Дзиро лежал тихо, затаив дыхание. На глазах у него вдруг навернулись слезы.
В обеденный перерыв около контрольных часов толпился народ. Рабочие завода привыкли к тому, что в последнее время появляется множество разнообразных объявлений. Но это новое объявление привлекло всеобщее внимание.
ЭКСТРЕННОЕ СООБЩЕНИЕ!
В результате расследования, произведенного профсоюзом, в настоящее время удалось выяснить вопрос о распределении рубашек военного образца.
Есть авторитетный свидетель, который может рассказать, откуда взялись эти рубашки и как они распределялись среди известной группы лиц.
Все полученные данные решено полностью обнародовать на предстоящем в июне очередном общем собрании и передать на рассмотрение всех членов профсоюза.
Профсоюзный комитет завода Кавадзои компании «Токио-Электро»
Синъити Икэнобэ стоял, прислонившись к дощатой стенке, и с беспечным видом покуривал папиросу.
Небо хмурилось, дул сильный ветер. По заводскому двору в разных направлениях двигались люди. Вот в одном углу двора группа молодежи затеяла игру в мяч, вот какой-то мужчина с пустым рюкзаком за спиной пробирается между играющими, не обращая внимания на мяч. Вот он шмыгнул мимо Икэнобэ за ворота... Это один из тех, кто, не дожидаясь окончания рабочего дня, отправляется добывать продукты... Девушки-работницы прыгают через веревочку, визжат и смеются чему-то, некоторые стоят, обняв друг друга за плечи. Неподалеку от них группа женщин, присев на корточки, рассматривает какую-то ткань, очевидно предназначенную для обмена. Женщины, нахмурившись, озабоченно совещаются о чем-то между собой. Какой-то парень в солдатской форме, как видно только что вернувшийся на завод, бродит по двору, разыскивая знакомых.
Икэнобэ был встревожен — какие последствия вызовет объявление? Профсоюзный комитет опубликовал его под давлением членов профсоюза, но Икэнобэ казалось, что это может вызвать большие осложнения.
Всё новые и новые люди беспрестанно подходили к объявлению.
Здесь, в этой галерее, которая была самым бойким местом на всей территории завода, висели и другие объявления.
Рядом с вырезанным из газеты «Заявлением Атче-сона» белело извещение об очередном заседании «Общества Тэнрю». А под экстренным сообщением профсоюзного комитета было наклеено уже пожелтевшее объявление о назначенном на июнь месяц общем собрании. Среди всех этих извещений встречались и такие записки: «Имеется поношенная мужская куртка. Меняю на пять сё риса или на восемь сё пшеницы. Инструмен-
тальный цех, Хасимото» или «Пять го пайкового сакэ хотела бы обменять на какие-либо продукты. Контрольный цех, Хана Ямамото».
Непрекращающийся, стремительный рост инфляции свел на нет всё то, чего рабочим удалось добиться в результате февральской борьбы. И к таким запискам многие проявляли гораздо больше интереса, чем к каким-либо другим сообщениям.
А что, если из-за этого объявления профсоюзного комитета враг сумеет заранее подготовиться?..
Бросив взгляд на окна заводоуправления, Икэнобэ направился к помещению профсоюза.
На окнах кабинета директора вздувались от ветра занавески. Икэнобэ казалось, что окна смотрят как-то зловеще — точно за ними таится план реэвакуации завода, опубликования которого ожидали со дня на день.
Икэнобэ рассеянно шагал по двору. Внезапно он вздрогнул.
Около самого его уха послышалась английская речь. В ворота въехал джип, пронесся точно ветер по двору мимо Икэнобэ и остановился перед заводоуправлением.
Войдя в помещение профсоюзного комитета, Икэнобэ некоторое время недоуменно озирался по сторонам.
Очевидно, сейчас шло заседание комитета, но никто из семи его постоянных членов не говорил ни слова.
За длинным столом, откинувшись на спинку стула, полузакрыв глаза, сидит Тидзива, исполняющий обязанности председателя. Рядом с ним Араки, скрестив на груди руки и опустив голову на грудь, смотрит куда-то в пространство. .Верхом на стуле, спиной к председателю, сидит Такэноути. Он положил подбородок на спинку стула и время от времени поглядывает на входную дверь; Накатани и Касавара, оба с трубками в зубах, разглядывают кольца дыма, поднимающегося к потолку.
Икэнобэ с первого взгляда стало ясно, что заседание проходит далеко не гладко; рейс, видно, выдался трудный, и корабль сбился с курса...
— Ну, я пойду, пожалуй... — внезапно решительным тоном заявил Такэноути, оглядываясь на председателя, но не трогаясь с места. Тидзива что-то пробормотал, и снова воцарилось молчание.
Икэнобэ сделал знак Араки, и тот вышел к нему за дверь.
— Кажется, наше «экстренное сообщение» только заранее оповестило противника...
— Ты думаешь?..
