В. – Вы сменили дона Хайме Бонелльса?
О. – Бонелльс уже успел сказать? Бедный старик. Для него это было нелегко, и он не может забыть об этом. Он говорил обо мне очень плохо?
В. – Пожалуйста, доктор Дуран. Мы вам повторяем: спрашивать – наше дело. И наш допрос совершенно конфиденциален.
О. – Хорошо-хорошо. Я понимаю. Так лучше. Не будем терять времени напрасно. Спрашивайте.
В. – По какой причине вы стали врачом сеньоры герцогини?
О. – Да по самой обыкновенной. Меня рекомендовали. Я вылечил детей в семье Бенавенто-Осуна. Герцогиню же мучили головные боли, которые никак не поддавались лечению… Ну, короче говоря, старик Бонелльс не мог попасть с ними в точку. А я смог. Большой заслуги здесь нет. Вся медицина – наполовину возможность, наполовину слепой случай. Искусство, еще не вышедшее из пеленок. И лучше знать об этом.
В. – Считаете ли вы, что организм вашей пациентки, сеньоры герцогини, был ослаблен и подвержен…
О. – Это слишком общие утверждения, они простительны для профана, но не для человека науки. На герцогиню благоприятно действовало мое лечение, и плохо – лечение других. Ей было, как я полагаю, около сорока лет. Возраст, когда организм уже отступает на несколько пядей перед смертью.
В. – Имеется ли у вас достаточно ясная идея о том, что вызвало эту смерть, такую неожиданную и… скажем, насильственную?
О. – Дело в том, что, когда я приехал, она уже умирала Вы знаете, что ее близкие искали меня в течение всего дня, но я, как вышел из дома, все еще не возвращался… Обстоятельство, достойное глубокого сожаления. Может быть, мне и удатось бы сделать что-то. А в том состоянии, в каком я ее нашел, лучше всего было оставить ее умирать спокойно.
В. – Так вы допускаете, что она могла умереть по какой-то посторонней, внешней по отношению к ее организму причине?
О. – Что вы хотите сказать? Поясните.
В. – Яд…
О. – О боже! Я так и думал. Как ужасно! Яд? Хотя почему бы и нет? Но с другой стороны: почему да? Нет никаких строго научных доводов, что заставляли бы нас прийти к такому заключению. Это просто гипотеза… из пьесы или из романа! Хотя у меня нет строго научных доводов и для того, чтобы отбросить ее. Хотите, скажу вам правду? Для меня версия насчет яда правдоподобна не больше, чем гипотеза относительно мадридских миазмов или андалусийской заразы… Одно стоит другого. Все это умозрительные рассуждения, не опирающиеся на факты… Но мы ведь не собираемся подвергнуть из-за них тело бедной герцогини вскрытию, не так ли? Тогда удовольствуемся медицинским заключением, которое я согласовал с Бонелльсом: «Сим удостоверяется, что смерть тра-та-та тра-та-та доньи Марии Тересы тра-та-та тра-та-та по причине кишечной лихорадки, вызвавшей тра-та-та тра-та-та…»
В. – Спасибо, сеньор доктор, можете быть свободны.
О. – Да, кстати. Добрая душа Каталина только что сообщила нам, что сегодня к вечеру все мы приглашаемся в контору нотариуса, где будет зачитано завещание герцогини. Очевидно, нам оставлено какое-то наследство. Бонелльсу тоже. Надеюсь, его доля будет не меньше моей. Этого он бы не перенес. У него очень высокое кровяное давление. Если вы придете завтра, сеньор полицейский, возможно, всем нам уже будет что праздновать. Ведь герцогиня была на редкость щедрой. Хотя каждый, я уверен, предпочел бы вместо этого видеть герцогиню живой, видеть, как она поет, как порхает по своему дворцу. Яд? Слишком мелодраматично, сеньоры.
В. – Вы можете быть свободны, доктор Дуран.
Второго дня месяца августа мы получили заключение об анализе хереса – результат оказался отрицательным. Судя по всему, это было вино наилучшего сорта, исключавшее всякую мысль о подделке. Поскольку анализу подвергалось все содержимое бутылки на туалетном столе, она в конце концов совсем опустела. Прибыв во дворец в то же время, что и в предыдущие дни, мы застали там сеньора Карлоса Пиньятелли и с ним еще шесть лиц: сеньориту Барахас; врачей дона Хайме Бонелльса и дона Франсиско Дурана, об опросе которых мы уже составили необходимые документы; а также дона Рамона Кабреру, капеллана; дона Томаса де Бергансу, секретаря; и дона Антонио Баргаса, управляющего и казначея герцогини. Все семеро хотели официально поставить нас в известность, что они стали наследниками состояния герцогини, разделенного поровну между ними, хотели выразить нам свою готовность оказать всяческое содействие в проведении расследования и вместе с тем выразить пожелание, чтобы оно осуществлялось в такой форме, которая не давала бы новой пищи слухам, циркулирующим по городу (и лишенным, по их мнению, каких-либо оснований, но питаемым нашим расследованием), и чтобы ненужным скандалом не была потревожена память их прекрасной и любимой благодетельницы. Надо сказать, что сеньор Пиньятелли, взявший слово от имени всех остальных, проявил гораздо большую готовность к сотрудничеству, чем во время предыдущей встречи, а сеньоры Бонелльс и Дуран многократно заявили, что они совместно обсудили случай и полностью согласны друг с другом в том, что предположение о яде должно быть отвергнуто и нет никакой нужды в проведении вскрытия. Поскольку трое из присутствующих еще не были подвергнуты опросу, мы оставили их во дворце. Первым мы пригласили к себе сеньора капеллана.
