Сервомоторы ног лишились части мощности и
пострадал обогреватель. Это было плохо. Мне еще предстояло гнать великана
довольно долго, прежде чем я выполню свою миссию.
Когда через полчаса мы снова двинулись в путь, я все еще удивлялся - почему
это я так поторопился спасти жизнь человеку, которого должен убить.
* * *
Три часа спустя мы расположились на ночлег. Когда мы устроились в
вытоптанных в снегу ямах, было уже темно. Джонни Гром сказал, что скорпионы
больше не вернутся, но я все никак не мог успокоиться в своих поврежденных
доспехах. Ощущение было такое, что я заживо похоронен в темной глубокой
безвестной могиле. Потом я, должно быть, уснул, потому что, когда пришел в
себя, в лицо мне лился бело-голубой свет. Над вершинами хребта взошла
внутренняя луна - Кронус, изрытый кратерами диск, почти полный и висящий так
низко, что, казалось, до него можно допрыгнуть и со звоном стукнуться
головой.
При лунном свете мы двигались достаточно живо, особенно если учесть, что
подниматься приходилось по склону ледника. На высоте сорок пять тысяч футов
мы достигли перевала и некоторое время смотрели на долину внизу и
возвышающийся за ней следующий хребет. Он отстоял от нас миль на двадцать и
при ночном освещении казался серебряно-белым.
- Может быть, за ним мы обнаружим твоих друзей, - сказал великан. Голос его
стал каким-то бесцветным, будто потерял тембр. Лицо у него, похоже, было
обморожено и онемело от ледяного ветра. Вула скорчилась за его спиной,
выглядя подавленной и старой.
- Вполне, - сказал я. - А может, за тем, что позади него.
- За этими хребтами лежат Башни Нанди. Если твои друзья оказались там, то их
сон будет долог - да и наш тоже.
До следующего хребта было два перехода. Когда мы достигли его, луна
поднялась уже высоко и освещала окрестности призрачным светом. Но вокруг не
видно было ничего, кроме бесконечного льда. Мы сделали на льду привал, затем
тронулись дальше. Скафандр теперь причинял мне неудобства,
разрегулировавшись, и у меня начали мерзнуть пальцы на правой ноге. И,
несмотря на то, что по дороге я то и дело принимал горячие концентраты, а в
вену мне через определенные промежутки времени впрыскивались стимулирующие
средства, появилась усталость. Конечно, я уставал меньше, чем Большой Джон,
у которого вид стал совсем измученный и голодный, а ноги он передвигал так,
словно к ним было приковано по наковальне. Он по-прежнему позволял себе и
собаке съедать более чем скромные порции пищи, при этом выделяя мне даже
больше, чем себе. И я по-прежнему запихивал то, что не мог съесть, в карман
рукава и смотрел, как он мучается от голода. Но он был очень вынослив: он
слабел от голода медленно, нехотя уступая пядь за пядью.
В ту ночь, когда мы лежали за построенной им из снега загородкой, защищавшей
нас от ветра, он задал мне вопрос:
- Карл Паттон, интересно, каково это - путешествовать в пространстве между
мирами?
- Как в одиночном заключении, - ответил я.
- Тебе не по душе одиночество?
- Какая разница? Это моя работа.
- А что тебе нравится, Карл Паттон?
- Вино, женщины и песни, - ответил я. - В крайнем случае, без песен
можно обойтись.
- Тебя ждет женщина?
- Женщины, - поправил я. - Но они не ждут меня.
- Кажется, ты немногое любишь, Карл Паттон. Тогда что же ты ненавидишь?
- Дураков, - сказал я.
- Так, значит, это дураки послали тебя сюда?
- Меня? Меня никто никуда не посылал. Я всегда отправляюсь туда, куда сам
пожелаю.
- Тогда, значит, тебя привлекает свобода. Нашел ли ты ее здесь, в моем мире,
Карл Паттон? - Лицо его было похоже на скорбную маску или на выветренную
скалу, но голос, казалось, насмехался надо мной.
- Ты понимаешь, что погибнешь здесь, или нет? - я не собирался говорить
этого. Но слова вырвались сами собой, и тон их показался мне безжалостным.
Он взглянул на меня так, как делал это всегда, прежде чем заговорить - как
будто старался прочесть что-то, написанное у меня на лице.
- Человек должен когда-нибудь погибнуть, - сказал он.
- Тебе нечего делать здесь. Брось меня, возвращайся и забудь обо всем.
- Но ведь и ты мог бы сделать то же самое, Карл Паттон.
- Я? Вернуться? - воскликнул я. - Ну нет, благодарю. Я еще не закончил своих
дел.
Он кивнул.
- Человек должен всегда доводить свои дела до конца. Иначе он ничем не будет
отличаться от снежинки, гонимой ветром.
- Так ты, значит, думаешь, что это игра? - рявкнул я. - Состязание? Исполни
или погибни, или, может быть, и то, и другое вместе, и пусть победит
силбнейший?
- А с кем мне состязаться, Карл Паттон? Разве мы с тобой не товарищи, идущие
бок о бок?
