То есть кто признает лишь свои планы. Короче, я - за плановую игру. Чтобы не перехаживать!
Бээн долго молчал, будто обдумывал первый ход.
Потом вдруг спросил:
- А почему всегда начинаю я?
- По традиции... - Гей усмехнулся.
- А кто ее устанавливал, эту традицию?
- Вы, кто же еще.
Бээн заерзал в кресле.
- Давай разыграем... - вдруг предложил он, пряча за спину две фигуры разного цвета.
Гею выпало начинать, и Бээн получил мат на семнадцатом ходу.
Бээн ушел в тот раз не попрощавшись...
В номере Гея телевизор был, оказывается, тоже включен.
Адам и Ева...
- Ну знаете! - сказала Алина.
И она ринулась было к этому адскому ящику, чтобы выключить его хотя бы на время, но Гей умоляюще воскликнул:
- Не надо!.. Ради бога, еще несколько минут... Сейчас пойдут любопытные кадры фильма...
Он знал, что говорил.
Он был опытным социологом.
Дело в том, что в поисках самого свежего, оригинального материала социолог Адам наткнулся однажды на статью... где бы вы думали?.. в "Литературной газете"!
Да, да, в той самой, которая выходит в Советском Союзе!
Гей глазам своим не поверил, когда увидел на экране - титульную страницу милой его сердцу "Литературки" с профилями Пушкина и Горького.
Широко образованный Адам, знавший, оказывается, русский язык, купил "Литературку" в центре Парижа, в магазине "Глобус", во время турне по Европе.
Помешивая ложечкой кофе, который сварила ему притихшая Ева, - точнее, как бы что-то осознающая, - Адам сидел в кухне и читал задумчивой Еве отрывки из статьи.
Но сначала, глядя в газету, он риторически произнес:
- Отчего распадаются браки?
Ева вздрогнула.
- Ты спрашиваешь меня?
Адам покачал головой:
- Нет. Я прочитал заголовок. - И он повторил: - Отчего распадаются браки?
Ева опять вздрогнула.
Адам усмехнулся и стал читать:
У двадцатого века множество ярких примет. Это век великих социальных революций и национально-освободительных движений, век кибернетики и атомной энергии, век лазеров и нейтронной бомбы, век научно-технической революции и космонавтики. То и дело мелькают на страницах печати и другие броские определения: "демографическая революция", "зеленая революция", "информационный взрыв". Неудивительно, что рядом с этими поистине грандиозными событиями оказалась не очень приметной и даже "заурядной" революция в брачно-семейных отношениях...
- Потрясающе! - восхитился Адам.
Кажется, он вовремя понял, что разработкой темы внутривидовой борьбы, какой бы научно глубокой и научно обоснованной - именно так это называется ни была его разработка, никого теперь не удивишь.
- Но слушай дальше...
Семья оказывается полем битвы между мужчиной и женщиной.
- Господи, эка новость! - воскликнул он опять. - Нет, надо что-то менять, надо что-то придумать, какой-то новый ракурс, неожиданные взаимосвязи, свежие оригинальные выводы...
Что и говорить, подумал Гей, тема проигрышная.
И тут Ева сказала:
- Неужели ты думаешь, что женщина хочет этой битвы?
Она сказала это как бы снисходительно.
Однако в ее голосе он уловил тревогу...
Вообще с некоторых пор ее будто подменили. Прежде она то и дело впадала в мистицизм, верила в сны, в приметы, в гадание на картах. Господи, до чего доходило дело! Она порой открыто гадала на короля, который по масти отличался от масти законного Адама, темного шатена, то есть вместо крестового короля загадывала короля червового! А рыжим, огненно-рыжим был как раз Эндэа. Этакий мухоморчик. Сухонький. Маленький. Куда ниже самого Адама, хотя у того был весьма средний рост по нашим акселеративным временам, всего метр семьдесят четыре, рост Аполлона, утешительно говорил себе Адам. И его подмывало сказать Еве язвительно: "Погадай уж тогда на валета. Эндэа на короля не тянет". Но Ева опережала его, роняя как бы между прочим: "Я на Адамника гадаю... как он там в своем училище..."
И вот все это кончилось.
Ева стала реалисткой.
Критический момент распада на атомы и молекулы был предотвращен.
- Да, но ты послушай, Ева, дальше!..
Семья является важнейшим объектом социально-экономической и демократической политики, предметом постоянной заботы нашей партии и государства. В последние годы ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли несколько постановлений, касающихся укрепления семьи. Большие задачи поставлены и перед советскими учеными - демографами и социологами, психологами и педагогами, экономистами и философами, правоведами и медиками. Они работают над созданием комплексной программы по укреплению брака и семьи в СССР.
- Это просто потрясающе! - восхитился Адам. - Программа по укреплению брака...
- Счастливые... - тихо сказала Ева.
- Да, но автор, - сказал Адам, глядя в газету, - реалист...
