с каким идиотским видом стоял он тогда перед нею! - Алина, как знать, не поднялась бы к ним на балкон после танца, но она поднималась всякий раз и заставала Гея с общей приятельницей все там же, где и оставляла их как бы на время, хотя могла оставить и навсегда, и Алина уже не могла не видеть, что Гей хранил ей свою верность, а приятельницу никто и не думал приглашать, и у Алины был повод вернуться на прежнее место, и, по сути дела отвергнутый, очередной кавалер отставал от нее, теряясь, возможно, в догадках относительно Гея, который заметно оживлялся при виде Алины, воскресал из мертвых.
Кажется, приятельница тут и догадалась.
Но было уже поздно.
Поглядывая на часы, Адам сидел над письмом сыну.
Светящаяся точка на табло падала вниз.
Дверь кабины открылась, и смущенный задержкой швейцар, выйдя из кабины, с полупоклоном предложил Алине и Гею войти в лифт.
Портье что-то пробормотал.
Может быть, он приносил пани и пану извинения от имени фирмы "Чедок".
Но, скорее всего, он сказал что-то совсем другое, имея в виду несколько странное, гм... не то чтобы странное, а уж очень лихое поведение этого усатого с какой-то нелепой папкой под мышкой.
Отхватил себе на вечер, а может, и на ночь такую роскошную шатенку в розовом!
Перед тем как войти в лифт, Гей досмотрел сцену. Адам писал сыну о работе над своей диссертацией. Кульминационный вывод этого глубоко научного и глубоко содержательного изыскания Адам вслух прочитал, с выражением, как актер областного драмтеатра:
Истинная жизнь - это жизнь, в которой внутривидовая борьба возрастает вместе с эволюцией современных особей homo sapiens, а не наоборот!
То-то мозги проветрятся у сына Адама, несчастного солдата, не ведавшего, что есть жизнь истинная...
А если бы ядерный взрыв застал их здесь, в лифте? Пластик со всех сторон. В любом случае они сгорят заживо. Вместе с Красной Папкой.
НАДОПРОСТОЖИТЬ.
Гей произнес это странное, нелепое слово так и этак.
И дверцы лифта открылись. И они пошли по ковру коридора в ее номер. Снова рука об руку. Красная Папка была между ними.
Хорошенькая женщина пригласила его в свой номер, и это было для него своеобразным взрывом, после которого он воссоздавал будущее из прошлого с еще большей старательностью, чтобы, упаси боже, не пропал даром миллион-другой атомов и молекул дефицитного розового цвета.
Это был вечер по случаю женского дня 8 Марта.
Все тогда же, более двадцати лет назад.
Гей только-только приехал из района, где он был на буровых участках.
Да! Он уже и сам почти забыл о том, что в то время работал геологом, по специальности, которую получил в учебном заведении, а уж социологом стал гораздо позже, набравшись жизненного опыта, как не без иронии писал он в автобиографии.
И вот приехал он, значит, в Лунинск из экспедиции, сбросил с себя хэбэ, побрился, надел серый костюм и помчался к четырем сестрицам.
Чтобы увидеть Алину.
Он отчетливо помнил - она опять была хороша.
Хотя и не в розовом платье. В зеленом.
И она встретила Гея улыбкой как человека, которому рада не просто как знакомому.
Так ему показалось, во всяком случае.
И даже спросила не то озадаченно, не то с упреком: "Почему так поздно?" тем самым устанавливая особые отношения между ними.
По крайней мере, так ему теперь вспоминается.
Но села не рядом, а напротив.
Может быть, для отвода глаз четырех сестриц?
Или потому, что среди гостей был их двоюродный брат, молодой инженер, не спускавший, как заметил Гей, с Алины взгляда?
Уж инженер-то не стал церемониться, он устроился рядом с Алиной, и Гей замкнулся невольно, и она вроде как перестала его замечать, может, просто дразнила, все беседовала с этим инженером, и Гею казалось это странным, он и не думал ее ревновать, хотя и любил, да, любил, уж это он про себя знал, как ему казалось, давно, но только про себя, Алине еще не сказал об этом ни слова, ни полслова, и ему казалось уже, что и ей он тоже не безразличен, так зачем же тогда этот флирт с инженером, флирт не флирт - непонятно что, Алина пошла танцевать с инженером и раз, и другой, и третий... а потом осталась с ним у окна, уже как бы не разлучаясь, уже как бы напрочь забыв Гея, и тогда он выпил вина и раз, и другой, и третий... ему стало плохо, в то время в подобных компаниях обходились без водки, а вино, причем вино хорошее, пили символически, а тут Гей вдруг надрался - именно так это называется, всех удивил, и ему стало плохо, но он еще и почувствовать не успел, что ему стало плохо, как Алина была уже рядом с ним, а может, он сам оказался рядом с Алиной и вмиг отрезвел - смотрел на нее не мигая: что она скажет ему?
Она пригласила его на танец.
И уже до конца вечера не отходила от него.