Вопрос. – Ваше имя?
Ответ. – Рамон Кабрера Перес.
В. – Кем вы являетесь покойной?
О. – Я исполняю обязанности дворцового капеллана, как исполнял их раньше во дворце Монклоа, а во время путешествий покойной по ее имениям – в часовнях и молельнях ее домов и дворцов.
В. – Вы были также ее исповедником?
О. – При случае.
В. – Вы хотите сказать, что сеньора герцогиня не часто причащалась?
О. – Отнюдь нет, сеньор. Это было бы так же далеко от того, что я вам сказал, как и от того, что вы меня спросили. Ведь речь идет о глубоко личных отношениях между человеком и Богом, и мы, священники, выступаем лишь посредниками в…
В. – Когда в последний раз вы исполняли свои обязанности?
О. – Когда герцогиня умирала. Я успел дать ей последнее отпущение грехов. И последнее причастие.
В. – Какой причине приписываете вы ее кончину?
О. – Господь пожелал призвать ее в свое лоно. Естественным путем… Скажем, болезнь… Словом, не знаю. Вы ведь уже слышали об этом от ее врачей. Я был у нее четыре или пять раз во время агонии, чтобы помочь молиться. Бог ниспослал ей весьма жестокое испытание. Приступы боли следовали почти беспрерывно. Она едва могла закончить молитву. Под самый конец она обессилела и затихла, будто ее организм перестал бороться за то, чтобы душа свободно отлетела к Богу.
В. – Так у вас не сложилось определенной идеи относительно болезни, которая унесла сеньору герцогиню?
О. – Это дело врачей, сеньор. Мое внимание было направлено на другое. Всякая агония имеет два лица. По-гречески «агония» значит «борьба». И эта борьба двояка: с одной стороны, она ведется за здоровое тело – этой ее стороной занимается врач; а с другой стороны, за дух, и только эта сторона интересует священника, который оказывает помощь умирающему.
В. – Не подумали ли вы в какой-то момент, что сеньора герцогиня могла быть отравлена?
О. – Мой ответ уже предрешен тем, что я вам только что сказал. Мне это не приходило в голову. Но теперь, когда вы произнесли слово, когда все, кажется, только и делают, что судят и рядят об этом, теперь я могу сказать, что решительно отвергаю подобную мысль. И поймите меня правильно: нас, священников, не пугает зло, напротив, мы привыкли к нему даже больше, чем все остальные смертные, но в данном случае мысль о яде мне представляется проявлением глубокой мирской извращенности. Настали времена безверия – и таинственные предначертания Бога больше не считаются достаточной причиной. Требуется, как того желают демоны рационализма, всему находить объяснения.
В. – Благодарю вас, падре. Самый последний вопрос: не знаете ли вы людей, которые желали бы зла герцогине?
О. – Никогда не следует искать врагов вокруг себя, сударь. Враги подстерегают нас в нашей собственной душе. У графини были враги. Конечно. У кого их нет? Гордыня, суетность этого мира, беспорядок в чувствах – вот ее яды! Вот ее отравители!
В. – Достаточно, падре. Спасибо за вашу любезность. Будьте так добры, передайте сеньору Бергансе, чтобы он вошел.
Старый падре Кабрера, который, судя по всему, недолго будет наслаждаться доставшимся ему наследством, поскольку здравого рассудка ему хватит лишь на несколько лет, уступил место сеньору де Бергансе – молодому, невысокому, очень подвижному человеку, сразу проявившему добрую волю и интерес к допросу.
Вопрос. – Ваше имя?
Ответ. – Томас де Берганса-и-Гарсия де Суньига.
В. – Кем вы являетесь покойной?
О. – Ее личным секретарем, в течение трех последних лет. Но уже многие годы до этого она была моей благодетельницей – с того самого времени, когда я остался сиротой после смерти отца, а было мне тогда шесть лет. Сеньора герцогиня оказывала мне покровительство, следила за моим воспитанием, оплатила учебу и потом взяла к себе на службу. Я обязан ей всем.
В. – В чем состояла ваша работа?
О. – В том, чтобы следить за корреспонденцией, самому писать ответы, когда дело не касалось сугубо личных писем, делать для нее записи о светских обязательствах, встречах, принимать некоторых посетителей, делать кое-какие покупки и, конечно, вы меня понимаете, в том, чтобы выполнять все поручения, которые требовали доверия поручителя к моему вкусу, к моему выбору… Возьмем для примера хотя бы последний праздник: я должен был решить, как рассадить гостей за столом, закупить цветы, нанять музыкантов и выбрать музыку, которую они будут исполнять: Боккерини, Гайдна, Корелли. Видите, сколько всего? Тысяча деталей. То была утонченная жизнь, и без герцогини она уже никогда не станет такой, как прежде. Несмотря на ее необыкновенную щедрость…
В. – Когда вы видели ее в последний раз?
