Он не знал, что и где искать, но затребовал гору книг и дисков, унес в читальный зал, сел за столик у окна, из которого открывался вид на золотой купол мечети Джеймиа, и углубился в работу.
Он понимал, что из современности черпать идеи бессмысленно: Тику их все отработал. Экономика исключалась: средний кениец при Тику стал жить куда лучше. Не мог он сунуться и во внешнюю политику: иначе, как Миротворец Африки, пресса Тику не называла.
Значит, ему оставалась только сфера эмоций, идея, которая могла разжечь страсти, поскольку разум избирателей твердо стоял на стороне Джейкоба Тику. Следовательно, Кимати требовался враг, не Тику, его разве что не обожествляли, другой, живой, осязаемый враг, которого проглядел Тику, но против которого Кимати мог начать священную войну.
Кибо откинулся на спинку стула, заложил руки за голову, уставился на мечеть. Соседняя страна? Нет. Пресса уже боялась Кимати. Они решат, что он жаждет войны.
Значит, большая страна, могучая, чтобы, какие бы страсти ни разжег Кимати, мысль о войне ни у кого не возникла бы. Соединенные Штаты? Нет, они больше ста лет вкладывали деньги в Кению и на роль врага не годились. Россия? Нет, она не имела никаких дел с Восточной Африкой. Китай или Индия? Сфера их интересов лежала в Западной Африке.
Оставалась, как он и предполагал, Британия. Англичане колонизировали Кению, привнесли свои законы и обычаи, затем ушли, чтобы сохранить свою власть через Содружество наций. Где-то в прошлом, за тридцать, семьдесят, девяносто, сто пятьдесят лет, должно найтись что-то такое, что он мог бы использовать, что-то столь тривиальное, что Тику это проглядел, что-то столь бессмысленное, что ни один прежний президент не обратил на это внимания. Однако это что-то должно нести в себе огромный потенциал и, при должной подаче, привести нацию под знамена Кимати.
Через семь часов он нашел то, что искал.
— Ты шутишь, так? — спросил Нджомо.
— В бизнесе я шуток не признаю, — ответил Кибо.
— Так ты действительно думаешь, что сможешь выиграть для Кимати выборы, напомнив нации о слоне, который умер полторы сотни лет тому назад?
Они сидели в открытом ресторане в Мутайга, небольшом городке в восьми милях от столицы. Их столик стоял неподалеку от мангалов, на которых жарили мясо. Официанты носились от столика к столику. В баре толпились нарядно одетые мужчины и женщины.
— Совершенно верно. — Кибо сыпанул пряностей на филе импалы.
— Ты такой же чокнутый, как и он!
— Неужели в университете тебя ничему не научили? — изумленно спросил Кибо.
— Кое-чему научили, к примеру, понимать, когда политик хватается за соломинку, — бросил в ответ Нджомо.
— Ерунда, — отмахнулся Кибо. — Я нашел для Кимати объединяющую идею, которая завтра станет его собственной.
— Хороша идея, — пренебрежительно фыркнул Нджомо.
— Поговорим после его выступления. Знаешь, выборы выигрывает не тот, у кого лучшая фискальная политика или кто умеет ладить с парламентом. Обычно побеждает кандидат, который рассказывает хорошие анекдоты и перецеловал больше детей.
— Или тот, кто сумеет поднять на щит мертвого слона? — ехидно спросил Нджомо.
— Абсолютно верно, — кивнул Кибо. — Кимати нужна идея. Он ее получил. Ему нужен враг, теперь он у него есть. Поскольку идея у него одна, она должна быть предельно проста и понятна каждому избирателю. Идея должна взывать к общенациональной гордости, подняться над племенной враждой, в едином порыве объединить всю страну. А ты говоришь, мертвый слон. Даже фамилия кандидата нам поможет. Дидан Кимати был одним из самых удачливых генералов в войне за независимость. Я постараюсь, чтобы пресса об этом вспомнила. — Кибо отпил вина, откинулся на спинку стула. — Идея блестящая.
— И ты веришь в то, что говоришь? — спросил Нджомо.
— Разумеется, верю. А через неделю в нее поверит вся страна.
— Не сработает.
— Еще как сработает. Прецеденты были.
— Кто-то стал президентом благодаря мертвому слону? — фыркнул Нджомо.
— Нет, но Хассин в две тысячи двадцать третьем году стал президентом Египта, эксплуатируя точно такую идею.
— Хассин? Он победил, потому что заключил перемирие с Иорданией.
— Это случилось после выборов. А вся его избирательная кампания строилась исключительно на обвинении Великобритании в экспроприации национальных сокровищ Египта. Он обещал их вернуть и стал президентом.
— Вернул?
— Нет. Все сокровища по-прежнему в Британском музее… но на выборах-то он победил. И был далеко не самым плохим президентом.
— Даже если он и требовал вернуть сокровища, речь шла о мумиях, золоте, драгоценностях. Ты же говоришь о слоновьих бивнях.
