- Ну, это слабо! - Улыбнулась Наталя.-Я вам уже раз сказала, что такому, как вы, принадлежать не могу. Можете быть уверены, что зьумию ... быть честной с собой. А вот вы, несмотря на свои проповеди, этого не умеете. При такой мудрец, то почему вы не убьете своего влечения к Дары? А? Она родная вам?
До Да-а-ри? - От неожиданности даже остановился Мирон.
- Да-же, голубчик, собственно к ней. Думаете, не видно? Боже, как он удивился! Не ожидали? Ха-ха-ха! Так, врачу, исцилися сам. Ну, до свидания, я уже дома. Мне больше не приходите. Кончать, так кончать. Я быть одним из многих не имею желания. Идите к Дары, и желаю успеха. Только сомневаюсь ... Придется вам "убивать свое влечение.
Наталья сухо засмеялась и, насмешливо кивнув головой, скрылась в подъезде дома.
Мирон молча посмотрел ей в след, задумчиво поднял воротник и медленно повернул назад. На губах и в глазах проступала улыбка, а в ней то тоска, или боль.
Глава 7
Мирон работал над картиной. Приближались сумерки. Краски сливались, и слиты образы казались чужими, новыми, которые сами по себе родились.
Мирон задумчиво с квача и палитрой в руках, с закачены рукавами смотрел на полотно.
Вдруг в коридорчике послышались шаги, голоса и в дверь застучало. Мирон быстро оглянулся на стук, бросил беспокойных взгляд на картину, поспешно задернул ее простыней и крикнул:
- Войдите!
Двери медленно, нерешительно открылась и на пороге появилась Даша. По Даро стоял Тарас. На пирьях шляпу, на плечах и длинных ресницах Дары поблескивал порох дождя.
- Можно к вам?
- Прощу!
Мирон то очень покраснел.
- Вы так долго не отвечали. Думала, занятые с кем либо. Я к вам в небольшой делу. Добрый день.
Подала руку. Ни смущения, ни большей, чем обычно, холодности, только взгляд уважнищий и строгищий. Подозрительно обвела комнату глазами и остановилась на картине.
Тарас молча за Даро пожал руку Мирону. Был жовтищий сегодня, глаза, казалось, спрятались еще больше, и лоб, как выпуклая скала над норами, трудно нависло над ними.
Он начал ходить вдоль стен, внимательно, но без всякой внимания, присматриваясь к рисункам и тотчас отворачиваясь.
Мирон искоса с неуверенности следил за ним.
- Як вам по книге, которую вы мне обещали когда дать ... - Начала Даша. О проституции. Немецкого профессора, который стоит на вашей точке зрения ... Можете?
Мирон быстро внимательно подився ей в лицо.
- Я вам завтра верну ...
- Можете не спешить, - тихо произнес Мирон.
- Нет, я спешу.
Тарас подошел к полотну и взялся за край одеяла. Мирон спеша бросился к нему.
- Нет, нет, Тарас! .. Этого нельзя, этого нельзя ...
И соромлючись, он взял картину в объятия и одтяг ее в угол.
Даша мьягко, улыбчивый улыбнулась, но тут же спрятала улыбку. Тарас же удивленно склонил голову на левое плечо, следя за Мироном.
Мирон, смущенно улыбаясь, подошел к этажерке и протяжно сказал:
- Я вам сейчас найду Книга-и-гу ... Если хотите, можете си-и-сти ...
Книга сразу же нашлась. Даша взяла ее, перечитала заголовок, закрыла и сказала:
- Хорошо. Спасибо. Завтра принесу.
Тарас также взял какую-то книгу и с тем же пристальным и растерянным видом перелистывал ее.
- Мне нужно еще сказать вам несколько слов наедине, - добавила Даша, несмотря на Мирона.
- Пожалуйста ... - Несколько удивленно протянул он.
- Мы выйдем ... До свидания, Тарас. Вы у нас сегодня ночуете?
Тарас словно очнулся. Быстро положил книгу на стол и огляделся.
- Что вы сказали?
- Я сказала, вы у нас сегодня ночуете?
- Да, да! .. Я. ... Да, я ночую у вас ...
- Ну я не прощаюсь.
- Да, да ...
