Месяц получает тот, кто нарушит дисциплину во время общего собрания, если, например, без разрешения уйдет, будет плевать или громко смеяться. Десять дней полагается, если кто-то во время собрания уснет или будет размахивать левой рукой!
– Суровые наказания, – сказал я, – а ты и правда хочешь обратно в свою общину? Почему ты так держишься за нее? Почему ты вообще попал к ессеям?
– Первое, что я услышал о ессеях, было то, что они отвергают рабство. Отвергают его, потому что рабство нарушает равенство между людьми. Оно, по их словам, противоречит закону природы. Природа породила и взрастила всех людей. Все мы – дети природы. Все люди – братья. Только богатство раскололо людей на две части, превратив доверие в недоверие, а дружбу – в ненависть. Я пришел в восторг. Где еще есть такое общество, чтобы в нем отвергалось рабство? Нигде!
– Но разве вы не променяли рабство у людей на рабство у суровых законов?
– Наша община несовместима с обычным жизненным укладом! Кто настолько непохож на остальных, вынужден провести резкую грань между собой и ими! Наши законы и должны быть жестокими!
И, помолчав немного, прибавил:
– Вам видны лишь жестокие стороны нашей жизни. Ничего другого вы не видите! Это такое счастье чувствовать, что не имеешь ничего общего с тем миром, где люди угнетают, эксплуатируют и мучают друг друга! Мы ждем, что мир чудесным образом преобразится. И уже сейчас живем так, как все будут жить в этом новом мире.
Мы поем об этом в чудесных песнях, которые завещал нам основатель нашей общины.
Я славлю Тебя, Боже,
За то, что ты вырвал мою жизнь у смерти.
Ты спас меня из преисподней!
Я принадлежу новому миру.
Я буду жить по законам Твоего нового мира.
Я знаю: у меня есть надежда,
Хотя я и создан из праха.
Потому что Ты освободишь меня от всех ошибок,
И я смогу войти в общину святых людей.
Такие песни мы поем иногда во время наших трапез. Эти трапезы нам особенно в радость. Все участники сияют чистотой. Они только что из бани, освежили себя и сняли рабочие одежды. Пекарь приносит хлебы, повар ставит перед каждым еду. Священник благословляет трапезу. Внешне ничего особенного. Посторонний глаз вряд ли увидит здесь что-то необычное. Для нас же в этих совместных трапезах – предвосхищение будущих трапез. Когда в грядущем мире за одним столом с нами воссядет Мессия. Но, как я уже сказал, непосвященному невозможно об этом рассказать. Эта радость доступна только тому, кто член общины.
Я перебил его:
– Но и я смогу ощутить эту радость, если ты поешь с нами.
Варух удивленно посмотрел на меня. Я медленно достал из нашего багажа несколько фиников и протянул ему. Мы все, Тимон, Малх и я, напряженно смотрели на Варуха. Возьмет или нет? Он колебался. Никто не проронил ни звука. Кругом было тихо. Воздух между нами вибрировал от напряжения. Я не опускал руки с финиками. Наконец, Варух протянул руку.
– Спасибо! – сказал он, взял финики и разделил между всеми. Мы засмеялись. Отныне Варух был одним из нас.
Солнце еще не село, а мы уже повернули из пустыни обратно, к населенным местам. Наш путь лежал в Иерихон. Варух ехал с нами. Из продолжительных бесед с ним я узнал о ессеях многое – гораздо больше, чем рассчитывал. Они произвели на меня сильное впечатление, хотя кое от чего мне, как и раньше, делалось не по себе. На постоялом дворе в Иерихоне я набросал на листе папируса свой первый отчет о ессеях. Для этого мне пришлось ненадолго уединиться. Приезжие – в основном, купцы во главе небольших караванов – устроились в тени под деревьями. Я же сел один в маленькой комнате и начал писать.
О ессеях
Ессеи представляют собой общину с очень строгими порядками, для которой главное – религия. Эти люди ушли в пустыню, потому что полагают, что в условиях обычной жизни не смогут выполнять Божьи заповеди. Они отличаются от прочих евреев в первую очередь тем, что и них свой собственный календарь: они празднуют свои праздники по солнечному календарю, тогда как все другие пользуются лунным. Поэтому они не могут принимать участие в храмовом служении. Те дни, которые считаются там праздничными, для них ~ будни. Напротив, когда они отмечают праздники, у всех остальных евреев обычные дни.
Их отношения с жреческой аристократией в Иерусалиме уже не такие напряженные, как раньше. Хотя они и не участвуют в храмовых жертвоприношениях, но тем не менее посылают дары в Храм.
Для государства в них нет никакой опасности. Все ессеи при вступлении в общину в обязательном порядке клянутся, что никогда не станут участвовать в разбое (к разбою у них относятся также и выступления против римлян). Никаких секретных складов оружия у них нет. Самое большее, что им позволяется, – это иметь меч, чтобы было чем защитить себя в случае нападения.
