Вот поэтому...
Договорить мне не дали. Хлопнула дверь, и грузный Придаток внес в
алоу-хона Шешеза Абу-Салима. Их величество огляделись по сторонам,
соизволили выбрать дальнюю от входа стену, где и повисли сразу на двух
крюках. На двух - это для грациозности висения, над понимать.
Еще раз прошлись по встрепанному меху бордовые сапоги шагреневой кожи
с модными кисточками на голенищах - и дверь закрылась за Придатком
Абу-Салима.
Шешез поворочался, устраиваясь в более наклонном положении, и с
интересом глянул на нас.
- Что замолчали, гордость Кабира? - весело бросил Шешез со стены, и
мне показалось, что веселость ятагана неискренняя. - Опять спорите? Я к
вам за советом пришел, а вы все что-то делите...
- За советом, как правитель фарр-ла-Кабир, или за советом, как мой
вечный соперник в рубке, ятаган Шешез?
Нет, Гвениль положительно не умел соблюдать никаких приличий! Ему
хорошо, он в Кабире в гостях, а не в вассальной зависимости... правда,
зависимость моя больше на словах, а Гвен сидит в столице лет на сорок
дольше меня, и домом своим давным-давно обзавелся, и семьей обзавестись
заодно хотел, да отказали ему, грубияну двуручному...
- Как тот и другой сразу, - помрачнев, ответил ятаган.
- А в каком важном деле совет требуется? - Махайра слегка шевельнулся
и концом клинка успокаивающе тронул Гвениля за массивную крестовину.
- Турнир хочу отменить.
- Что? - хором вскрикнули мы втроем. - Почему?!
- Потому что боюсь, - оборвал нас Шешез.
Признание его прозвучало сухо и веско, заставив поверить в
невозможное: ятаган фарр-ла-Кабир, племянник Фархада иль-Рахша, чего-то
боится!
- Знаете, небось, что ночью на улице Сом-Рукха произошло? Мне утром
донесли; только слухи - они моих гонцов быстрее...
- Знаем, - проворчал Гвениль.
- Слышали, - отозвался Махайра.
- Кто это был? - вместо ответа спросил я, не уточняя, кого имею в
виду: убитого или убийцу.
- Шамшер Бурхан ан-Имр, из сабель квартала Патайя. А убийца... ну, в
общем, под подозрением...
Он все не мог договорить, и когда наконец решился, то вид у Шешеза
был такой, словно он сам себе удивлялся.
- Под подозрением - Тусклые.
Это было равносильно тому, что сказать: "Под подозрением ночной
ветер." Или: "Подозревается призрак Майского Ножа". Или еще что-нибудь в
этом же духе...
По позе Гвениля было хорошо видно, как относится прямолинейный
эспадон к такому, мягко говоря, странному заявлению. А вот Махайра
внезапно оживился и с интересом ожидал продолжения.
А я понимал, что не зря Шешез вчера приходил ко мне в гости, и не зря
сейчас он перестал ломать комедию и заговорил всерьез.
Поросший лесом Лоулез - родина Гвениля и его братьев - где на редких
холмах возвышаются сумрачные замки с пятью сторожевыми башнями, или
масличные рощи Кимены, где жили родичи Махайры - в Мэйлане уже успели
забыть, забыть и снова вспомнить то, о чем Лоулез и Кимена только сейчас
начинали узнавать. Да и сам Кабир был все-таки поближе к Мэйланю - я имел
в виду близость скорее духовную, чем простое количество верблюжьих
перегонов - и поэтому Шешез сумел решиться, а я сумел задуматься над его
словами...
- Что ты знаешь о Тусклых, Высший Мэйланя Дан Гьен? - тут же спросил
Шешез, подметивший мое состояние.
И уже другим звоном:
- Расскажи, Единорог... пожалуйста.
И я заговорил.
- Никто достоверно не знает, как рождается Тусклый клинок, или как
родившийся Блистающим становится Тусклым. Иные говорят, что когда ломается
и погибает Блистающий, то перековывают его в тайных кузницах и закаливают
в крови зверя дикого, зверя домашнего и в крови Придатка, не достигшего
совершеннолетия. И тогда возрождается Блистающий, но дик нрав его, а
клинок тускл и горяч. А еще говорят, что Блистающий, вкусивший плоти
Придатка по третьему разу - будь то умысел или недомыслие - тускнеет в
течение полугода, но если примет он участие в пяти честных Беседах и двух
турнирах с сильнейшими себя, то вновь заблестит он и отвыкнет от вкуса
запретного. Разное говорят и о разном молчат... Слышал я, что даже
новорожденный Блистающий прямо при закалке потускнеть может, если в смесь
глины, речного песка и угольной пыли подмешать пепел от сожженного
Придатка, умершего до того не своей смертью...
Я остановился и некоторое время молчал, глядя в огонь очага. Редкие
язычки пламени выстреливали вверх горячими жадными клинками...
- Ничего я не знаю о Тусклых, - глухо прозвенел я. - Ничего. Я ведь
из Мэйланя совсем молодым уехал... а молодые - они глупых стариков слушать
не любят. Вот и я - слушался, а не слушал.