В то же время было бы неосторожно и опрометчиво уповать только на помощь семье со стороны общества и государства. Ясно, что, даже при самых оптимальных материальных и жилищных условиях все равно не исчезнут семейные драмы, останется в семейной жизни сфера, которая не подвластна никому - только двоим выбравшим друг друга, когда решают только двое - ОН и ОНА.
- Вот это верно! - Адам вздохнул и отложил газету - Копирайт. Вэ Сысенко. Кандидат философских наук. Ай да кандидат!
Может быть, от смущения, а может, еще почему, Алина забыла о том, что она хотела нить, едва лишь они вошли в номер.
Явно желая как можно скорее одолеть это свое смущение, Алина быстро прошлась по номеру.
Она заглянула на балкон.
Она бросила взгляд на эстампы.
Она мельком посмотрела на китайскую вазу.
Еще быстрее, как бы мгновенно, она глянула на широкую двуспальную кровать.
И чуть было не ляпнула, что у нее в номере стоят две обычные узкие кровати, хотя они с Геем законные муж и жена, о чем администрация отеля, разумеется, знала!..
Слава богу, Алина вовремя прикусила себе язык и, подойдя к телевизору, нажала кнопку.
- Мне нравятся здешние телевизоры, - сказала она самое первое, что пришло ей в голову. - Не нужно ждать, когда нагреются лампы. Да и вообще, стоит нажать кнопку - сразу включается другая программа.
- Электроника... - буркнул он.
Ему передалось это странное, непривычное для него смущение женщины.
А между тем на экране возникли Адам и Ева.
Только этого еще не хватало, сказала себе Алина. Она совсем забыла, что фильм был многосерийный. Впрочем, кажется, сцена была вполне приличная.
Что же теперь делать?
С одной стороны, ей хотелось досмотреть эту историю про Адама и Еву, историю, настолько похожую на жизнь если не самой Алины, то каких-то знакомых людей, что не узнать, чем же все кончится, если предположить, что стало уже понятно, с чего же все началось, было просто невозможно.
С другой стороны, смотреть и слушать все это при постороннем человеке, при мужчине, с которым она только-только познакомилась...
- Вы знаете, я, пожалуй, пойду, - сказала она. - Уже поздно. Всего вам доброго!
Она попробовала улыбнуться непринужденно, как светская дама, но, кажется, такая улыбка у нее не получилась.
Он смотрел на нее с недоумением:
- Но вы же как будто согласились посмотреть ночную Братиславу...
- Разве я так и сказала, что согласна?
- Нет, вы так не сказали, но...
Он был растерян.
- Я сказала, что это, наверно, интересно, - как бы невольно пришла она ему на помощь, - посмотреть на ночную Братиславу с холмов...
- Да! - оживился он. - И я так понял, что...
- А но поздно?
Ну что вы! На машине мы везде побываем очень быстро. Это не такой большой город!
- Меньше, чем ваш Мюнхен?
Вот теперь она улыбнулась легко, раскованно.
- О да, коне-ечно! - сказал он протяжно, однако тут же испугался, как бы не обидела ее такая снисходительность, и вдруг вспомнил: - А пить?!
И это прозвучало до того смешно, что Алина рассмеялась.
И будто невольно присела на краешек глубокого кресла.
Только чтобы не заставлять его, сказала она себе, стоять перед нею.
Между прочим, она старалась при этом не глядеть на экран телевизора.
Хотя в то же время пыталась вслушиваться в разговор Адама и Евы, что было нелегко, потому что диалог их уже утратил воинствующий тон.
А Гей между тем прошел к холодильнику и достал бутылку кока-колы.
А ведь там есть и вино, сказала себе Алина, и даже шампанское.
Она отметила это просто так.
Она подумала, что у большинства мужчин все-таки довольно превратное представление о случайном знакомстве как таковом.
Если женщина, тем более замужняя, познакомилась на улице с каким-то мужчиной, это уже верх безнравственности!
А если она еще и вошла к нему в номер да выпила бокал шампанского - все, конец света!..
Но всегда ли, спросила Алина кого-то невидимого, это именно так?
Разве Ромен Роллан призывал к безнравственности?
Ах, мужчины, мужчины...
И чтобы уж совсем опровергнуть расхожее мнение о случайных знакомствах как таковых, Алина даже кока-колу пить не стала.
Взяла бокал и пошла в ванную.
- Я люблю пить сырую воду, - сказала она улыбаясь, чтобы не обидеть своего нового знакомого.
- Сырую?... - не понял он.
- Ну да. То есть водопроводную. Некипяченую.
- Но здесь есть минеральная! - Он достал из холодильника огромную зеленую бутылку.
- Нет-нет!
Она знала, чего хочет.
Она хорошо контролировала себя.
И она поспешно скрылась в ванной.
Собственно, ей хотелось войти сюда сразу же, как только она вошла в номер этого нового своего знакомого.