О. – В день праздника – когда он начинался – и еще один раз, когда я выглянул к гостям, чтобы посмотреть, все ли идет как надо. И все шло как надо. Это был незабываемый праздник. Сеньора герцогиня в ту ночь была просто великолепна в своем платье огненного цвета. Кто бы мог подумать, что всего через несколько часов… Простите, не могу вспоминать об этом без…
В. – Вы не видели ее во время агонии?
О. – Я не хотел, не мог. Был слишком потрясен. Я не мог бы сдержаться перед нею. И все решили, что мне лучше не входить… Да и я предпочитаю остаться с тем моим последним воспоминанием. Она была королевой праздника! Богиней! Именно так: богиней!
В. – Как по-вашему, от чего умерла герцогиня?
О. – О господи, она была такая деликатная, такая хрупкая, что любая вещь могла бы… И было чистым безумием с ее стороны отправиться в Андалусию, несмотря на то что все ее отговаривали. Известно ли вам, что она даже провела там всю ночь у постели больного негра, страдавшего от этой страшной лихорадки? И ни под каким видом мы не могли воспрепятствовать этому. Пока наконец нам не удалось увезти ее в Мадрид… А для чего, боже мой, для чего? Для этого печального конца?… Простите, вы уже проявляете нетерпение. От чего она умерла? По-моему, она заразилась лихорадкой… Но вы не спрашиваете меня о яде?
В. – Расскажите нам, пожалуйста. Об этом.
О. – Что я могу вам сказать? Кто может знать о яде? Яд, яд, яд! – это была бы трагическая развязка прекрасной жизни… Это почти… логично, разве не так? И однако когда ей могли дать яд? Во время праздника? Но разве осмелился бы кто-нибудь насыпать яд в ее бокал на глазах у всех? И кто? Один из гостей? Бог мой! Вы ведь видели список! Сама королевская семья, кардинал, графы-герцоги де Осуна… а другие: Гойя, Костильярес, супруги Майкес – все ее обожали… Кто же тогда? Кто?
В. – Вот об этом мы и хотели бы спросить вас, сеньор де Берганса. Кто?
О. – Изверг. Только изверг мог бы решиться оборвать из зависти такую прекрасную и такую блестящую жизнь, как жизнь нашей герцогини… именно так, изверг. Вам надо бы искать изверга, сеньор шеф полиции.
В. – Благодарю вас за содействие, сеньор де Берганса. Можете удалиться.
О. – Могу я сказать сеньору Баргасу, чтобы он вошел?
В. – Будьте столь любезны.
Сеньор Баргас оказался человеком преклонного возраста, он был одет в черное платье и напоминал осторожного судейского казуиста. Показания он начал давать с большой осмотрительностью и в мгновение ока рассеял атмосферу несколько лихорадочного возбуждения, остававшуюся после ухода сеньора де Бергансы. Он молча сел и почти не поднимал глаз, скрытых за очками-пенсне.
Вопрос. – Ваше имя?
Ответ. – Антонио Баргас.
В. – Баргас – и дальше?
О. – Баргас Баргас.
В. – Кем вы являетесь покойной?
О. – Я был ее управляющим и казначеем. А раньше я был казначеем у покойного герцога.
В. – Когда в последний раз вы видели герцогиню живой?
О. – За несколько часов до ее смерти. Я был в передней комнате и не хотел входить, боялся ее беспокоить. Она приказала меня позвать. Хотела видеть.
В. – Она хотела вам что-нибудь сообщить?
О. – Я думаю, что, несмотря на свое недомогание, она хотела закончить день, как всегда, – вызвать меня и сделать необходимые распоряжения. Но мне достаточно было взглянуть на нее, чтобы понять, что это невозможно. Бедная маленькая герцогиня… Простите, для меня она всегда была маленькой герцогиней, ведь я знал ее с тех пор, когда она была еще почти девочкой – со дня ее свадьбы. Так вот: сеньора герцогиня умирала. Я понял это сразу.
В. – Так для чего она приказала вас позвать? Чтобы проститься с вами?
О. – Может быть. Может быть, и для этого тоже. Бедняжка. Но у нее было что мне сообщить: имя нотариуса, которому она передала на хранение свое завещание.
В. – Чему вы приписываете смерть герцогини?
О. – Я присоединяюсь к тому, что говорят врачи. Все остальное я считаю пустой болтовней.
В. – И вам ни разу не пришло в голову, что какое-нибудь постороннее воздействие, какой-нибудь…
О. – Яд? Ни разу. Выдумки бездельников.
В. – Не знаете ли вы людей, которые хотели бы причинить зло герцогине?
О. – Никого. Самое большое, что могли чувствовать к ней некоторые люди, – немного ревности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24