- Как это ничего?! - возмутился Махайра. - А это?..
От волнения он стал несколько косноязычным.
- Единорог прав, - отозвался со стены Шешез. - Это не знание. В это
можно лишь верить. Или не верить.
Гвениль слегка шелохнулся, срезав клок шерсти с барсовой шкуры, на
которой лежал, и вновь замер.
- Я не верю, - холодно заявил он. - Глупости все это! Тусклые,
теплые... Ни один Блистающий не станет умышленно портить Придатков! Ни
разу не слышал о таком и сейчас тоже не намерен!..
- Стали, - коротко лязгнул Шешез Абу-Салим. - В Хаффе стали, и в
Дурбане стали... И в Кабире. Так что я - верю.
- А я не знаю, - честно сказал Махайра. - Не знаю, и все тут. А ты,
Единорог?
- Я не верю, - ответил я и, после долгой паузы, закончил. - Я уверен.

- ...Шешез Абу-Салим фарр-ла-Кабир... - Махайра словно пробовал на
изгиб прочность этого имени. - А почему ваше величество пришли за советом
именно к нам троим? Или все-таки только...
По-моему, Кресс и меня хотел сперва назвать полным именем. Но нет,
напускная церемонность слетела с него, и Жнец просто закончил:
- Или все-таки только к Единорогу?
Шешез ответил не сразу. А когда ответил...
- Махайра Кресс Паллантид из Высших левой ветви Омелы Кименской, по
прозвищу Бронзовый Жнец - я пришел за советом к вам троим. К тебе, к
Высшему эспадону Гвенилю Лоулезскому, известному в Кабире как Рушащяся
Скала, и к Высшему Мэйланя прямому Дан Гьену, более прославившемуся под
прозвищем Мэйланьский Единорог. В Кабире погиб Блистающий. Вы хорошо
расслышали то, что я сказал?
Ятаган умолк, давая нам осознать всю никчемность наших титулов перед
случившимся, и спокойно продолжил:
- У остальных Высших, с которыми я разговаривал сегодня до вас,
мнения разделились поровну. Тридцать шесть за то, чтобы проводить турнир
согласно традиции и не обращать внимания на досадные случайности; тридцать
шесть - против. И без вашего совета нам не выйти с дороги раздумий на
обочину решения. Вы - не самые мудрые, не самые старшие, но вы -
последние.
Я стоял вроде бы и не особенно близко к очагу, но мне остро
захотелось вызвать Придатка Чэна, чтобы тот вынес меня за пределы
алоу-хона или переставил как можно дальше от тепла, такого неприятного в
этот миг...
- Отказаться от турнира из-за мэйланьских сказок? Чушь! - отрезал
Гвениль. - Мы за традиции! Правда, Жнец?
- Неправда, - неожиданно для меня возразил Махайра. - Никогда еще
Блистающие не убивали друг друга и не шли на умышленную порчу Придатков.
Пока не выяснится, случайно происходящее или нет, турнир проводить нельзя.
Я считаю так.
Шешез задумчиво покачался на крючьях.
- Никогда, - пробормотал он, - это сказано слишком неумолимо. Честнее
будет сказать, что на нашей памяти Блистающие не убивали друг друга и не
портили Придатков. На нашей, пусть долгой, но все же ограниченной
памяти... Тем не менее, голоса вновь разделились. Тебе решать, Единорог.
Я вспомнил прошлый турнир. Зелень поля, на котором велось
одновременно до двух дюжин Бесед, упоение праздником и разрезаемый пополам
ветер, подбадривающие возгласы с трибун и солнечные зайчики,
уворачивающиеся от Блистающих... и потом, долго - память о турнире, споры
о турнире, нетерпеливое ожидание следующего турнира...
И сломанный труп Шамшера Бурхан ан-Имра из сабель квартала Патайя,
что в десяти минутах езды от моего дома... совсем рядом. Одинокий шарик с
треснувшей гарды у глинобитного дувала; и бурая запекшаяся пыль, в которую
ложились суровые копья Чиань...
Я взвешивал звенящую радость и гулкий страх. Пустоту смерти и вспышку
жизни. Моя гарда похожа на чашу, донышком к рукояти; на одинокую чашу
весов...
Я взвешивал.
- Если из страха перед незнакомой смертью мы откажемся от привычной
жизни, - наконец произнес я, и огонь в очаге притих, словно вслушиваясь, -
мы, возможно, избегнем многих неприятностей. Но тогда тень разумной
осторожности ляжет на всех Блистающих, и мы начнем понемногу тускнеть. Мы
станем коситься друг на друга, в наши Беседы вползет недоверие, и наступит
день, когда мой выпад перестанет восхищать Гвениля, а Махайра позавидует
Шешезу. Я - Высший Мэйланя прямой Дан Гьен - выйду на турнирное поле в
положенный срок, даже если окажусь на поле один. Или если буду знать, что
могу не вернуться. Я сказал.
- Ты не будешь на поле один, - тихо отозвался Гвениль. - Ты не будешь
один, Единорог. Это я тебе обещаю.
