Он прошел несколько шагов по сухому дну, повернулся, поклонился и тут же исчез под миллионами тонн воды. Это послужило сигналом для смены декораций, и мы увидели юную Клеопатру, объезжающую свои владения на золотой колеснице.
— Потрясающе! — воскликнул я, как и все присутствующие, захлопав в ладоши.
— Для иллюзии — да, — согласился Мандака. — Мы закончили, мистер Роджас?
— Вы вроде бы уже собрались сказать мне, чего не смог сделать Тембо Лайбон, но нас прервало появление фокусника.
— Нет, говорить этого я не собирался, мистер Роджас.
— Тогда должен признать, что разговор окончен, по крайней мере на сегодня. Мне бы хотелось знать, где я могу вас найти.
— В этом нет необходимости, — ответил он. — Я буду связываться с вами ежедневно, пока вы не найдете бивни. Я отпил бренди, посмотрел на Мандаку.
— Не знаю, как потактичнее задать этот вопрос…
— Весь вечер вы обходились без подобных уловок, мистер Роджас. — По его голосу я не понял, то ли он раздражен, то ли ему смешно. — Что изменилось?
— Я бы хотел получить ваши заверения в том, что я не делаю ничего противозаконного.
— Все абсолютно законно.
— И вы не преступник?
— Нет, я не преступник. — Мандака посмотрел мне в глаза. — Теперь у меня есть вопрос.
— Слушаю.
— Если бы я ответил иначе, вы бы прекратили поиски бивней?
— Нет, — честно ответил я. — Не прекратил. Мой ответ его полностью устроил.
— Я так и думал.
— Но вы сказали мне правду?
— Да, мистер Роджас. Я не преступник, и вы не делаете ничего противозаконного.
— Тогда я найду вам эти бивни.
— Я знаю, что найдете.
— Наверное, мне следует указать, что они не приносили счастья прежним владельцам.
— Меня это не удивляет.
— Тогда я надеюсь, что вы станете исключением из правила и они принесут вам славу и богатство. Он печально улыбнулся.
— Они принесут мне только смерть, мистер Роджас, — заявил он с абсолютной уверенностью. — А теперь, если позволите…
Он поднялся и ушел, прежде чем я успел произнести хоть слово, оставив меня размышлять над его фатализмом.
Час спустя я вошел в свой кабинет и плюхнулся в кресло.
— Компьютер, ты выяснил, к кому попали бивни после Таити Бено?
— Нет.
— Переведи две трети располагаемой мощности на наш разговор, а остальное используй на поиски бивней.
— Исполнено, — сообщил мне компьютер. — Что вы хотите обсудить, Дункан Роджас?
— Расскажи мне о масаи.
Кристалл ярко засветился, собирая информацию.
— Масаи — очень агрессивное племя кочевников-скотоводов, обитавшее в южной Кении и северной Танзании.
— Откуда же у скотоводов агрессивность?
— Они не проповедовали войну, как зулусы, — объяснил компьютер, — но совершали набеги на соседние племена, захватывая их женщин и скот, и немало в этом преуспели. Хотя их число никогда не превышало триста тысяч, одно время они контролировали треть пастбищ Кении и Танзании.
— На какие племена они нападали?
— Главным образом на кикуйю и вакамба, хотя воевали и с луо, нанди и кизи.
— Масаи правили в Кении или Танзании?
— Нет. До колонизации в Восточной Африке границ не было. Потом Кению захватили англичане. После обретения независимости там правили главным образом кикуйю, реже луо и вакамба.
— Но не масаи?
— Нет.
— Это любопытно. Если они брали верх над остальными племенами, почему же они не заняли первые посты в государстве?
— Самым харизматическим лидером борьбы за независимость был Джомо Кениата, кикуйю, и его племя получило все руководящие должности.
— А масаи не возражали?
— Масаи еще столетие продолжали пасти скот, не обращая внимания на социальные и политические изменения. Политика коснулась их лишь в тот момент, когда из-за кризиса перенаселения государству пришлось выкупать их родовые земли.
— А танзанийские масаи? Почему они не пришли к власти?
— Танзания сначала была германской колонией, потом британским протекторатом. Масаи всегда составляли в этой стране меньшинство, не проявлявшее интереса ни к освободительному движению, ни к формированию независимого государства.
— Все это более чем странно. Получается, что, взяв верх над соседними племенами, масаи добровольно отдали все, чего добились за многие столетия.
— Возможно, отдали не добровольно, — поправил меня компьютер. — Англичане запретили им носить оружие и воевать с соседями.
— Когда это случилось?
— Приблизительно в тысяча девятисотом году Нашей эры.
— После тысяча восемьсот девяносто восьмого года?
— Возможно, и после. Система связи в те времена была очень примитивной, особенно в Африке, и приказы очень долго доходили до исполнителей.
— В тысяча восемьсот девяносто восьмом году убили Слона Килиманджаро, — напомнил я.
