он поступает сообразно своей внутренней сущности? То есть предпочитает повиноваться, а не повелевать, исполнять решения, а не выносить их? «Бегство от свободы» — так обозначил этот стереотип поведения известный психолог и социолог Эрих Фромм.Наблюдения за животными-вожаками невольно наталкивают на параллели из области социальной жизни людей. Здесь, как и у людей, в каждом поколении «тип альфа» составляет примерно одну и ту же устойчивую долю. Как и в человеческом сообществе, у общественных животных к власти может прийти и «псевдоальфа», которая впоследствии оказывается не способна удержаться у власти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53