Вполне естественное желание!
Она должна была проверить прическу.
Косметику.
То-се.
Как ни странно, подумал Гей, розовое платье Алины было своеобразным катализатором, и теперь, глядя на нее, одетую в джинсы и куртку, он чувствовал, что наступает какой-то сбой в режиме воссоздания будущего из прошлого.
Что-то происходило с кристаллической решеткой...
Какая-то новая взаимосвязь устанавливалась...
У Алины, как позднее узнал Гей, был хороший вкус. И порой ей хватало и фантазии, чтобы из кусочков разной бросовой материи-приданого, которое она принесла из своего дома в их квартиру на Урицкого, сделать себе вечернее платье, то есть булавками приколоть к лифчику этот кусочек, приколоть и собрать его не просто абы как, а с выдумкой, с чувством гармонии, чтобы получилось элегантное платье, может и вечернее.
Из старого тюля.
Из линялых занавесок.
Бог знает из чего!
Спина, конечно, была голая.
И не только спина.
Но Алина умудрялась изображать перед Геем танец в этом супермодном вечернем платье, не поворачиваясь к нему спиной.
И только напоследок, перед тем как уйти, убежать в коридор за новой моделью, она делала стремительный волчок на месте - лучшая танцовщица самодеятельного ансамбля как-никак! - и Гей видел и не видел голую спину Алины, и не только спину, и он чувствовал, что в его жизни начинается нечто необычное.
При этом Алина как бы загадочно говорила, что не последнюю роль играет общий фон.
Фон действа.
Гей долго не мог взять в толк, при чем здесь какой-то фон, если ее модели и так хороши.
И лишь совсем недавно он понял, какую роль играет этот общий фон.
Фоном, сказала Алина, у них в ДК были задники.
Да, задники.
Это всего лишь нечто вроде малеванных декораций.
Задники действа.
Ах вот оно в чем дело!..
Значит, все то, сказал себе Гей, что связано, в частности, с Бээном, тоже имело общий фон.
Задники жизни.
Это были, выходит, задники к тем или иным танцам жизни, в которой уже Гей был одним из солистов.
Вот какая кристаллическая решетка вырисовывалась.
Точнее, лишь предварительный контур некоторых ее сторон.
- Да, но позвольте наконец представиться, - он встал при ее появлении из ванной и сделал церемонный полупоклон: - Гей...
- Как?!
У нее вырвался этот изумленный вскрик, и он замер с полуоткрытым ртом, не успев произнести свое полное имя.
Он, кажется, понял ее состояние.
- Да, того человека, помнится, звали точно так же...
- Он сжег себя сегодня вечером, - у нее дрожал голос.
- Да, я видел.
- И вы говорите об этом так спокойно?!
Он пожал плечами:
- Что же делать... Увы, это не первый и, надо полагать, не последний случай. К сожалению, жертва напрасная.
- Почему? - спросила она и тут же спохватилась: вопрос был, конечно, глупый.
- О нем уже почти никто не думает... Как не думают о тех, которые гибнут каждый день в войнах объявленных и необъявленных.
Почему-то именно тут она вспомнила Гошку.
Может быть, потому, что он был солдатом.
Война и солдат.
Солдат и война.
Эти два слова стоят рядом.
- Что же делать? - спросила она в тревоге.
- Образумиться... - Он пожал плечами. - Я говорю о тех, кто провоцирует новую войну.
Она долго молчала.
Кажется, теперь она вспоминала Гея.
То есть своего мужа.
Именно от мужа она впервые услышала эти слова.
Он ведь и в книге хотел написать об этом!
Вид пустого бокала, из которого Алина в ванной пила воду, а теперь нелепо держала перед собой, вернул их к тому, с чего они было начали.
- Ну что?.. - Он взял бокал из ее рук и поставил на холодильник. - Теперь поедем смотреть ночную Братиславу?
Она молча прошла к окну.
Из этого номера вид был не на Дунай, как поначалу Алина подумала, а на храм святой Марии-Терезы.
Как раз в эту минуту раздался звон колокола.
Алина знала, что Гей любил такой тихий, как бы печальный звон колокола.
- И вы тоже пишете книгу? - спросила она вдруг.
- Да... - смешался он.
И невольно огляделся.
Нет, нигде не было ничего такого, что говорило бы о его работе над рукописью.
Он привык это скрывать от всех.
Особенно от служащих фирмы, в которой он работал.
- Мне нужны не писатели, а социологи, - заметил однажды генеральный директор фирмы господин Крафт.
И Гейдрих - это было его полное имя - старался помнить об этом.
И даже здесь, в Братиславе, он всякий раз убирал все материалы с глаз долой.
На столе был только журнал с изображением на обложке президента одной великой страны.
- Так почему же вы подошли именно ко мне? - резко спросила Алина.
В ее голосе было раздражение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56