— Мы этого не знаем, — возразил компьютер. — Нам известно, что в этом году бивни Слона Килиманджаро впервые продали на аукционе.
— Интересно, нет ли здесь связи?
— Между чем и чем? Я нахмурился:
— Пока не знаю. Масаи выставили бивни на аукцион?
— Архивные материалы неполны и противоречивы, но упоминаний о том, что масаи имели какое-то отношение к тому аукциону, нет.
Я глубоко задумался, уверенный, что нащупал ниточку, которая может вывести меня к причинам, объясняющим связь между масаи и бивнями, но еще не зная, где и что искать.
— В Британский музей национальной истории бивни попали в тысяча девятьсот тридцать втором году Нашей эры. Так?
— Да.
— Сколь долго пробыли бивни в музее?
— Сто двадцать пять лет.
— Выясни, что случилось с ними потом.
— Приступаю…
ГЛАВА ПЯТАЯ

ПОЛИТИК (2057 г. Н.Э.)
Миллионы фламинго летали вокруг, когда я медленно шел по берегу озера Накуру. Яне стал пить грязную и горькую озерную воду, вырыл яму в склоне холма и терпеливо подождал, пока она наполнится чистой водой.
Я поел листья баобаба, высокую траву, побеги акации, осыпал тело пылью, чтобы уберечься от паразитов и жаркого солнца. Понюхал ветер и обнаружил среди прочего запах цитрусовых. Пошел на запах, набрел на маленькую деревушку и начал опустошать сады, ибо огромное мое тело требовало колоссальной энергии. Туземцы выбежали с копьями и луками, чтобы отогнать меня, но, увидев, с кем имеют дело, склонили головы и захлопали в ладоши, словно признали во мне давно ушедшего Бога, который наконец-то вернулся к ним.
Три дня я кормился в садах и мог бы задержаться подольше, потому что возраст и битвы юности уже давали о себе знать (на ноге, повыше колена, рог носорога оставил глубокий шрам, а в теле я все ношу три мушкетные пули), но я двинулся дальше на юг, по рифтовому разлому на поверхности матери-земли, навстречу своей судьбе.
Мэтью Кибо, с крепкой кенийской сигаретой, болтающейся в углу рта, рукавами, закатанными выше локтей, блестящей кожей черепа, проглядывающей сквозь поредевшие седые волосы, поднялся из-за компьютера, пересек комнатушку, достал из холодильника банку прохладительного напитка, нажал кнопку, увеличивающую скорость вращения вентилятора под потолком.
Февраль в Найроби — месяц жаркий. Кибо вздохнул, стараясь не думать о прибрежном Малинди или своем просторном доме в горах Уганды, где всегда царила прохлада. Он вернулся к креслу, одним глотком ополовинил банку, сквозь грязное окно посмотрел на Городскую площадь, где несколько человек не шли, а плыли (в такую жару не побегаешь) мимо статуи Джомо Кениаты.
Банка опустела, он бросил ее в корзинку для мусора и уже повернулся к компьютеру, когда открылась дверь и в комнату вошел молодой человек в цветастом кикой.
— Вижу, ты тут неплохо устроился, — заметил Том Нджомо.
— Один кабинет ничем не лучше другого, — сухо ответил Кибо. — Как дела в округе Накуру?
— Жарко и сухо, как и везде. — Нджомо усмехнулся. — Я думаю, пыльных смерчей там больше, чем избирателей.
— Бароти внес деньги в избирательный фонд?
— Говорит, что все еще думает, — ответил Нджомо.
— Он лжет, — твердо заявил Кибо.
— Возможно, — согласился Нджомо. — Он пообещал принять решение в ближайшие три или четыре недели.
— Тогда толку от него не будет, даже если он и говорит правду.
— Все так плохо?
— Во всяком случае, не очень хорошо. — Кибо указал на высвеченные на дисплее цифры. — Джейкоб Тику, семьдесят два процента. Джон Эдвард Кимати, двадцать один процент, не определившихся шесть процентов, три остальных кандидата делят между собой один процент.
— А чего ты ожидал? — Нджомо пожал плечами. — Тику — самый популярный президент со времен Джомо Кениаты. Посмотри, чего он добился: занятость растет, инфляция падает, уровень грамотности достиг девяноста процентов, он построил канал от озера Туркана, Запад его любит. Восток обхаживает, защитники дикой природы просто боготворят, не говоря уже о том, что благодаря его настойчивости Замбия и Заир прекратили войну и выработали условия мирного соглашения. — Он помолчал. — Как можно выиграть выборы, если тебе противостоит сам Господь Бог?
— Никто и не говорил, что это будет легко. — Кибо сухо улыбнулся. — Но мне платят за организацию избирательной кампании Кимати.
— Вот ты ею и руководишь. — Нджомо не упустил случая вставить шпильку.
— Кимати требует особого подхода. Он многих пугает, в том числе и меня. Ему непросто взять верх даже над обычным кандидатом, а не то что над Джейкобом Тику.
— Так почему ты работаешь на него?