Об инженере Гей больше не вспомнил ни разу, вроде бы даже и не видел его, и не думал о том, что же такое произошло между Алиной и братцем четырех сестриц, а может, вовсе ничего и не происходило, и на сестриц Гей тоже не обращал внимания, он видел только Алину, они все время танцевали, молча, кажется, и, как им представлялось позднее, это был один и тот же танец - танго под песню "В нашей местности радуга", слова всемирно известного пиита.
С пиитом Гея сведет позднее судьба, да нет, не судьба - теннис, сведет ненадолго, Гей неплохо играл в теннис, а пиит играл в теннис плохо. Пиит приходил на коктебельский корт - в красной рубахе, возможно мексиканской, с английской ракеткой под мышкой, фирма Danlop, но без чехла, в то время чехлы у нас не были в моде, не то что теперь, и говорил всякому разному народу, который во все глаза смотрел на всемирно известного пиита:
- Вот, английская ракетка, фирма Danlop, лучшие в мире ракетки, сто двадцать долларов...
И пиит, уже изумив народ, смотрел сквозь томный прищур на игроков, максимально задравши голову, и говорил как бы себе самому, задумчиво, задушевно, вещим голосом пророка:
- Пушкин и Лермонтов были неплохие дуэлянты, стреляли из пистолетов... Блок - боксировал... Маяковский - на бильярде играл... А теннис?! - вдруг с тревогой спросил пиит. - Кто из великих поэтов играл в теннис?!
Народ молчал. И только Гей говорил, глядя в глаза пииту:
- Вы забыли, что в теннис играл Мандельштам, играл хорошо, хотя в ряд с Пушкиным и Лермонтовым я не поставил бы даже Мандельштама...
И они выходили на корт.
Пиит и Гей.
Как два врага!
Кстати, автор этих строк, поклонник несравненного широкого таланта пиита, который был не просто пиитом, но еще и большим, хорошо экипированным путешественником, всякий раз осаживал Гея, сдерживал, умолял: не гоняй ты по корту всемирно известного пиита как мальчишку! Но Гей упрямился всякий раз и просто зверел, в то время Георгия рядом с ним еще не было, и у автора этих строк не хватало никаких аргументов, чтобы образумить зарвавшегося Гея, и тот выпроваживал пиита с разгромным счетом, и теннисные пути-дороги пиита и Гея разошлись, они стали играть на разных кортах. Такие дела.
Между прочим, это нечаянное отступление про пиита возникло не зря. Дело в том, что еще в самом начале этих коктебельских событий, которые происходили вскоре после того затянувшегося в Лунинске до утра танца, Гей хотел было сказать знаменитому мэтру, что уж так им тогда с Алиной было хорошо танцевать под пластинку "В нашей местности радуга", и слова песни, в общем банальные, умиляли их в тот вечер и долго после этого, и, как ни странно, именно с той песней, точнее, с грустной, еще точнее, сентиментальной мелодией было связано их сближение, Гея и Алины, сближение как бы уже окончательное.
Но не сказал, увы.
Вот чудо искусства, дорогой мэтр!
Пятнадцать - ноль в вашу пользу.
Нет, лучше пусть будет матч-болл.
Даже тройной матч-болл.
На вашей подаче.
В память о том вечере Гей согласен был проиграть один гейм всенародно известному пииту.
Но ведь она могла уйти от него, даже не помахав ручкой!
Хотя они были уже не просто знакомые.
Что-то такое будоражащее, трогательное, нежное успело возникнуть между ними.
Может, как раз накануне его поездки в экспедицию.
А может, еще в момент знакомства в дэка.
Перед отъездом в горный район, где была так называемая Гонная Дорога, по которой гоняли политических каторжан, еще при царе, конечно, - о чем Гей хотел написать в областную газету "Знамя коммунизма", - он пришел к четырем сестрицам, где и застал Алину.
Кстати заметить, ему в тот день вдруг тревожно стало.
То есть тревожно ему было частенько.
Почти всегда.
Но тут возникла в нем тревога особая какая-то...
А девчонки вдруг стали гадать на картах, дурачились, одним словом; Гей не помнил теперь, что это была за игра, но Алине все время выпадало, что Гей, сидевший напротив, не любит ее, и она, не скрываясь, огорчалась - кажется, чем дальше, тем все более искренне, уже никого не стесняясь, и это покорило Гея, и он глядел на Алину так, будто знал ее давным-давно, такая домашняя и родная она была, ему хотелось поцеловать ее, и вроде бы исчезало ощущение этой особой тревоги, он верил в Алину, да, он любит ее, думал Гей, любит давным-давно, и как странно, что она этого не знает, не чувствует, и все же временами накатывало на него состояние этой особой тревоги, ему представлялось, что у него с Алиной есть дети, что их оставили они где-то, почти бросили на произвол судьбы, а как им теперь помочь - не знали...
Так могут дети спасти мир?
