И долго смотрел на нож, разглядывая потускневшее от времени, но все
еще острое, как бритва, лезвие. Потом медленно протянул руку.
Левую.
Рукоять, покрытая костяными пластинками, удобно легла в ладонь.
Слишком удобно. Я подбросил кусунгобу и поймал его клинком к себе.
Солнечный луч скользнул по стали, и нож словно улыбнулся, подмигивая и
дразня меня.
"Ну что, парень, решился? Тогда ты будешь первым из Анкоров! Я уж
заждался..."
Я задумчиво покачал нож на ладони.
- Придется тебе еще обождать, приятель, - невесело усмехнулся я в
ответ, аккуратно кладя кусунгобу на прежнее место.
Нож разочарованно звякнул.
И ободряющим эхом отозвался с противоположной стены мой Единорог.
Сквозняк, что ли?..
Повинуясь какому-то смутному порыву, я пересек зал и снял меч со
стены. Прямой меч Дан Гьен. Фамильный клинок. Часть меня самого.
Держать меч в левой руке было несколько непривычно. А ну-ка,
попробуем... тем более что тело меня слушается плохо, но все же слушается.
Для первого раза я замедлился и начал с самого простого. "Радуга,
пронзающая тучи" у меня получилась довольно сносно, на "Синем драконе,
покидающем пещеру" я два раза запнулся и остановился на середине танца,
тяжело дыша. Конечно, усиленные занятия многое исправят, заново отшлифовав
движения, но...
Мне и так было достаточно скверно, чтобы пытаться обманывать самого
себя. Постороннему зрителю мои движения могли показаться почти прежними,
но что-то было не так. Что-то неуловимое, настолько тонкое, что его
невозможно было передать словами. И я чувствовал, что ЭТО, скорее всего,
не удастся вернуть никакими самоистязаниями.
Хотя, может быть, дело в моем подавленном настроении?
Я хватался за соломинку.
Я еще раз исполнил "Радугу...", потом сразу перешел к очень сложным
"Иглам дикобраза", скомкал все переходы между круговыми взмахами, до боли
в деснах сжал зубы и рывком пошел на двойной выпад "Взлетающий хвост" с
одновременным падением...
В дверях беззвучно возник мой дворецкий Кос ан-Танья, застыв на
пороге и явно не желая меня прерывать.
Однако, я прервался сам. И сделал это с болезненной поспешностью. Я
не хотел, чтобы Кос видел мой убогий "Взлетающий хвост", разваливающийся
на составляющие его "иглы"...
Вот он и не увидел. Или увидел, но не подал виду. Ну что, Чэн Анкор,
наследный ван Мэйланя, тебе от этого легче?
Нет. Мне от этого - тяжелее. Хотя, казалось бы, дальше некуда.
- К вам гость, Высший Чэн.
- Кто?
До гостей ли мне?!
- Благородная госпожа Ак-Нинчи, хыс-чахсы рода Чибетей.
По-моему, только Кос ан-Танья с его уважением к любым традициям мог
научиться без запинки выговаривать полное имя той, кого я давно звал
детским коротким именем Чин. Кос, да еще сородичи и земляки Чин из
поросших лесом предгорий Хакаса. Ну, им-то сам бог велел, хотя бога их
зовут так, что даже Кос себе язык свернет...
Нет, мне не стало веселей от прихода Чин. Чэн и Чин - так любили
шутить близко знакомые с нами кабирцы. Ну что, Чэн-калека, улыбнись и
отвечай бодро и спокойно, как приличествует воспитанному человеку!..
- Пригласи благородную госпожу войти.
Кос отошел в сторону, и почти сразу в дверях появилась Чин - слегка
напряженная и взволнованная. А я на миг забыл о себе и просто стоял,
любуясь ею, как любуются портретом работы великого мастера - только вместо
резной рамы был дверной проем.
Черный облегающий костюм для верховой езды с серебряным шитьем на
груди и рукавах лишь подчеркивал гибкость ее фигуры (многие в Кабире сочли
бы ее излишне мальчишеской; многие - но не я). Вьющиеся каштановые волосы
легко падали на обманчиво хрупкие плечи, и на лбу непокорные пряди были
схвачены тонким обручем белого металла без обычных розеток с камнями -
только еле заметная резьба бежала по обручу, и язык этой резьбы был
древнее множества языков, на которых говорили, писали и пели в эмирате и
окрестных землях.
Самый дорогой самоцвет мог лишь умалить ценность этого обруча - знака
Высших рода Чибетей из Малого Хакаса; и самое дорогое платье не добавило
бы маленькой Чин ни грана очарования.
И не спорьте со мной! Все равно я не стану вас слушать. Влюбленные и
глупцы - безнадежны, как сказал один поэт, который не был глупцом, но был
влюбленным...
Взгляд зеленых глаз Чин с тревогой метнулся ко мне - но тут она
увидела Единорога в моей руке и, даже не успев сообразить, что рука -
левая, тревога в ее глазах сменилась радостной улыбкой.