Махайра весело заблестел, подмигивая непривычно серьезному и
немногословному эспадону.
- Герои, - сообщил он. - Глупые герои. Или героические глупцы.
Придется мне, бедному умнику, тоже явиться на турнир. В случае чего я
всегда смогу заявить, что предупреждал вас. Слабое утешение, но другого вы
мне не оставили.
- Вот и они так сказали... - прошептал Шешез. - Странно...
- Кто? - спросил я. - Что сказали-то?
- Детский Учитель нашей семьи... он сказал, что если решать придется
Единорогу, то турнир состоится. Словно предвидел...
- Ты произнес "они"... Кто еще говорил обо мне?
Я ждал. И дождался.
- Дзюттэ, - нехотя прошуршал ятаган. - Дзюттэ Обломок.
- Шут? - удивился Гвениль.
На этот раз Шешез промолчал.

3
...И трибуны разразились приветственным звоном, когда вокруг злого
тонконогого жеребца и маленького Придатка, вставшего на стременах,
закружился сошедший с ума смерч семи локтей в поперечнике - и в свистящей
воронке мелькали то сталь громадного лезвия с шипом на тупом обухе, то
заостренный наконечник обратной стороны древка, то желто-багряные кисти из
конского волоса...
- Давай, Кван! - не выдержал я. - Давай!..
И Лунный Кван дал. Храпящий жеребец боком понесся по полю, чудом
лавируя между вкопанными деревянными столбами - и рушились мертвые деревья
без веток и листьев, белея косыми срезами, щетинясь остриями изломов,
взвизгивая, всхлипывая, треща... Смерч замедлился, став трепещущими
крыльями невиданной бабочки, еще раз пронеслись по воздуху осенние кисти -
и вот уже спокойный и неторопливый Кван-до, Лунный Вихрь, упирается в
землю рядом со взмыленным конем, косящим кровяным глазом.
Не стоило мне, конечно, заводиться, да еще и подбадривать Квана прямо
отсюда с поля... Не к клинку. Мне сейчас на другое настраиваться надо.
Вон, поле большое, на семи площадках Беседуют, на пяти предметы рубят,
дальше Катакама-Яри и Фрамея копейные танцы танцуют - а на каких трибунах
больше всего Блистающих собралось?
На западных.
А почему?
А потому, что на третьей западной площадке победитель в последней
рубке после всего встретится с Мэйланьским Единорогом - со мной, значит...
Вот и нечего мне на все поле лязгать, позориться!
А рубка знатная была!.. Трое сошлись - Гвениль, эспадон мой
неуступчивый, их величество Шешез Абу-Салим и так далее (следит он за
мной, что ли? И рубит оттого, как никогда...) и гость один заезжий, тоже
двуручник, как и Гвен, а имя я в суматохе спросить забыл.
Видел я похожих, еще в Вэе видел - там их "Но-дачи" звали, "Длинный
меч для поля" на старом наречии. Ну и ладно, пусть пока Но-дачи побудет -
мне его не титуловать, а так ведь и меч он, и длинный, и для турнирного
поля в самый раз... не обидится.
Куклу, понятное дело, вся троица легко срубила, на полувзмахе - а
дальше началось! Кто во что горазд, а уж горазды они на всякое... Шешезу,
как всегда, грубое сукно на стальную проволоку в дюжину слоев наматывают,
гостю циновку из бамбуковых полос в рулон скатали, а Гвениль столб
крайний, что от Лунного Квана остался, попросил листовой бронзой обшить на
скорую руку.
Свистнули они - было три предмета для рубки, стало шесть! Гвениль на
Шешеза скосился и свой коронный "волос на воде" заказывает. Рассек,
блеснул улыбчиво и ждет. А ятаган по платку кисейному полоснул - да не
прорезал до конца! Платок влажный попался, или сам Шешез оплошал, от забот
государственных...
Я и оглянуться не успел - Но-дачи клинком повел из стороны в сторону,
медленно так, плавно... Жужжала рядом стрекоза, а теперь лежит на траве
два раза по полстрекозы, и обе половинки тихие такие, не жужжат больше!
Смотрю я на Гвениля и на соперника его: похожи они оба, дальше
некуда! Оба двуручные, оба без ножен - таких дылд даже из-за плеча не
вытянешь, они ж длиннее перехвата руки! - оба у своих Придатков на плечах
развалились, и характер у обоих, небось, один другого мягче да приятнее!
Только Гвен обоюдоострый и прямой, а гость однолезвийный и
слабо-слабо изогнутый, словно не решил до сих пор, каким ему быть. Ах да,
еще у Гвениля крестовина здоровенная, а у Но-дачи огрызок какой-то
овальный вместо гарды...
А так - как в одной кузне рожали!
Тут как раз для меня "коровью тушу" вынесли и подвесили на тройных
цепях. Мешок это кожаный, и набит он изнутри разным металлическим хламом
похуже, чем корова - костями. Еле-еле пустого места остается, чтоб
протиснуться!
Нет, ничего, протиснулся... и на прямом выпаде, и на косом, и на том,
что родня моя звала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11