– Давно это у тебя? Анжелика, почему ты молчала?
– Не хотела тебя беспокоить. Я принимаю лекарства Амери. Что еще тут можно сделать? Все, хватит разговоров! Труба зовет. Скоро это уже не будет иметь значения.
– Мы выкрутимся, черт возьми! – прохрипел он.
Она отошла в сторонку, а он вытащил из гранитной стены несколько верхних камней, чтобы можно было протиснуться в отверстие. Раскидистый куст акации служил завесой их убежищу. За ним пролегало русло пересохшего потока; здесь она скрывалась четыре с лишним года назад, как только прибыла в плиоцен.
Идею спрятаться именно в этом месте, на расстоянии менее километра от зоны люка, подал Клод. За шесть суток до намеченного времени, безлунной ночью, невидимки явились сюда, расширили яму, прорытую корнями старого куста, и юркнули в подземный грот, изнутри заложив отверстие камнями. Изредка в ночные часы под прикрытием ее метафункций они осмеливались выбираться наружу. Пещера была почти в человеческий рост и метра три в длину – жить можно.
Когда они покидали свое пристанище в последний раз, Клод расслышал ее полушутливое прощание:
– Adieu, petite grotte d'amour note 28.
– Словно два паука в банке, – усмехнулся он. – Однако тебе не удалось меня сожрать, ma vieille note 29. Жаль, что время пролетело так быстро.
– Хорошенького понемножку, – ответила она, улыбаясь. – Думаю, мы достигли отметки plus qu'il n'en faut – больше чем достаточно.
Она подала ему янтарь с подписанным ее рукой посланием, затем накрыла их обоих плащом своих иллюзий. Они выкарабкались по отвесной стенке из убежища, расположенного на четырехметровой глубине. Обнаружить их мог бы разве что очень опытный метапсихолог, специально настроившийся на ее волну. Теперь оставалось преодолеть пешком короткое расстояние и выполнить поставленную задачу. А потом – снова в укрытие, и уж там как судьба распорядится…
Прошлой ночью – вернее, уже утром – они попытались выяснить судьбу диверсантов. Мадам долго вслушивалась в отдаленный гомон, доносившийся до ее мозговых локаторов с Балеарского полуострова… Но толком ничего не разобрала, а вызывать не решилась. В конце концов они просто помолились за своих друзей, опять занялись любовью и заснули. Накрывшись одеялом, она задыхалась от кашля. Ее внутренний будильник разбудил их в назначенное время.
Подгоняемые свежим утренним ветром, они приблизились к вратам времени и к группе столпившихся возле них людей. Небо на востоке отливало желтизной, день обещал быть жарким. Это особенно чувствовалось после холода пещеры, где было вдоволь еды, питья и мягкие надувные постели, благодаря чему время прошло легко и приятно. Он рассказывал ей о Жен, она ему о Тео, но в основном любовники изучали друг друга, как изучают старые мудрые счастливцы, у которых в крови еще достаточно адреналина, потому они так опасно смелы и живучи.
Они были уже у портала…
…как вдруг мир почернел.
Оба вскрикнули, но звук утонул в черноте, точно в вате. Казалось, они все еще стоят на твердой почве, хотя их окутала кромешная тьма… до тех пор, пока ее не прорезал луч света, расширившийся до размеров солнца – сверкающего лица Аполлона.
– Я – Ноданн.
Это конец, сказал себе палеонтолог, теперь она не вынесет бремени вины.
Стратег говорил вслух, но они знали, что, кроме них, никто его не слышит.
– Я знаю, кто вы такие и каковы ваши намерения. Пора положить конец вам и вашему вмешательству.
Мысль Анжелики была почти смиренной: «На сей раз вы победили, вы можете убить нас, но придут другие и закроют дьявольские врата.»
– Не закроют, – ответил Ноданн. – Потому что для этого я выбрал вас.
– Огромная маска сияла ослепительным ментальным светом. – Мой народ никогда не понимал того огромного вреда, что вы нанесли нам, открыв путь сквозь тысячелетия. До сих пор к нему никого не подпускали. Даже я не решался закрыть его своей властью. Но наконец нашелся способ. Вы исполните мою волю, совпадающую с вашими целями, к коим вы стремились с момента своего прибытия в изгнание. Полагаю, вы меня поняли.
Клод: «Да, вполне».
– Мои соплеменники возложат на вас двоих ответственность за преступление. Им будет легче смириться с постигшим их бедствием, если они узнают, что атаманша мятежников и человек, разбомбивший Финию, изгнаны из Многоцветной Земли… Но я не могу принудить вас к такому поступку: охранники врат обнаружат мое соучастие. Поэтому вам придется действовать самостоятельно… и в открытую.
Анжелика: «Тем лучше. Еще одно доказательство для них… на постоялом дворе.»
Клод: «Я доволен, что взорвал ваш рабский город! Вы, очевидно, думаете, что закрытие врат времени спасет тану от новых человеческих мятежей. Но вас ждет разочарование. Никогда больше уже не будет как прежде.»