- Мы чужие друг другу, - ответил я. - Ты не знаешь меня, а я не знаю тебя. И
прекрати доискиваться причин, по которым я делаю то, что делаю. Я делаю так,
и точка.
- Ты отправился в путь, чтобы спасти жизни беспомощных, потому что это твой
долг.
- Да, мой, но не твой! Ведь ты-то не обязан сворачивать себе шею в этих
горах! Ты спокойно можешь покинуть эту фабрику льда и до конца своих дней
жить героем человечества, имея в распоряжении все, чего душа пожелает...
- То, чего бы я пожелал, никто не в силах мне дать.
- Должно быть, ты ненавидишь нас, - заметил я. - Ведь мы - чужаки, которые
явились сюда и погубили твой мир.
- Разве можно ненавидеть силы природы?
- Хорошо, тогда что же ты ненавидишь?
На какое-то мгновение мне показалось, что он не станет отвечать на этот
вопрос.
- Я ненавижу труса в своей душе, - произнес он. - Голос, который нашептывает
спасительные советы. Но если бы я бежал и тем самым спас свою плоть, каким
бы духом потом жила она и освещалась?
- Если хочешь бежать - беги! - почти закричал я. - Ты проиграешь эти гонки,
великан! Отступи, пока не поздно!
- Я пойду дальше - пока смогу. Если мне повезет, то плоть моя погибнет
раньше духа.
- Дух, дух, черт побери! У тебя просто мания самоубийства!
- Что ж, тогда я в неплохой компании, Карл Паттон.
Отвечать ему я не стал.
* * *
Во время следующего перехода мы, перевалив еще через один хребет, гораздо
выше предыдущего, преодолели стомильный рубеж. Холод стоял по-настоящему
арктический, а ветер был подобен летающим стрелам. Луна зашла и начало
светать. Локатор сообщил, что до грузового отсека оставалось десять миль, и
все системы жизнеобеспечения работают нормально. Источников питания хватило
бы еще на сотню лет. Если бы даже, в конце концов, я загнулся по дороге,
шахтеры все равно проснулись бы - пусть через сто лет, но проснулись.
Джонни Гром являл собой теперь уже совсем печальную картину. Руки его
потрескались и кровоточили, впалые щеки и растрескавшиеся бескровные губы
были обморожены, кожа плотно обтянула кости. Двигался он очень медленно,
плотно закутавшись в мех. Но он все же двигался. Я шел впереди, поддерживая
темп. Пес был в еще более прискорбном состоянии, чем хозяин. Он тащился
позади, и наши привалы обычно уходили у него целиком на то, чтобы нагнать
нас. Мало-помалу, несмотря на все мои усилия, привалы становились все
длиннее и длиннее, а переходы - все короче и короче. И когда мы достигли
высокогорного перевала, который, по словам верзилы, вел в пагубные места,
называемые Башнями Нанди, снова был полдень. Я дошел до конца перевала, по
обеим сторонам которого возвышались стены из шероховатого льда, и принялся
разглядывать панораму ледяных вершин, острых, как битые бутылки, и, как
акульи зубы, торчащих тесными рядами аж до самого горизонта.
Я повернулся к великану, чтобы немного его подстегнуть и заставить сократить
разрыв, но он опередил меня. Он показывал на что-то и кричал, но что именно,
я никак не мог разобрать из-за низкого грохота, который послышался сверху.
И когда я посмотрел, наконец, наверх. то увидел, что на меня рушится целая
ледяная стена.
* * *
Пол был холодным. Это был кафельный пол школьной раздевалки, а мне тогда
было десять лет от роду, и я лежал лицом вниз, прижатый к плиткам мальчишкой
по кличке Суп, обладавшим физическими данными гориллы и соответствующим КИ.
Когда он сначала толкнул меня к стене, сделал подсечку и опрокинул на пол, я
заплакал и воззвал о помощи к кольцу зрителей с горящими глазами.
Большинство из них сами не раз испытали на себе тяжесть огромных костлявых
кулаков Супа. Никто даже не пошевелился. Потом он пригнул мою голову к полу
и потребовал назвать его дядюшкой, и я уже раскрыл было рот, чтобы сказать
то, что велено, но вместо этого плюнул прямо в его ненавистную рожу. После
этого Суп окончательно вышел из себя. И теперь его рука обхватила мое горло,
отжимая голову назад, а колено упиралось мне в копчик, и я знал, без
малейшей тени сомнения знал, что Суп был мальчишкой, который не в состоянии
рассчитывать собственные силы; он напряжет свои растущие мышцы, и,
охваченный и влекомый их удивительной, только что открывшейся ему силой,
будет выгибать мне спину до тех пор, пока позвоночник не сломается, и тогда
я умру, умру, умру, буду мертвым всегда, приняв смерть от рук идиота.
Ести только я не ухитрюсь спастись. Ведь я гораздо умнее Супа... да и вснх
остальных. Человек подчинил себе животных силой разума - а ведь Суп был
самым настоящим животным. Он не сможет, не сможет убить меня. Не сможет,
если я воспользуюсь своей головой, вместо того, чтобы безуспешно
сопротивляться нажиму тела, которое в два раза больше моего собственного.