Даша вышла. За ней Мирон. Остановились в коридорчике. Свет из открытую в кухню двери робко и бледно поцеловала щеку Дары. И видно было, как чуть волновались внимательны ноздри.
- Вот что, - начала она сейчас же, глядя ему в глаза. - Тарас в очень нервном состоянии. Надо быть с ним осторожным ... Скажите, вы действительно уговаривайте Олю идти в проституткы?
Мирон удивленно поднял широкие брови.
- Нет, не уговорю-а-ю ...
- Я так и думала. Слишком ... не подходит ... Ну, хорошо. Тарас уверен, что уговаривайте а вы, наверное, говорить об этом. Успокойте его. Хорошо?
- Хорошо.
- Потом ...
На миг замнялася.
- ... Потом такую просьбу ... Вы будете искать сестру?
Мирон внимательно посмотрел на нее.
- Да, ищет-а-тиму ...
- Когда?
- Не знаю ... Может через неделю ... Ранее ...
- Почему через неделю?
- Да ... Сейчас не надо. Пусть побудет ...
Даша помолчала, словно раздумывая Ноздри поднимались и падали сильнище. Нежная кругластисть щек покрылась краской.
- Ну, хорошо. Так вот, у меня просьба к вам. Когда найдете сестру, скажите ей, что я хочу прийти к ней ... в гости. Слышите?
В голосе слышалась даже презрение какая. Мирон весь встрепенулся.
- В гости? Так сказать? Так? Почему-то начал поспешно одкачувать рукава, словно збирався сейчас идти.
- Да. Она пригодится?
- Не знаю ...
- Подумает, что я только из любопытства?
- Да, я думаю ...
- Скажите ей, что нет. Однако, интерес также есть но не главное ...
- Скажу. Даро, почему вы так изменились ко мне за последнее время? Может, я вас чем обидел?
- Нет ничем ... До свидания!
- Вчерашним ... вы очень ... обижены?
Мирон говорил глухо, заметно волнуясь.
- Вы что? Извиняться уже хотите? - Быстро посмотрела она на него.
- Нет ... я просто спрашиваю.
- Это должно быть для вас безразлично. До свидания.
Качнула головой и пошла к выходу. Мирон, наклонив голову, медленно направился за ней. Но на лестнице Даша вдруг обернулась и будто сердясь на кого, одривисто спросила:
- Послушайте, сколько вы брошенных детей?
- Ни одного ... - Тихо, с легким удивлением ответил Мирон.
- А от горничной, которую звали Сашей, не было?
- Сашей? Никакой Саши не знаю. Откуда вы эти сведения?
- Кит говорил. И еще говорит, знает какие грязные истории о вас. Это - правда о Саше?
- Нет.
- До свидания.
И Даша пошла вниз.
- Вы не верите? - Глухо похмурившись бросил ей вслед Мирон.
- Не знаю ... - Полу обернувшись, сухо ответила она и стала быстро сходить.
Мирон стоял, не двигаясь. Даша на повороте подняла его голову, остановилась и сказала:
- Когда вы думаете сестре, вы меня об этом сообщите? Так?
- Нет! - Резко оборвал Мирон, возвращаясь уходить.
- Почему?
- Это хочу!
- Значит сестре не скажете?
- Нет.
- Адреса ее мне не дадите?
Мирон замнявся, потом грубо мрачно ответил:
- Могу.
- Хорошо.
И Даша равно пошла опять.
Мирон повернулся и, закрыв дверь, пошел к себе.
Тарас сидел на диване, тупо, задумчиво глядя вперед.
Мирон подошел к столу, одшпурнув какую книгу, сел на стул, встал и быстро зашагал по комнате.
Тарас беспокойно зашевелился и начал искать свою фуражку. Найдя возле себя, одежду и стал подниматься.
- Вы куда? - Хмуро Мирон.
- Я, может, вам мешаю ... Так я пойду ...
- Не мешаете. Сидеть. Сидите, говорю! Только вот что.
Он остановился перед Тарасом, который опять сел.
-... Послушайте, что я вам скажу. Ваша, сестра, кажется, любит меня. И даже наверняка любит. Слышите? Я ее не люблю. Она хочет иметь от меня ребенка и потом жить с ней. Это невозможно. В проституткы НЕ ражу ей идти. Верите мне или нет?