Солнечный лик потемнел. Голос Ноданна прокатился в их умах:
«Убирайтесь туда, откуда пришли, проклятые!»
Клод: «Дурак ты. Мы пришли отсюда.»
Их человеческий слух вновь различил пение птицы. Настоящий солнечный диск выплывал из-за горных хребтов, нависавших над Роной. Не выброшенный камень, а сияющий метеор повис над скалистой площадкой, над хранителями портала и солдатами.
Пока иллюзии не рассеялись, старики что было сил бросились по сухому дерну к вратам. Четверо путешественников материализовались внутри тау-поля и получили поддержку в сошествии на землю плиоцена.
Анжелика споткнулась. Клод схватил ее за руку, расталкивая солдат и ошарашенных людей из будущего.
– Прыгай, не то начнется повторный цикл!
Один из вооруженных солдат вскрикнул и рванулся вперед, размахивая бронзовым мечом. Обретя видимость, старик со старухой об руку повисли в воздухе. Временное поле повернулось вспять, и они исчезли.
Высоко в небе козодой прокричал яростное «квик-квик-квик» и улетел.
Лишь один из постояльцев, путешествие которых столь неожиданно сорвалось, не впал в истерику. Все еще держа в руках сплетенную из водорослей сеть и сложенные в мешок пузырьки с образцами лекарств, он раздраженно отвечал на вопросы управляющего Мишимы.
– Говорю же, они стояли там. Мы видели их какую-то долю секунды, прежде чем зеркала сомкнулись… И оба превратились в скелеты! Потом в пыль… Я требую объяснений, господин управляющий! Инструкция гласит, что путешествие во времени не предусматривает никаких случайностей…
Второй управляющий, стоявший на дозорной вышке, опустившись на колени, позвал:
– Эй, Алан, взгляни-ка!
– Прошу вас, доктор Биллингс, поднимитесь наверх и подождите вместе с остальными. Я скоро приду.
Когда доктор удалился, управляющие склонились над кучкой пепла. В ней просматривался причудливый орнамент, утопленный внутри какого-то варварского ожерелья. Мишима взял его в руки: сверкающие хлопья – все, что осталось от внутренних компонентов, – выпали из крохотных отверстий и смешались с пылью.
– А здесь… о Боже! – Другой чиновник обнаружил два плоских кусочка янтаря со светящимися внутри буквами. – Надо срочно доложить директору, Алан.
– Да, – вздохнул Мишима. – И сказать Биллингсу и компании, чтоб не ждали.
Два резных кольца были обнаружены позже, когда пыль с крышки люка аккуратно смели в пакет из фотопленки и отправили на хранение в личный сейф смотрителя постоялого двора для дальнейшего исследования.
А шесть миллионов лет назад в комнате без дверей рыдали Бреда и Элизабет. Ясновидение, как и предполагала последняя, лишь ухудшило дело.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ВЕЛИКАЯ БИТВА
1
В эпоху Галактического Содружества от горы осталось одно воспоминание. На месте ее находится небольшой средиземноморский остров Менорка, восточный в группе островов, некогда именовавшихся Гесперидами. Пик Монте-дель-Торо, достигающий 400 метров над уровнем моря, – самая высокая точка этого клочка земли. Большинство древних горных лабиринтов разрушено в результате водной и ветровой эрозии.
Но шесть миллионов лет назад гора являла собой поистине внушительное зрелище. Первые пришельцы с Дуата, впервые увидев посреди Балеарского полуострова каменную громаду с вершинами-близнецами, меж коих раскинулся альпийский луг (место тайных свиданий Брайана и Мерси), нарекли ее Горой Луганна и Шарна – в честь первого ритуального поединка тану и фирвулагов над Могилой Корабля. Позже она получила название Горы Героев. По личному распоряжению Бреды (одному из немногих) гора была передана в собственность Гильдии Корректоров. На юго-восточном склоне, нависшем над Мюрией и Серебристо-Белой равниной, выросло лечебное и исследовательское учреждение. А после смутных времен, окончившихся изгнанием Минанана, было найдено применение и пещерам в недрах горы: поначалу они служили гробницами великих умерших, затем стали использоваться для менее священных целей.
Фелиция поклялась не проронить ни звука.
Ум вопил сколько влезет, на радость Королевскому Дознавателю, но каким бы пыткам ни подвергал ее Куллукет в течение целой недели, в этом она осталась тверда: сквозь удерживаемые распоркой челюсти не просочилось ни единого стона или крика. Силой воли она парализовала свои голосовые связки: кроме них, ничто в собственном теле ей не подчинялось.
Куллукет медленно, шаг за шагом, изучал ее организм, сочетая экстрасенсорные приемы с принудительными. Он то настраивал Фелицию, словно музыкальный инструмент, а то обрушивался на нее во всей своей дикой, животной злобе. Когда сознание ее не выдерживало сенсорных перегрузок, он приводил ее в чувство болезненными уколами в мозг и демонстрировал новую изощренную пытку.