Как бы со стороны я взглянул на самого себя. Я увидел, как он стоит на
коленях надо мной, сцепив руки замком, балансируя на одной отставленной
ноге. Я увидел, как, перекатившись вправо, смогу выскользнуть из-под
прижимающего мою спину колена, а затем внезапным движением...
Я рванулся из-под него и вверх, сгибаясь пополам, изо всех сил, - и его
колено соскользнуло с моей спины. Потеряв равновесие, но все еще не выпуская
меня, он стал клониться вправо. Еще рывок, и моя голова оказалась у него под
подбородком. Я протянул руки, вцепился в его жесткие рыжие волосы, и дернул
изо всех сил.
Он закричал, и захвата как не бывало. Я извернулся, как уж, когда он
ухватился за мои руки, все еще погруженные в его шевелюру, и вцепился зубами
в его толстое ухо. Завывая, он попытался вырваться, и тут я почувствовал,
как рвется хрящ, и ощутил на губах соленый вкус крови. Он, наконец, оторвал
мои руки, потеряв при этом часть волос вместе с приличными кусками скальпа,
и я увидел его лицо, искаженное, как маска какого-то демона. Он отшатнулся
от меня, все еще держа за запястья, и тогда я двинул ему коленом в пах. Лицо
его стало серым, как глина. Я вскочил на ноги. Он скорчился, согнувшись
почти пополам, издавая горлом сдавленные звуки. Я прицелился и врезал ему
ногой прямо в рот. И пока у аудитории не проснулись зачаточные понятия о
справедливости и меня не оттащили от него, я успел еще дважды, тщательно
прицелившись, отвесить ему полновесные пинки в лицо.
* * *
Около меня возникло шевеление. Я услышал, как что-то твердое трется о
твердое. Затем пробился свет, я вздохнул и увидел белобородое лицо древнего
человека, глядящего на меня издалека - словно лежу я на дне глубокого
колодца...
- Ты все еще живешь, Карл Паттон, - голос великана донесся, словно глухое
эхо. Я молча смотрел, как его огромные руки тянутся ко мне, охватывают глыбу
льда и очень медленно отваливают ее в сторону. Волосы его были покрыты
снегом, в бороде сверкали льдинки, изо рта валил пар.
- Уходи отсюда, - выдавил я, превозмогая в груди царапающую боль, как от
битого стекла. - Пока не обрушилось остальное...
Он ничего не ответил, откинул еще одну льдину, и руки мои освободились. Я
попытался помочь ему, но от этого меня еще только сильнее засыпало снегом.
Он обхватил меня за плечи своими невероятно большими руками, приподнял - и
вытянул, в конце концов, из ледяной могилы. Я лежал на спине, а он нагнулся
надо мной. Вула подползла к нему, издавая тревожное поскуливание. Сверху то
и дело сыпались небольшие струйки снега, которые тут же подхватывал и уносил
ветер. Масса льда размером с корму авианосца нависла над нами на высоте
нескольких сотен футов.
- Беги отсюда, идиот несчастный! - заорал я, но послышался лишь слабый
шепот. Он медленно опустился на колени, поднял меня на руки и поднялся.
Сверху сыпались кусочки льда. Он сделал шаг вперед, по направлению к Башням
Нанди.
- Назад, - с усилием выдавил я. - Там ты погибнешь...
Он остановился, так как перед нами начал сыпаться лед.
- А если бы ты был один, Карл Паттон... ты повернул бы назад?
- Нет, - ответил я. - Но тебе... теперь... нет причин умирать...
- Тогда мы пойдем вперед. - Он сделал еще шаг и покачнулся. Кусок льда
величиной с баскетбольный мяч ударил его по плечу, скатился к ногам. Пес
залаял. Льдины посыпались вокруг, как рис во время свадебной церемонии, но
он продолжал идти вперед, покачиваясь, как пьяный, и уже начал перебираться
через последний подъем, когда позади вдруг послышался грохот, словно там
выстрелила пушка. Воздух со свистом вылетел из узкой расщелины, вырываясь на
свободу. Великан сделал еще три шага и не удержался на ногах. Он выронил
меня, потом встал рядом на колени, прикрыв меня своим телом, словно навесом.
Я слышал, как он застонал, когда несколько кусков льда попало в него. Где-то
позади нас раздался грохот и шум, как будто вода прорвала плотину, воздух
наполнился снегом, ослепляющим, режущим горло... И свет померк...
* * *
Мертвые плакали. Это был звук, исполненный печали, очень одинокий и как
будто выражающий искреннее удивление тому, что жизнь так коротка и полна
ошибок. Я понял, какие чувства они испытывают. А почему бы и нет? Ведь я был
одним из них.
Но у мертвецов не может болеть голова, по крайней мере, насколько я знаю. У
них не должны мерзнуть ноги, они не должны испытывать боли. Хотя, конечно,
легенды о том, куда после смерти попадают нехорошие люди, могут и не
врать... Я открыл глаза, чтобы получше рассмотреть преисподнюю, и увидел
пса. Он снова завыл, и тогда я повернул голову и увидел рядом с собой руку,
большую, чем моя нога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9