А я незаметно спрятал культю правой руки за спину.
- Я рада приветствовать вас, Высший Чэн, и вдвойне рада видеть вас на
ногах и в полном здравии, судя по обнаженному мечу.
Она шагнула за порог и вновь остановилась, обеими руками держась за
свою неизменную Волчью Метлу - словно инстинктивно отгораживаясь ею от
меня и от того невозможного, небывалого ужаса, который теперь незримо
сопутствовал мне.
- И я рад вам, благородная госпожа Ак-Нинчи, - раскланялся я в ответ,
стараясь держаться к ней левым боком. И, помолчав, добавил:
- Я всегда рад видеть тебя, Чин. Пусть весь эмират провалится в
Восьмой ад Хракуташа - даже корчась на ледяной Горе Казней, я буду рад
видеть тебя, когда ты пролетишь надо мной, направляясь в Западный Край
лепестков. Ну как, похож я на записного сердцееда?
- Как я на эмира Дауда, - усмехнулась Чин и аккуратно поставила свою
Метлу в оружейный угол для гостей. А я, сам не знаю почему, опустил рядом
с ее пикой Единорога без ножен - хотя обычно мой меч висел совсем в другом
месте, чуть поодаль.
Вездесущий Кос уже успел в считанные секунды накрыть легкий стол,
расставив в кажущемся беспорядке поднос со сладостями, фрукты в
приземистых вазах, две пиалы тончайшего фарфора - в дверь сунулся было
кто-то из слуг, но Кос ан-Танья глянул на него, и слугу как ветром сдуло -
и теперь мой чуткий и замечательный дворецкий ставил на центр стола
керамический чайничек с подогретым вином.
Белым, лиосским - судя по запаху. Интересно, когда это он успел его
подогреть, не выходя из зала? И камин совсем холодный...
- Что нового в Кабире? - осведомился я, безуспешно пытаясь взять
чайничек правой рукой.
Улыбка медленно сползла с губ Чин. Я заметил, что она старается не
смотреть на мою искалеченную руку, но, против воли, взгляд Чин то и дело
скользил по культе - и тогда пальцы девушки судорожно сжимались в твердые
кулачки.
И боль, боль, плывущая в зеленых волнах ее глаз - не моя боль, чужая,
но лучше бы - моя...
Я взял проклятый чайничек левой рукой и неловко разлил дымящееся вино
в пиалы, пролив немного на скатерть. Горячие капли расплылись, образовав
уродливые пятна.
За это время Чин пришла в себя и даже смогла заговорить.
- О, Кабир - большой и шумный город. В нем происходит столько нового,
что о половине узнаешь только тогда, когда оно успело уже стать старым.
Что именно тебя интересует, Чэн?
О да, деликатная Чин постаралась ответить как можно уклончивей и
беззаботней. Ну что ж, каков вопрос, таков ответ...
- Меня интересует, нашли ли человека, который...
Я тоже помимо воли глянул на свой обрубок и перевел взгляд в угол,
где располагались Волчья Метла и Единорог. Почему-то вид оружия не
успокоил меня, как бывало обычно. Не так блестела сталь, не так лежал меч,
не так стояла разветвленная пика.
Все было не так.
- Он... - Чин запнулась и поспешно отпила из своей пиалы. - Он
скрылся. Мне Фальгрим и Диомед рассказывали, а суматоху на турнире я и
сама видела, только не понимала ничего. Но нашлись люди, которые вроде бы
заметили похожего человека в караване, уходящем в Мэйлань...
Она вдруг резко замолчала, поняв, что сболтнула лишнего.
Да, наверное, мне действительно не стоило бы этого знать.
Наверняка - не стоило. Но что сказано - то сказано.
- После его... э-э-э... его бегства в городе больше не случалось
ничего необычного? - как можно спокойнее поинтересовался я. Проклятье, все
время приходится следить за своими руками...
Чин нахмурилась и плотно сжала губы. Она явно колебалась. Но
сделавший первый шаг обречен на второй.
- Трое убиты и два человека ранены за последние две недели. Раненые
дали описание двоих... - она долго не могла подобрать подходящего слова,
так и не нашла его и тихо закончила. - Но их так и не обнаружили.
- Это не он?
- Нет. Даже не похожи. И оружие совсем другое. Я не понимаю, Чэн...
На глаза ее вдруг навернулись слезы, и от недавней сдержанности не
осталось и следа. Передо мной сидела просто испуганная и растерянная
девушка, и мне хотелось утешить ее, защитить от всех и вся - если бы не я
сам был причиной испуга Чин, не сумев защитить себя самого...
Кто бы меня утешил?! Я смутно подозревал, что в том, что могло бы
меня хоть немного утешить, крылось что-то темное и страшное - едва ли не
худшее, чем уже случившееся.
- Чэн, я не понимаю, что происходит! Как... как может держащий оружие
пойти на такое?! Ранить, искалечить, а тем более - убить! За что? И -
зачем?! Это не прибавит к его имени ни гордости, ни почета, да и само имя
придется вечно скрывать! Я не понимаю... не могу понять... не могу!..