Ессеи очень строги в истолковании наших законов о браке. Они отвергают всякую полигамию и говорят: «Бог создал людей – мужчину и женщину, а не мужчину и двух женщин». И приводят свои доводы: закон о браке имеет силу как для мужа, так и для жены. Как женщина не должна иметь больше одного мужа, так и мужчине полагается иметь только одну жену. Точно так же говорят они: если мужчине не позволяется брать в жены свою тетку, то и женщина не должна выходить замуж за своего дядю. Так же не принимают они и развод. При таком понимании брачных законов они не могут относиться к семейной жизни наших царей из династии Иродов иначе как неодобрительно: Ирод Великий жил сразу со многими женщинами. Его сыновья часто брали в жены своих племянниц. Ясно, что и брак Ирода Антипы с его золовкой они тоже не признают.
Итак, я не стал писать, что ессеи ненавидят римлян. Они и вправду отвергали идею вооруженного сопротивления. Зато они мечтали о великой войне, которая ждет мир в конце времен. Войне, когда они, объединившись с другими детьми света, победят и уничтожат детей тьмы. Вопрос состоял лишь в том, когда они решат, что наступили эти последние дни. После того они могли стать опасными.
Точно так же не сообщил я и о категорическом неприятии власти и богатства, которое сложилось в их общине. Тот, кто своей жизнью доказывает, что можно обойтись без личного имущества, должен вызывать неприятие у всех власть имущих и представлять для них опасность.
Еще я умолчал о том, как страстно ждут они близких перемен в мире, о приходе нового мессианского царя и нового мессианского первосвященника. Пророчества о перемене всех вещей у политиков всегда считались опасными. Случалось, что императоры налагали запрет на любые предсказания.
Мысли мои были заняты ессеями, когда во дворе перед домом вдруг громко закричали. Там что-то происходило. Я прислушался, но до меня долетали лишь отдельные слова. Кого-то только что убили. Послышались возмущенные голоса, потом плач, потом неясный гул. Я поспешил вон из комнаты. Навстречу мне уже шел Варух.
– Знаешь новость? Они убили его!
– Кого?
– Пророка Иоанна!
* * *
Уважаемый господин Кратцингер!
Ессеи в романе напомнили Вам современные молодежные секты. Да, правда: когда я писал последнюю главу, у меня перед глазами стояли конкретные примеры из жизни «сектантов». Так значит, получается, я перенес на прошлое опыт современности?
Сначала одно замечание общего характера. Если бы мы всегда находили в прошлом только то, что совпадает с нашим опытом, мы бы утратили к нему всякий интерес. С другой стороны, если бы мы находили в нем лишь то, что этому опыту противоречит, оно осталось бы для нас непонятным. Интересно чужое. Но понятным оно становится через связь с хорошо знакомым.
А теперь вернемся к последней главе: ессеи, конечно же, никакие не сектанты в современном смысле. Они не предлагают какой-то авторитарной опоры в условиях «либерального» кризиса ценностей. Несмотря на всю свою обособленность от общества, они не выходят за рамки широкого консенсуса, состоящего в том, что в Пятикнижии Бог дал людям руководство к правильной жизни. В толковании Пятикнижия могут быть разногласия, ценность же его не подлежит сомнению. Однако его нужно защищать от экспансии эллинистической, языческой культуры.
В те времена вопрос был лишь в том, насколько человек удовлетворяет установленным требованиям! Лишь немногие тогда всерьез думали о возможности слиться с греко-эллинистическим миром. Сегодня же молодежь, напротив, задается вопросом: а на какие ценности нам вообще ориентироваться? Хотя ессеи и напоминают нам сегодняшнюю молодежную секту, они все же представляли собой нечто иное.
Если что и делает исторические исследования в глазах людей действительно интересными, так это именно тот свет, который прошлое и настоящее бросают друг на друга. То, что мы узнаем о жизни в прошлом, каждый раз помогает нам чуть лучше понять самих себя.
Позвольте в конце письма еще раз сказать Вам о том, насколько важны для меня Ваши критические замечания. Надеюсь, у Вас найдется время поделиться со мной Вашим мнением и о следующей главе.
С пожеланиями всего наилучшего,
искренне Ваш
Герд Тайсен.
Глава VI
Убийство и его анализ
Варух был вне себя:
– Ирод Антипа казнил Иоанна Крестителя! Город полон слухами!
Я не знал, что и думать. Опять произошло что-то ужасное! Я должен был узнать подробности. Вот это новость для Пилата! Теперь Антипа у него в кармане. Пойти на такое – отважиться казнить святого!