— Похоже, что Комацу приводит сейчас в боевую готовность всех, кто получал рубашки; среди них есть и такие, которые не состоят в «Обществе Тэнрю». Двое из нашего цеха пошли сейчас в учебную комнату...
— Вот как?
Араки прошел в пустынную галерею; усевшись на корточки у перил, он в раздумье опустил голову.
— Что если нашим сообщением мы только дали им возможность заранее принять меры? Такэноути как будто чувствует себя уверенно... — проговорил Синъити.
— Нет, не думаю...—тихо произнес Араки, не поднимая головы. — Он очень недоволен тем, что решение об этом экстренном сообщении вынесли в его отсутствие. В глубине души он всё-таки растерялся, — ведь выплывают наружу его старые грехи, когда он в послевоенной неразберихе прятал утаенные ценности в усадьбе Торидзава в горах... По-видимому, директор тоже при-частен к этому делу, и они успеют как-то подготовиться к общему собранию. Но вот что самое интересное — между Такэноути и Тидзива возникли разногласия.
— Да не может быть?!
— Тидзива поддерживает проект реэвакуации завода, но у него, знаешь ли, есть всё-таки какие-то, правда, своеобразные, взгляды на честность. Он настаивает на том, чтобы инцидент с военными рубашками был расследован до конца. А в этом случае группировка сторонников реэвакуации лишается одного из главных своих столпов.
Это был внутренний раскол правой фракции профсоюза.
— Люди, получившие рубашки, не виноваты. Поэтому нам нужно срочно обдумать план действий и выпустить новое экстренное воззвание. Но что еще более серьезно, — как будто с усилием говорил Араки, поглядывая исподлобья на Икэнобэ, — что еще более серьезно,
так это то, что среди рабочих есть люди — правда, их не много, — которые рады реэвакуации. Вот как с ними быть, а? Ведь даже и ты, наверно, доволен этим?
— Нет, я уже примирился...
- Примирился! Примириться мало! А ведь есть такие ребята, которые не примирились. Даже среди комсомольских руководителей. Задача состоит в том, чтобы они вели борьбу сообща с теми, кто страдает от этой реэвакуации, то есть фактически подвергается увольнению... Ну как, а? Может быть, ты соберешь некоторых комсомольцев и проведешь с ними совещание?
На маленькой полянке в горах после работы собралась небольшая группа комсомольцев. Здесь были Икэ-нобэ, Оноки, Иноуэ, Ито — рабочий-часовщик из второго сборочного цеха, сверловщик Фукуда. Все они раньше работали на заводе Ои, и все были из Токио. Из девушек присутствовала одна лишь Синобу Касуга.
— Ведь как оно получается... Мне вот, к примеру, тоже очень хотелось бы вернуться в Токио... Нет, честное слово... — жестикулируя, громко, как всегда, говорил Иноуэ. Раздался чей-то приглушенный смешок, но большинство молчало.
— Да вот и я тоже два года, как не виделся с матерью, а в последнее время она слегла. Отец пишет, что, мол, бросай работать в «Токио-Электро»... А тут как раз реэвакуация — очень кстати...
Араки сидел на камне немного поодаль и сквозь прозрачную листву деревьев смотрел на белые гребешки волн, ходивших по озеру Сува. Дул ветер, тревожно шуршала молодая листва.
Атмосфера на собрании была напряженная. Какие возникают осложнения, как только интересы людей начинают расходиться! Конечно, все они комсомольцы и поэтому явились на собрание, но в свете назревающих событий становится ясно, что одной лишь массовой организации явно недостаточно...
— Касуга-сан, а ты как? — обратился к ней Араки. Синобу Kaсугa сидела на корточках и молча обрывала траву.
— Я? — подняв голову, переспросила она и тихонько засмеялась. — Я?.. Мне всё равно...
Иноуэ, который лежал растянувшись на траве рядом с Синобу, сбоку глянул на нее своими круглыми глазами.
— И м-мне т-тоже... всё равно... — произнес он, но вдруг приподнялся и сел. Заикаясь, он продолжал: — Но в-всё-таки т-тяжело... Нет, правда, т-тяжело!.. У меня в Токио осталась симпатия... Ну, посочувствуйте, право!
Говоря это, он тер рукой коленки и так забавно вздернул кверху свой круглый красный нос, что все рассмеялись. Но и смех этот тоже не развеселил собравшихся.
— Председатель! — вдруг обратился к Икэнобэ Оноки, поднимая руку. — Я считаю, что такие слова, как «мне всё равно»,-—это малодушие! «Мне всё равно!» Разве с такими рассуждениями можно продолжать нашу борьбу? Подумайте, ведь сколько таких, кого из-за реэвакуации уволят с завода! Дурачье вы, вот что!
Иноуэ зажмурил глаза и склонил голову набок.
— М-малодушие?.. Это что еще за упреки?.. Т-ты ведь и с-сам сначала т-так думал... — он рассердился и стал заикаться сильнее, чем обычно.
Подняв руку, Икэнобэ поспешил восстановить порядок.