Она закрыла лицо ладонями, и слезой блеснул бриллиант в перстне на
безымянном пальце правой руки. Руки. Правой... О Изначальный кузнец
Джангар, неужели я навечно обречен с завистью смотреть на чужие руки?!
Даже если это руки любимой девушки...
Руки... и я успокаивающе погладил Чин по плечу уцелевшей рукой.
- Не плачь, девочка. Люди, опозорившие свое право держать оружие, не
стоят самой крохотной из твоих слезинок. Нет, не пугайся, я говорю не о
себе. Возможно, я заслуживаю сочувствия или жалости, но позора нет на мне,
и прошу тебя - не жалей Чэна из Анкоров Вэйских! Потому что может прийти
день - и я стану недостоин жалости, но стану достоин позора. И в этот день
перестанет саднить моя кисть, оставшаяся там, на турнирном поле. И
созревший виноград моей жизни станет в этот проклятый день багряным и
горьким вином завершения...
Ладони Чин медленно разошлись в стороны, и она совершенно по-детски
уставилась на меня во все глаза - но недетскими были испуг и надежда в
этом взгляде.
А я все пытался понять - что же я сейчас наговорил ей?! Слишком
сумбурно все получилось, слишком порывисто и нелепо... Искренне говорил
ты, Чэн Анкор Однорукий, но словно и не ты говорил... вернее, не только
ты.
Кто говорил вместе со мной? Чьи слова походили на язык древних поэм
безумного Масуда ан-Назри?
Кто предвидел страшное?..
...Хватит. Пора расслабиться.
- А сейчас, благородная госпожа, позвольте вас пригласить? - и я
плавно махнул обрубком в тот угол, где стояло наше оружие.
Продолжение нас самих.
- Почту за честь, Высший Чэн. Но...
- Никаких "но", госпожа! Кто, кроме вас и лучше вас, может мне
вернуть прежнее умение?
Чин внимательно поглядела на меня и молча кивнула.
И мы пошли к оружию.
Единорог словно бы сам скользнул в мою левую руку. И все же... Я
никак не мог избавиться от чувства неполноценности. И заранее понимал -
ничего не получится.
Поддаваться мне Чин не станет - я сразу же увижу и почувствую это. А
в полную силу...
К тому же меня все время подмывало перебросить меч в правую руку.
И я сознавал - в какой-то момент, когда сознание уступает место
мастерству, я не выдержу.
Переброшу.

...Силуэт всадницы уже давно растворился в лиловых сумерках Кабира, а
я все стоял у распахнутого окна, смотрел ей вслед и слышал - нет, не цокот
копыт по булыжнику, но мелодичный перезвон оружия, звучавший, когда
соприкасались мой Единорог и Волчья Метла Чин. Только в сегодняшнем танце
я оказался слишком неуклюжим кавалером - и звон выходил не таким
радостным, как прежде, срываясь зачастую на болезненное дребезжание...
Да и звучал-то он недолго. Мало того, что острие пики дважды замирало
вплотную к моей груди - в довершение всего Чин удалось выбить взвизгнувший
Дан Гьен из моей левой руки, а такого до сих пор не случалось никогда.
Никогда раньше.
Никогда...
Грустный вышел танец. Для обоих - грустный. Теперь-то я знал...
Знал, что отныне мой удел - грубая проза. Потому что поэзия поющего
клинка мне более недоступна.
И Чин тоже поняла это. Не могла не понять. Не думаю, что сейчас ей
намного легче, чем мне.
Впрочем...
Я стоял у окна и смотрел в сумерки, поглотившие маленькую Чин,
которую родные и близкие друзья иногда называли Черный Лебедь Хакаса.
Я был ее очень близким другом.
Улетай, лебедь...

...Фальгрим явно задался целью всерьез споить меня. Он был излишне
весел и многословен, нарочито громко шутил (а голос у Беловолосого и так -
о-го-го!), постоянно подливал мне вина и изо всех сил старался не смотреть
на мою укороченную правую руку, прятавшуюся в провисшем рукаве халата.
За последние три дня я в полной мере успел оценить деликатность моих
знакомых. Все были прекрасно осведомлены о руке бедного Чэна Анкора и все
старались на нее не смотреть.
И я в том числе.
Только никому это не удавалось.
И мне - в том числе.
- Наливай! - бросил я просиявшему Фальгриму. - Ах, судьбы наши
бренные, кто был - того уж нет... Подымем чаши пенные, как говорил поэт!..
Поднимать чашу можно любой рукой. И я пил, пил - заливая кровью
виноградной лозы дорогой полосатый халат и мечтая опьянеть до
беспамятства.
И - не пьянел. А посему слушал последние новости Кабира в
громогласном исполнении своего приятеля - о предстоящей помолвке
племянника эмира Дауда, Кемаля аль-Монсора Абу-Салим и благородной госпожи
Масако Тодзи; о приемах и балах;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11