— Я говорю о национальной чести, — уточнил Кибо. — Не вина Кении, что у нас не было храмов и пирамид, которые могли бы разграбить англичане. Они взяли то, что смогли найти, и теперь мы хотим вернуть награбленное.
— Но это всего лишь бивни!
— Бивни — символ, ничего более, — ответил Кибо. — И совершенно не важно, стоят они чего-то или нет. Они остаются самыми большими в мире. Они должны выставляться здесь, в музее Найроби, а не в Британском музее естественной истории. — Он помолчал. — Тем более всем известно, что этого слона убил не европеец, а африканец.
— Да кого это волнует?
— Будет волновать всех, после того как Кимати произнесет следующую речь. Это последнее оставшееся пятно колониализма, которое необходимо стереть. Эти бивни — часть кенийской истории, а не британской. — Он наклонился над столом. — И вот что еще. Бивни даже не включены в экспозицию. Они заперты в хранилище, в подвале музея. Собирают пыль, хотя на них хотел бы посмотреть каждый кениец.
— Они не выставлены ни в одном из залов музея? Кибо покачал головой.
— Англичане в очередной раз демонстрируют презрение к Африке, не так ли?
— Пожалуй, можно представить это и так, — кивнул Нджомо.
— Особенно если об этом скажет наш огнедышащий дракон.
— Позволь мне обдумать твои слова.
— Твое право. — Кибо допил вино, подозвал официанта.
— Да, мистер Кибо?
— Принесите мне на десерт сливочное мороженое с орехами и шоколадом.
— Я думал, ты на диете, — подал голос Нджомо, когда официант отошел.
— Сегодня я имею право ни в чем себе не отказывать. Заслужил. Хорошему политику за всю жизнь удается выдвинуть две-три блестящие идеи. Благодаря этой я еще пять лет не буду жаловаться на недостаток заказов.
Следующим вечером Кимати превзошел себя. Голос его звенел от напряжения, глаза вылезали из орбит, вены на лбу вздулись так, что едва не лопнули, когда он честил англичан. Им досталось и за расизм, и за колониализм, он грозил им всеми карами, если они незамедлительно не вернут бивни Слона Килиманджаро, он призывал к бойкоту всех британских товаров.
Англичане, вещал он, поганили горы и саванны Кении, уничтожали один вид животных за другим, а теперь отказываются вернуть символ девственной природы Кении, бивни самого большого в мире слона.
Англичане подгребали под себя сокровища всех своих бывших колоний, а теперь не только не возвращают их, но даже не выставляют на всеобщее обозрение, прячут в подвалах, чтобы выразить этим пренебрежение к тем, кого унижали сотни лет.
А если Джейкоб Тику, громогласно объявил Кимати, не потребует вернуть бивни, значит, тот, кто когда-то считался лидером нации, лишился мужества и не может противостоять англичанам.
Да и зачем англичанам бивни, вопрошал Кимати. Они отказываются выставить их в музее, отказываются продать их, отказываются возвратить. Когда же они прекратят унижать кенийцев?
Не замедлил он и с ответом. Только когда Кения выберет президента, который не убоится англичан и сотрет последнее пятно с достоинства черной Африки.
— Неплохо, — мурлыкал на следующий день Кибо, просматривая предварительные итоги опросов общественного мнения. — Очень даже неплохо.
— Ты хочешь сказать, что сработало? — хмыкнул Нджомо. — Я думал, что смирительную рубашку наденут на него прямо перед телекамерами, так он дергался, брызгал слюной и потрясал кулаками.
— Его рейтинг поднялся на четыре пункта. Для сумасшедшего результат прекрасный.
— Дай-ка посмотреть! — В голосе Нджомо слышались нотки изумления. Он склонился над компьютером. Долго смотрел на дисплей. — Невероятно!
— Подожди завтрашнего дня, когда он выступит в университете, Я уверен, что он прибавит еще два пункта, — пообещал Кибо.
— Интересно, а как реагируют англичане? — спросил Нджомо.
— Наверное, удивляются, чего мы поднимаем столько шума из-за каких-то бивней.
— Они их возвратят?
— Пока он им угрожает — нет. Они не из тех, кто поддаются шантажу. А он будет угрожать им до выборов.
— А Тику?
— Что — Тику?
— Что делать ему? — спросил Нджомо.
— Действовать в соответствии с законами логики.
— И что сие означает?
Кибо пожал плечами.
— Кто знает? Но эффекта не будет. Мы бьем на эмоции. И логика тут бессильна.
Кимати произнес еще четыре речи и поднял рейтинг еще на девять пунктов, прежде чем Джейкоб Тику решил наконец высказаться насчет бивней.
Слона, указал он, убил не англичанин, даже не европеец.
Слона, заявил он, убили на склонах горы Килиманджаро, которая находится на территории Танзании, так что Кения не имеет никакого права требовать возвращения бивней.
Бивни слона, напомнил он, законным образом продали на аукционе в Занзибаре, который тогда был независимой страной, а не в Момбасе.