— Потому что он уволил прежнего организатора предвыборной кампании и всех его сотрудников и потому что другая сторона не сочла необходимым воспользоваться моими услугами, — ответил Кибо. — Моя задача — показать, что они крепко ошиблись, а до того как Кимати превратит эту чертову страну в руины, ретироваться из Кении.
— До выборов одиннадцать недель, так что твой прогноз едва ли осуществится. — Нджомо достал из холодильника бутылку пива.
— Ну не знаю. За одиннадцать недель многое может произойти.
— Например?
Кибо пожал плечами:
— Еще не знаю. Я в этой должности только три дня. Но первый закон нашего бизнеса остается прежним — надо найти основополагающую идею.
— Они все в кармане у Тику. И каждую он трактует, как хочется избирателям.
— Значит, мы должны отыскать ту, которую он упустил.
— Желаю тебе удачи.
— Желай удачи нам, — поправил его Кибо.
— Я сказал именно то, что хотел, — стоял на своем Нджомо. — Я всего лишь выпускник факультета политологии, собирающий материал для диссертации на звание магистра. Я ничего не знаю о тебе, но я люблю эту страну и не хочу, чтобы ею правил такой демагог, как Кимати. Идеальный для меня вариант — чтобы он проиграл с достоинством, получив приличное число голосов. Тогда в следующий раз меня наймет более приличный кандидат.
— Надеюсь, ты простишь мне, если я вложу в эту кампанию все, что могу?
— Попутного тебе ветра, — пожал плечами Нджомо. — Ты же знаешь, Кимати выступал даже против Турканского канала. Если бы его не прорыли, северные провинции так и остались бы пустыней. — Он помолчал. — А ты задумывался, что произойдет, если он все-таки выиграет выборы?
— Думать о том, что произойдет через минуту после окончания выборов, для организаторов избирательных кампаний — святотатство, — ответил Кибо. — Как только выборы закончены, они начинают готовить следующие, пусть даже в другой стране и на другом континенте. Или в университете тебя этому не учили?
— Я начинаю думать, что учили меня не тому, — признал Нджомо. — Я терял время, вникая в сложности нашей политической системы, а мне следовало штудировать Макиавелли.
— Это не помешало бы.
— Я уже понял.
— В работе организатора предвыборной кампании нет ничего мистического, — продолжал Кибо. — Ты оцениваешь ситуацию, изучаешь соперника, анализируешь рынок, намечаешь цели. Обычный менеджмент, как в любой другой сфере. Но в своем деле, не буду скромничать, я разбираюсь получше многих.
— Знаю, — кивнул Нджомо. — Но не потому ли развалилась экономика Малави?
— Я добился избрания моего кандидата. А управлять страной — это его работа! — Он закурил новую сигарету, всмотрелся в молодого человека. — Позволь дать тебе один совет.
— Внимательно слушаю.
— Моральная и этическая позиция — это прерогатива политического лидера. Если ты этого не понимаешь, считай, что ошибся с выбором профессии. Организаторы предвыборных кампаний действуют за сценой и пойдут на сделку с дьяволом ради того, чтобы их боссы могли выходить к зрителям и рядиться в белоснежные тоги.
— Даже если политический лидер — Джон Эдвард Кимати?
— Что бы ты там ни думал, народ стремится выбрать лидера, которого он достоин. Если они сумасшедшие и готовы отказать в доверии Джейкобу Тику, значит, они достойны Кимати.
— А твоя работа — предоставить им такую возможность.
— Совершенно верно. С чего ты решил, что кандидатами на пост президента могут быть только те, кто получил твое персональное одобрение?
— Я этого не говорил.
— Вот и хорошо. Тогда я ожидаю от тебя добросовестной работы. И потом, если ты хочешь и дальше заниматься организацией предвыборных кампаний, вкалывай, не жалея сил. Это избиратели смотрят на Тику и Кимати. Политики же не спускают глаз с тебя, меня и наших оппонентов.
Нджомо предпочел промолчать.
— Ладно. — Кибо поднялся. — Когда допьешь пиво, начинай обзванивать сборщиков пожертвований, особенно в округе Тзаво. Мягко, но твердо скажи им, что надо бы поддать жару. А я пошел в библиотеку.
— Зачем? — спросил Нджомо.
— Потому что мы не можем вести предвыборную кампанию без денег, а осталось их совсем ничего.
— Нет, я спрашиваю, зачем ты пойдешь в библиотеку?
— Я же говорил тебе — искать объединяющую идею.
— И ты надеешься найти ее там? — В голосе Нджомо звучало сомнение.
— Кто знает? — пожал плечами Кибо. — Но в другом месте я ее точно не найду.
Он надел пиджак, шляпу и вышел под жаркое экваториальное солнце, стараясь не обращать внимания на звуки и запахи центральной части города. С Мои-авеню свернул на Биашара-стрит. Еще один поворот налево, два квартала с сувенирными магазинчиками, и улица привела его к недавно реконструированному и расширенному зданию библиотеки Макмиллана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38