— Прекратите ссоры! Это очень важный вопрос. Некоторые думают, что мы считаем реэвакуацию выгодной для себя и радуемся ей. Поэтому я полагаю, что если мы выступим в авангарде борьбы против реэвакуации, то профсоюзный комитет тоже займет более определенную позицию в этом вопросе и будет действовать более решительно...
Араки внимательно посмотрел на комсомольцев. Несколько человек всё еще сидели молча, обхватив колени руками и опустив головы; они никак не проявляли своего отношения к обсуждаемому вопросу. Эту пассивность надо преодолеть во что бы то ни стало.
Араки остро чувствовал, как именно сейчас необходимы такие люди, которые думали бы не о своей личной выгоде, а только о том, что будет полезно для всего коллектива.
Фурукава был один в комнате. Одетый в кимоно Икэнобэ, он сидел на постели... Врач всё еще не разрешал ему выходить. Попробовать разве выйти?..
Сквозь стекла сёдзи он взглянул на улицу. В вечерних лучах солнца, вдали, за уступами крыш, сверкало озеро Сува. Дул сильный ветер, и ослепительно белые облака стремительно бежали по небу.
До общего профсоюзного собрания оставалось всего несколько дней. Молодежная секция профсоюза вместе с комсомольцами готовилась к этому собранию. Фурукава знал, что так называемая «инициативная группа» комсомольцев, в которую входят Оноки, Икэно-бэ, Иноуэ, действует совместно с другими, не комсомольскими «инициативными группами», чтобы всем дружно протестовать против реэвакуации завода. «Объединенный штаб» всё еще ни о чем не смог договориться с компанией. На заводах, которые находятся в провинции и имеют непосредственное отношение к проекту реэвакуации, чувствуется сильное .брожение. Все профсоюзные организации во главе с профсоюзом главного завода компании ведут напряженную борьбу... Всё это Фурукава узнавал от Икэнобэ и Оноки, от Рэн Торидза-ва и Хацуэ Яманака, которые часто навещали его.
Нет, в такое время немыслимо оставаться в стороне, сидеть вот так, сложа руки!
Неужели сегодня никто так и не придет и не расскажет ему о том, что происходит на заводе?
Уже почти примирившись с этой мыслью, Фурукава взял лежавший около него сборник статей Ленина и стал читать:
«Политическое безразличие есть политическая сытость. «Безразлично», «равнодушно» относится к куску хлеба человек сытый; голодный же всегда будет «партийным» в вопросе о куске хлеба».
Он сделал пометку на полях красным карандашом и задумался...
Внезапно вздрогнув, Дзиро переменил позу. На лестнице послышались знакомые легкие шаги, вот они при-, близились к комнате и, словно в нерешительности, замерли возле сёдзи.
— Вы не спите, Фурукава-сан?
Он отозвался и раздвинул сёдзи. С узелком под мышкой вошла Хацуэ Яманака и присела у порога.
— Мне поручили узнать ваше мнение, поговорить с вами как с председателем молодежной секции... Пришлось пойти в середине рабочего дня, Касавара-сан на-
писал мне увольнительную записку... — Хацуэ больше не называла мастеров «сэнсэй».
Раскрасневшись, она вытащила платок и утерла вспотевший лоб. Заметив мелькнувшую из обшлага куртки алую подкладку рукавов ее кимоно, Фурукава отвел глаза.
— Сегодня в обеденный перерыв «Общество Тэнрю» выпустило прокламацию по поводу этой истории с военными рубашками... — Хацуэ протянула Дзиро клочок бумаги. Это был текст прокламации, который она сама переписала карандашом большими, нескладными иероглифами.
«Мы, возвратившиеся с войны, где сражались за отечество, считаем, что имеем законное право на получение...» Ах, вот как... Скажите, пожалуйста!.. «Мы не собираемся мириться с подобными лживыми измышлениями, порочащими нас... Мы считаем своим долгом бороться с крайними элементами внутри профсоюза...» Скажите, пожалуйста! Вот, значит, как?! — кривя губы, Дзиро поднял голову. — Но ведь эти рубашки достались не только демобилизованным?
— Конечно. Вот, например, в нашем цехе получил старичок подручный...
Хацуэ и Дзиро не замечали, как близки они становились друг другу во время таких бесед.
— И вот, понимаете, сегодня на заседании профсоюзного комитета Икэнобэ-сан должен выступать от молодежной секции... И он сказал, чтобы вы написали свое мнение по этому вопросу... а я передам...
— А, хорошо, хорошо... — закивал головой Фурукава. Среди членов «Общества Тэнрю» было много молодежи, и вопросы, касающиеся демобилизованных, имели непосредственное отношение к молодежной секции. — Ну, а вы все что думаете об этом? Каково твое мнение, например?
— Мое? Я думаю, что...— она всё не поднимала глаз и смотрела на свои руки, сложенные на коленях. Потом медленно перевела взгляд на Дзиро, взмахнув длинными ресницами. — Я думаю, что если мы будем смотреть на тех, кто получил рубашки, как на преступников, это их обидит и обозлит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46