К немалому своему удивлению, Куллукет обнаружил, что подавление ума не дает того эффекта, как чисто физическое надругательство над ее женским достоинством. При всей своей испорченности она совсем еще ребенок. Он без труда вытянул из нее всю секретную информацию (Копье Луганна, Эйкен Драм, Могила Корабля, кладбище летательных аппаратов, планы производства железного оружия, укрепленные форты на севере и прочее); все данные были представлены Стратегу, дабы тот принял необходимые меры сразу после Битвы.
Удовлетворив таким образом аппетиты потомства, Куллукет позволил себе поразвлечься.
Медленно очисти от кожуры этот ядовитый плод и высоси из него все соки: скрытые комплексы, обширную, но – против ожиданий – не приведшую к полной деградации душевную травму, связанную с потерей золотого торквеса, фантастические метафункции принуждения, психокинеза, творчества, ясновидения, вновь запертые в клетке латентности, чтобы никогда больше не выйти на свободу.
Почувствуй вкус ее бешенства, ее углубляющейся агонии, спровоцированной насильственным вторжением.
Сорви покров с детской обездоленности, с неудовлетворенной страсти к насилию и чувственным наслаждениям. Вот они, тропинки, ведущие в ее мозг! Какие великолепные возможности открываются перед тобой! Осознай, реализуй их! Покажи ей все ее пороки под разным углом зрения, пока это жалкое первобытное существо не постигнет глубину собственной бесчеловечной жестокости, отразившейся в чуждом человечности мозгу великолепного самца.
Он долго над ней работал; шок следовал за шоком, боль наслаивалась на боль, растление тела выливалось в распад личности, ненависть к ближнему, страх перед ним оборачивались ненавистью и страхом, направленным против самой себя.
Лиши ее всякой ценности, оставь в ожидании полного уничтожения. (Причем физически она должна быть в форме – нельзя нарушать данное Стратегу обещание, – чтобы сражаться на Битве как маленький, не знающий жалости автомат).
Однако Фелиция не потеряла рассудок.
Потрясенный, он блуждал по развалинам ее мозга, пытаясь отыскать тому объяснение. И чуть было не пропустил его. Да, вот она, крупица! Замкнулась, забаррикадировалась в неприступной крепости и упрямо отражает все попытки проникнуть туда. Уменьшенное до микроскопических размеров, герметично закрытое существо Фелиции продолжало сопротивляться.
Если бы удалось принудить ее заговорить, закричать! Он сознавал, что это ключ. Один-единственный звук – и последняя оборона будет разбита.
Но она не издала его. С течением дней, в преддверии грядущей Битвы Куллукет все осторожнее продвигался вперед, опасаясь, что искра жизни погаснет в ней вместе с раздавленным осколком целостности.
– Ну как знаешь, – сказал он наконец. – Тебе же хуже.
И, насладившись ею в последний раз, защелкнул на ее шее рабский серый торквес, вынул распорку изо рта и приказал слугам оттащить Фелицию в камеру, скрытую в глубоких катакомбах.
«…Стейни?»
«О, ты очнулась, любовь моя?»
– Очень больно, Сьюки?
Он встал на колени на сырой пол каменной ниши, застланный лишь тюфяками из слежавшейся соломы, и взял Сьюки за руку. Лицо ее было почти неразличимо в тусклом свете алмазной лампочки, мерцавшей, словно одинокая звезда, на высоком потолке среди сталактитов.
– Да нет, совсем чуть-чуть. Скоро все заживет. Лорд Дионкет говорит, ничего непоправимого не произошло. У нас будут еще дети.
– Но не этот, Сьюки, не мой нерожденный первенец! Это я виноват. Мы не должны были… после того, как убедились, что ты беременна. Идиот, сукин сын, подонок, детоубийца!
– Нет! – Она с трудом приподнялась, взяла его лицо в ладони и поцеловала. – Не казнись, милый. Тебе не в чем себя винить, слышишь?
«Всели ему в душу уверенность – для чего ж тебе твой серебряный торквес?.. Спрячь истинную причину, пусть он никогда не узнает.»
– Не думай больше об этом, любимый мой. Давай готовиться к побегу. Завтра Великая Битва. Я уверена, Эйкен специально тянет до последней минуты, чтоб отвести от нас подозрения тану.
Стейн глухо зарычал. Тряхнул головой, как медведь, отбивающийся от надоедливых пчел. Сьюки с тревогой заметила у него в мозгу блуждающее нервное волокно – сигнал к началу спазма, вызванного плохой адаптацией к серому торквесу.
– Черт бы побрал Эйкена Драма! – взревел викинг. – Он сказал… он обещал… а вот… сперва ты, теперь я… Бог мой, Сьюки, башка сейчас треснет…
Она прижала к груди его голову и углубилась в мозг – это стало для нее привычным делом во время пребывания в Мюрии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52