Тарас смутился и быстро поглядывал на него.
- И у вас ... ничего с ней не было? - С болезненной неловкости спросил, бегая глазами. - Нет ...
-Я слышал иное ...
- От кого? От Оли?
- Нет ... Товарищи говорят ...
- Кто именно?
- Кит, например ...
- Опять этот мерзавец! ... Ничего не было. Когда верите, сидеть. Нет, идите, - нам не о чем говорить. Это мне надоело.
Тарас с неловкой вниманием посмотрел снизу вверх, сказал:
- Я верю.
- Хорошо. В таком случае сидеть. Сейчас анархист должен прийти.
И Мирон снова зашагал из угла в угол. Потом подошел к кровати, лег, закинул руки за голову и замер в мрачной, злой незыблемости.
Тарас тревожно поглядывал на Мирона. Потом, видимо, забыл о нем и снова упал в свое тупой, рассеянный состояние.
Молчание тянулось долго. По стеклам окон осторожно, чуть слышно шелестел дождь, словно не хотел мешать их мыслям.
Неслышно гуще становились сумерки, выступая синеватым дымом из углов. Мирон вдруг глубоко вздохнул, поднялся и сел.
- Анархо-и-ста нашего нет-а ... - Протянул он своим капризным тоном. - Обманул, каналья ... Это недо-б-бре ...
Он подошел лениво к столу и начал делать папироску.
Тарас, на звук его голоса придя к себе, опять забеспокоился и, словно вспомнив недовольство Мирона, удивленно смотрел на него. Мирон набивал сигарету и едва уголками губ и глаз улыбался. Лицо-же все одсвичувало какой радостью, словно на постели ему кто разъяснил или росказав то очень хорошее.
Закурив, Мирон вдруг сел так близко к Тарасу, что тот даже немного отодвинулся, положил на острое колено свою большую смуглое-серую руку и, словно ничего не было, сказал:
- Ну, как забастовка? Решили?
- Да, решили ...
- Да-да ... И вы за стра-айк?
- Да, и я ...
Тарас зпидлоба удивленно посмотрел на Мирона.
- Интересно-АВО ... А кто больше всех? Вера?
- Да, она ... очень ...
- Да-да ... А Да-а-ра?
- Она была против ... Чтобы сами рабочие решали ...
- Да-да ... Интересно-а-во ... Это оч-же интересно ... Ну, а завод, значит, закрытом-и-ют?
- Да ...
Тарас отвечал неохотно. Облизывал губы.
- Гаврила в штрейкбрехера? А?
Тарас, заметно было даже в сумерках, покраснел. Мирон заметил это.
- И забастовочный комитет помощи ему не да-а-во ... Плохо вашей семье бу-у-где ...
Тарас молча смотрел в землю.
- Оле-же совсем нога-ано будет ... К Салдевва пойдет ...
Тарас то нервно повел головой в сторону. Вздохнул, но ничего не сказал.
- На вас же только вся надо-и-я ...
- На меня? - Раздраженно и вместе с тем удивленно повернул его голову Тарас.
- Да-а ... На ва-ас ...
Тарас злобно улыбнулся. Откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.
- Чего улыбаетесь?
Тарас покинул улыбаться, но глаз не росплющив, с глубокими тенями от нависшего лба он казался мертвым.
- А? Тарас!
Тарас быстро росплющив глаза и с раздражение наклонился к Мирона.
- Вы же видите, какой я или нет?
- Ба-а-чу ... Больной немного. -
- "Больной немного!"
Калека я, вот кто! Понимаете вы это? Калека, бросовых, гнилой, дохлый, паршивый калека с коленями как у кузнечика. На меня надежда Олина. Ха!
Он даже встал и начал быстро ходить по комнате; но потом вдруг повернулся к Мирона и сказал:
- Дайте вашу руку! Быстрее. Дайте, не бойтесь ... Мирон удивленно протянул руку. Тарас схватил ее и приложил к груди у сердца.
- Слышите, как бьеться? Слышите? Словно выдирается. Слышите? Как будто в отчаяния лупит головой об стенку ... Правда?
- Да-а ... Бье-еться ... И вы это хорошо выразили.