Выходило, что при воссоздании того дня, той Алины и того Гея участвовали не только розового цвета атомы и молекулы.
Кстати, Гей жил тогда в Новой Гавани.
В Красной Папке хранились фотографии, которые были связаны не только с Бээном, но и с Новой Гаванью.
Более того, в Красной Папке лежало и описание Новой Гавани, сделанное самим Геем, - на тот случай, когда инопланетяне или совсем новые люди Земли, которым достанется Красная Папка, если только она уцелеет чудом во всемирной ядерной войне, окажутся в большом затруднении при виде малоизвестных вселенской архитектуре сооружений, которые были изображены на фотографиях некоего Гея, середина двадцатого века так называемой новой эры.
Лунинск. 1962
Рабочий поселок с романтическим названием возник в конце сороковых годов на месте палаточного городка вербованных, в черте Лунинска. Выстроили несколько двухэтажных деревянных домов - по три комнаты в каждой секции без каких-либо удобств. На один коридор по три семьи. Но это было редкое везение! Вербованных - тех к зиме расселили в щитовых бараках, занявших остальную гигантскую площадь Новой Гавани. Двери всех комнат в таких бараках выходили в один сквозной - от торца до торца - коридор. Расселяли иногда по две семьи в комнату. Ставили ширму. Все пространство между домами и бараками застроили дощатыми сараями и уборными с огромными помойными ямами. В ямах часто тонули свиньи, свиней в Гавани разводил почти каждый. Отец тоже ежегодно держал кабанчика. После голодных сорок седьмого и сорок восьмого годов, когда мотались по Заиртышью, отец был счастлив - хлеб в магазинах есть, правда, очереди еще были страшные, картошку садили на пустырях за поселком, сало свое, - что еще человеку надо?..
Стоп! На этом риторическом вопросе следует остановиться. Ибо далее идет описание совсем иного рода. Описание жизни отца Гея. Который, конечно же, хорошо знал, что нужно для человеческой жизни.
Гей понимал, что для воссоздания образа отца ему потребуются атомы и молекулы отнюдь не розового цвета.
Что касается этого исторического времени, середина XX века, новая эра, то как раз началась так называемая гонка вооружений.
Какое замечательное, веселое, спортивное слово - ГОНКА!
В Красной Папке хранилась вырезка из книги "Как устранить угрозу в Европе".
Предполагалось, разумеется, что одновременно даются рецепты устранения угрозы во всем мире.
Впрочем, таблица была перепечатана из другой книги - "Откуда исходит угроза миру".
Обе книги были советские.
Таблица эта начиналась другим замечательным, как бы очень положительным по смыслу, словом - ИНИЦИАТИВЫ.
ИНИЦИАТИВЫ В СОЗДАНИИ НОВЫХ СИСТЕМ ОРУЖИЯ
США СССР
Ядерное оружие Середина 40-х годов Конец 40-х годов
Применено в 1945 г. Межконтинентальные стратегические Середина 50-х годов Конец 50-х годов бомбардировщики Атомные подводные лодки Середина 50-х годов Конец 50-х годов
Ну и так далее.
Бог видит, мы всегда отставали.
И мы только догоняли!
И это стало нашим кредо на политической арене: увы, господа, вы начинали первыми...
Но с чего же все началось?
- Понимаете... - вдруг заговорила Алина сбивчиво, когда они тихо шли по ковру коридора в се номер. - Мы были тогда с моим первым мужем в одной компании, кажется, по случаю какого-то американского национального праздника, не помню какого, но помню, что дело было ранней весной, мы были у наших общих приятелей, в Нью-Йорке, то есть у приятелей, с которыми я познакомилась через мужа, и там, в этой семье, мы и танцевали с ним всю ночь, это был негритянский блюз "В нашем штате солнце", дивная музыка, нет, не Армстронг, не помню кто. А потом обнявшись мы пошли погулять по утренней Пятой авеню, и возле дансинга увидели компанию негров, точнее, там были не только негры, они курили, может, и наркотики, и от компании отделился какой-то тип, я даже не хочу называть его по имени, да, может, и не помню уже. Тип - и все. С этим Типом я была знакома шапочно, через подругу, которая познакомила нас при случайной встрече. Своеобразный, надо сказать, был Тип. Между прочим, с высшим, как говорят в СССР, образованием. Он работал в какой-то рекламной фирме. Кажется, фотографировал девушек... И он сам предложил сделать мне фотопортрет... И я была у него в ателье не то два раза, не то три... И вот, значит, направляется этот препротивный Тип к нам - и что бы вы думали? - и берет, вернее, хватает меня за локоть!
- Как девушку, отбившуюся на время от рук. - Гей решил поддержать разговор.
- Как свою чувиху! Так тогда говорили... Господи, это было ужасно, до сих пор не могу забыть!
- Но и ваш муж, разумеется первый, тоже до сих пор, наверно, не может забыть этого, - сказал Гей просто так, точнее, для того, чтобы она не думала, что се исповедь неинтересна ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56