И только через тридцать четыре года после аукциона, объяснил он. Британский музей естественной истории приобрел бивни.
Кимати, заключил он, пытается разжечь страсти и нажить политический капитал на высосанной из пальца проблеме, при этом накаляя отношения с давним и надежным союзником Кении — Великобританией.
Великолепную, достойную великого политика речь опубликовали все английские газеты. Тику показали все транснациональные информационные каналы.
И на следующее утро Кимати сократил разрыв с Тику еще на три пункта.
— Что-то ты очень мрачен для человека, чей кандидат отстает от самого Господа Бога всего на шесть пунктов, — отметил Нджомо месяц спустя, входя в кабинет Кибо.
— На пять, если ты заглядывал в сегодняшний номер «Нации», — поправил его Кибо.
— Так с чего такая печаль? — не унимался Нджомо. — Деньги текут рекой, мы не успеваем их пересчитывать, Кимати попал на обложки «Штерна» и «Тайм», а бедняге Джейкобу Тику, наверное, уже снятся слоны.
— Посол Великобритании хочет поговорить с ним.
— С Кимати? Кибо кивнул:
— Я уже две недели вожу их за нос, но скоро они загонят меня в угол.
— А почему бы не дать им пообщаться?
— Не хочу рубить сук, на котором сижу.
— Не понимаю тебя. Кимати подождет, пока все камеры нацелятся на них, а потом пригрозит послу, что отправит его к праотцам, если посол не сядет на следующий самолет, вылетающий в Великобританию, и не привезет бивни.
— Этого-то я и боюсь.
У Нджомо округлились глаза.
— У меня такое ощущение, что мы говорим на разных языках.
— Все потому, что ты молод и наивен, — вздохнул Кибо. — Поверь мне, встреча Кимати с любыми представителями Великобритании не в наших интересах.
— Ты потратил месяц, создавая миф, что Кимати — единственный защитник чести Кении. Когда же ему представился шанс схлестнуться один на один с врагом, ты пытаешься этого не допустить. Почему?
Вновь тяжелый вздох.
— Как ты думаешь, что видят англичане, американцы или русские, когда смотрят на Кимати?
— Ну не знаю. Должно быть, колоритного политика, который занимает первые полосы газет, выступая с необычной идеей.
— Они видят клоуна. Большого, грубоватого клоуна, чья страна отдала кому-то его игрушки, а он требует вернуть их ему. — Он помолчал. — Половина из них думают, что он носит набедренную повязку и живет в глинобитной хижине.
— К чему ты клонишь?
— Он их забавляет, как забавлял в прошлом столетии Иди Амин. Если б они прислушались к его словам, то поняли бы, как ловко он манипулирует аудиторией. Если б они вспомнили, что в своем выпуске в Сорбонне он был первым, его выходки перестали бы их забавлять. Они бы перепугались.
— А разве плохо напугать посла Великобритании? — спросил Нджомо — Еще один гвоздь в политический гроб Джейкоба Тику.
— Возможно. Но я в этом сомневаюсь — Кибо закурил очередную сигарету. — При том темпе, в котором растет поддержка Кимати, он догонит Тику за две недели до выборов и победит с отрывом в два миллиона голосов. Его может остановить только одно.
— Что же?
— Потеря идеи, с которой он идет на выборы. У меня не будет времени найти ему другую. Если посол встретится с ним лично и поймет, что Кимати — сумасшедший и действительно может развязать войну из-за бивней, он скорее всего порекомендует своему правительству вернуть бивни. — Кибо посмотрел Нджомо в глаза. — Это тебе, надеюсь, понятно: нет идеи — нет и победы.
— Понятно. — Тут помрачнел и Нджомо.
— Вижу, этому тебя тоже не учили, — сухо отметил Кибо.
Нджомо достал из холодильника бутылку пива.
— Так что же нам теперь делать?
— Я лезу из кожи вон, убеждая Кимати, что встречаться с противником — ниже его достоинства.
— Я думал, его противник — Джейкоб Тику.
— С Тику сражаться бесполезно. Кимати воюет с англичанами. Я-то думал, что ты меня слушаешь.
— Если логика не срабатывает, дави на тщеславие, — предложил Нджомо. — Это беспроигрышный вариант.
— Ты чему-то да учишься.
— Правда? Кибо кивнул:
— Организатор предвыборной кампании должен прежде всего разбираться в людях, а уж потом в политике.
— Ты, несомненно, прав.
— Если ты усвоишь этот принцип, в политике тебя ждет блестящее будущее. — Внезапно Кибо улыбнулся. — А если забудешь, то всегда сможешь заработать на жизнь, преподавая политологию в университете.
Очередную речь Кимати произнес в Малинди. Его выступление транслировалось на всю страну. Через пять минут в кабинете Кибо зазвонил телефон.
— Да?
— Мистер Кибо?
— Слушаю.
— Говорит сэр Роберт Пик.
— Чем могу быть полезен вам, господин посол? — Кибо закурил.
— Вы слышали речь, которую произнес этим вечером Джон Эдвард Кимати?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38