На улице перед постоялым двором собралась большая толпа. Посреди стоял юноша, принесший ужасную весть. Он, как мог, отвечал на сыпавшиеся со всех сторон вопросы. Я протиснулся вперед, пока мне не стало хорошо видно. Юноша говорил, размахивая сразу обеими руками:
– Тут замешана Иродиада, его новая жена! Она любой ценой хотела за него замуж, пусть и вопреки нашим законам. Сначала для этого ей пришлось развестись с единокровным братом Антипы. Эта женщина не останавливается ни перед чем: это она виновата в смерти пророка! Ей нужно было заткнуть рот тем, кто выступал против ее нового замужества!
Из толпы послышались одобрительные возгласы. Раздался другой голос:
– Иродиада взяла хитростью. Антипа слишком великодушен. Он, говорят, ничего не имел против Крестителя. Он, верно, сам не рад, что отдал такой приказ. Как-то он был в веселом расположении духа и пообещал жене исполнить любое ее желание, а она возьми да и попроси у него голову Иоанна Крестителя!
– Ну, одной женщине это не по силам, – крикнул кто-то третий, – здесь замешаны две: Иродиада и ее дочь Саломея. Лучшие люди Галилеи и Переи собрались у него на пиру. Стало весело. Антипа уже прилично выпил. Тут Саломея стала танцевать. Общий восторг! Антипа тут и пообещал ей исполнить любое желание, даже если она попросит половину царства. Он, наверное, ждал какой-нибудь невинной просьбы: какие могут быть желания у девушки ее лет? Но Саломея посоветовалась с матерью и попросила: хочет она голову пророка, и все.
Так, все ясно: придворные сплетни. Если так и дальше пойдет, в конце станут рассказывать, что Саломея соблазнила своего дядю Антипу. Такие истории всегда строятся по одним незамысловатым канонам: чтобы получилась придворная интрига, нужны две-три изысканные женщины, великодушный правитель, жертва, неосторожно данное обещание и так далее. Это не могла быть вся правда. Я обратился к тому, который говорил первым:
– От кого ты узнал об этом?
– В Иерихон приехали чиновники Антипы!
– Они еще здесь?
– Да, остановились в зимнем дворце Ирода.
– Ты знаешь их имена?
– Одного, кажется, зовут Хуза. Он служит у Антипы управляющим.
Это была хорошая новость. Я прекрасно знал Хузу. Он был моим партнером во многих торговых сделках. Не было человека, кто бы лучше него знал, что происходит в доме Антипы. Не теряя времени, я отправил Тимона во дворец, чтобы сообщить Хузе о своем пребывании в Иерихоне. Можно ли мне с ним поговорить? Хуза тут же передал, что будет очень рад увидеть меня, что сейчас он на пути домой, в Тивериаду. Нет ли у меня желания отужинать с ним и его женой?
Хуза и его жена Иоанна приняли меня в роскошном триклинии: вокруг небольшого стола стояло три ложа, как на какой-нибудь римской вилле. Пол украшала искусная мозаика с орнаментом из растений. На стенах розовый и голубоватый мрамор сложились в тщательно продуманный узор. Или это только краска? Мы возлегли и начали есть. Рабы внесли кушанья: салат, устрицы, яйца, запеканка из манной крупы с медом; на закуску оливки, мангольд, огурцы и лук. К еде подали изумительное вино. С тех пор как я вышел из тюрьмы, мне еще ни разу не пришлось так вкусно обедать. Какое объедение! Мне нужно было держать себя в руках, чтобы не показаться жадным.
На одной из чаш, из которых мы пили, греческими буквами было написано:
«ЗАЧЕМ ТЫ ЗДЕСЬ? РАДУЙСЯ!»
Эта чаша была очень в духе Хузы: одним из его любимых изречений были слова Экклезиаста: «Иди, ешь с весельем хлеб твой, и пей в радости сердца вино твое». Он вообще высоко ставил Экклезиаста: его речения, его псалмы, его мудрость. Хуза был саддукей – религиозное течение в высших слоях нашего народа. Его девизом было: «наслаждайся жизнью». И он наслаждался ею вместе со своей молодой женой.
Наш разговор сперва не выходил из круга избитых тем. Конечно, ему, как и мне, не терпелось скорее перейти к главной новости дня. Но сначала мы говорили о другом. Хуза был в курсе последних событий.
– У Пилата снова проблемы в Иерусалиме. Знаешь какие-нибудь подробности?
Я колебался. Известно ли ему, что события в Иерусалиме коснулись меня лично? Стоило ли вообще ему об этом рассказывать? Но так или иначе, а когда-нибудь он все равно узнает. Я сказал:
– Во время антиримской демонстрации убили трех человек из его полиции. Я был недалеко, так что они арестовали и меня.
И я рассказал ему всю историю. Было заметно, с каким интересом Хуза вслушивается в мои слова. Как человек из лагеря Антипы он был рад послушать гадости о Пилате о чувствовал себя неловко: сколько нелицеприятного я мог сказать о Пилате, не навлекая на себя опасности? До Пилата могло дойти, какие слухи я о нем распространяю. И поэтому я попросил Хузу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32