Похвала, казалось, еще больше разозлила Тараса.
- Правда? - Однявшы грубо руку Мирона, засмеялся он. - Да когда только и делаешь, что слушаешь как оно бьеться или замирае, то в конце можно найти найвирнищий выражение ...Хм! Вы же знаете, чем я большую часть дня занят? Ну? Я слушаю себя. Думаете, я вчера много слышал из этих дебатов? Как же! Я даже не сразу понял, когда вы То сказали ... Я только слышал, как у меня билось сердце и надувался голова ... Знаете, как детская Опук ... И всегда ... Я ни минуты не живу, как все! Ни минуты! Чрезвычайная существо. Я сплю с ватой в ушах и подушкой на голове. Мое собственное дыхание - такой шум для меня, что я готов просто убить себя, чтобы не шуметь ... На меня надежда ... Хм! Так ... А я собаке обычном, дворовом собаке завидую ... Вы не смейтесь - Мирон серьезно слушал его, - не для выражения, но вот так, как есть, говорю ... Смотрю на которого либо пса и думаю, что у его нет "нервов", он может спать, когда захочет. Я, не шутя, хотел бы быть обычным собакой, задирать хвост, лает, кусаться, спать ... Понимаете: спать!
Он даже со злостью сжал кулак, словно раздавил в нем это слово.
Мирон хотел то сказать, но Тарас торопливо, словно боясь, что не дадут ему закончить, продолжал:
- Разве я человек? Разве я имею убеждения? Разозлит меня кашлем, и я буду с ненавистью спорить с вами против того, что сам считаю верным ... Это же ... я, например, ненавижу всех людей до крови, до пены на губах ... А за что? Они делают шум. Ну? Люди и собаки. Целая природа, как природа, но люди и собаки минуты шумят. Что минуты! Разве я способен к жизни? Мне бы жить на некой мертвой горе, где не только людей нет, но даже малейшая птичка не водится, где трава не растет, где все мертво молчит. Вот там бы мне жить! Вы понимаете это? Это же - ужас! Это смерть. Это ... Боже, я не знаю, как назвать это ... Вы поймите только, вы поймите: я два года не сплю. Ну? Вы понимаете, два года не знать, что такое сон. Я вспоминаю, как нечто бесконечно далекое, те незабываемые времена, когда, бывало, хочется спать. Когда чувствуешь такое приятное тепло, бессилие, глаза слипаются, - сладко, сладко ... Вы понимаете: два года! Сама только сознание этого приводит в такую ярость, что ... Я, например, знаю, что надо спать. Я никогда не хочу, ложусь же потому, что надо. И каждую ночь лежишь и слушаешь, как другие спят ... Вы знаете это состояние? Когда лежишь, председатель тяжелая, больная, все спит, ночь, как вечность ... Боже ... Но и это еще ничего! ... И это еще перенесет ... А вот как заведется где нибудь собачка и лает. О, это - погибель .. это - мука невыносимая, это - стыд непереносний. Вы подумайте: паршивенькую, глупый собачка где-то далеко тявкае, без нужды, без порядка, никто его не слушает, он даже не подозревает, о влиянии своего тявкання, мечтать не смеет, глупый, плохой собачка, далеко, на второй даже улицы, а я, разумное существо, всю ночь занят ним всю ночь звиваюсь от его тявкання, визжат от бешенства и отчаяния, закрывает голову подушкой, мечуся, сажусь в темноте на постели и, верите, плачу ... Плачу! Ну, разве не ничтожество я, не ...
У Тараса зашарпались губы, подбородок, он быстро отвернулся и забегал по комнате.
Мирон взволнованно встал, подошел к нему, тихо обнял и подвел к дивану.
- Не надо, голубчик, волноваться не надо. Вы больны, но это пройдет. Ей Богу, пройдет, Тарас. Садитесь, милый, садитесь. Я вас всем сердцем понимаю, я сам был такой ... Садитесь. Это пустое, СЕБ-то не праздный, это очень серьезное, но пройдет.
- Нет, вы подумайте! - Покорно садясь и поворачиваясь к Мирона, то по детски жалуясь заторопился опять Тарас, - быть в таком состоянии и ни от кого никакого сочувствия, никто даже не верит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26