— Я прежде всего телохранитель, а не шофер. Мисс Мери — лакомый кусочек для любого громилы в этой стране, который стремится по быстрому заработать миллион. Но я больше не телохранитель, — неожиданно закончил он.— Я встречался с твоим преемником, — кивнул я. — Валентино. Он не способен охранять и пустую детскую.— Валентино? — ухмыльнулся он. — Эл Гантер. Но Валентино подходит ему лучше. Ты, я слышал, повредил ему руку?— Он повредил мне ногу. Она вся сплошной синяк. — Я посмотрел на него с интересом. — Забыл, что разговариваешь с убийцей, Кеннеди?— Ты не убийца, — заявил он решительно. Последовала долгая пауза, потом он отвел взгляд и уставился в пол.— Патрульный Доннелли, да? — спросил я.Он молча кивнул.— Доннелли жив и здоров. — Может, ему и потребовалось какое-то время, чтобы смыть пороховую гарь с брюк, но это все его страдания.— Все подтасовано, да? — спросил он тихо.— Ты читал обо мне в газетах, — я махнул рукой на журнальный столик.Я все еще красовался на первой полосе, и фотография была еще хуже, чем предыдущая. — Остальное ты слышал от Мери. Кое-что из того, что ты прочитал или слышал, — правда, кое-что — ложь. Меня действительно зовут Джон Толбот, и я действительно, как они сказали в суде, специалист по спасательным работам. Я работал во всех тех местах, что они назвали, кроме Бомбея. Но я никогда не занимался никакой преступной деятельностью. Однако по Вайленду, или генералу, или скорее по им обоим действительно тюрьма плачет. Они послали телеграммы своим посредникам в Голландии, Великобритании и Венесуэле — у генерала, конечно, есть нефтяные интересы во всех трех странах, — с приказом проверить меня. Они останутся довольны.Мы долго готовились.— Откуда ты знаешь, что они послали телеграммы?— Все телеграммы, посланные из Марбл-Спрингз за границу за последние два месяца, просматривались. Генерал, — а все телеграммы отправлены от его имени, — конечно, пользуется шифрами, что вполне законно. В квартале от почтового отделения живет один старичок из Вашингтона, он — гений по шифрам. Так вот, он говорит, что шифр у генерала детский. С его точки зрения, конечно.Я встал и начал прохаживаться по комнате. Действие виски прекратилось. Я казался себе холодной мокрой камбалой.— Я должен был влезть в это дело. До сих пор мы действовали впотьмах, но по причинам, которые сейчас долго объяснять, мы знали, что генерал ухватится за возможность заполучить специалиста по спасательным работам. И он ухватился.— Мы? — Кеннеди все еще сомневался.— Мои друзья и я. Не волнуйся, Кеннеди, за моей спиной — закон. Я в этом деле участвую не по своей инициативе. Чтобы заставить генерала заглотнуть наживку, мы должны были использовать его дочь. Она абсолютно не в курсе того, что происходит. Судья Моллисон находится в дружеских отношениях с семьей генерала, и 'я попросил его пригласить ее пообедать, а до обеда — посидеть в зале суда, пока он рассмотрит последние дела.— Судья Моллисон участвует в этом.— Да. У тебя здесь есть телефон и справочник, можешь позвонить ему.Он покачал головой.— Моллисон в курсе, — продолжал я. — И с десяток полицейских, но все они поклялись молчать: стоит проговориться — и им придется искать другую работу. Единственный человек, который не служит закону и находится в курсе этого дела, — хирург, который якобы оперировал Доннелли и подписал свидетельство о его смерти. Он очень совестливый человек, но мне удалось уговорить его.— Все обман, — пробормотал Кеннеди, — а я клюнул на него.— Все клюнули. На это мы и рассчитывали. Ложные сообщения Интерпола и с Кубы при полной поддержке полиции, два холостых патрона в барабане кольта Доннелли, ложные заслоны на дорогах, обманные погони полиции, обманные...— Но пулевая пробоина в лобовом стекле?— Я приказал Мери пригнуться и сам сделал ее. Машина и пустой гараж подставлены, Яблонски — тоже.— Мери говорила мне о Яблонски, — медленно сказал он. «Мери», отметил я, а не «мисс Мери», но, может, это ничего и не значило, может, он просто называл ее так за глаза. — «Падший полицейский», — сказала она. Еще одна подстава?— Да, еще одна подстава. Мы разрабатывали все это два года. Сначала нам потребовался человек, который досконально знает Карибский бассейн. Мы нашли Яблонски, который родился и вырос на Кубе. Два года назад он работал в нью-йоркском отделе по расследованию убийств. Именно Яблонски пришла в голову идея о привлечении его к суду. Умно придумано — не только объясняло внезапное исчезновение одного из лучших в стране полицейских, но и открыло перед ним двери в преступный мир, когда в этом возникла необходимость. Он работал со мной в странах Карибского бассейна последние полтора года.— Рискуя, да? Я хочу сказать, что Куба — второй дом для всех преступников в Штатах, и шансы...— Он изменил внешность, — терпеливо пояснил я. — Отрастил усы, бороду, перекрасил волосы, надел очки — родная мать не узнала бы.Наступила долгая тишина, затем Кеннеди поставил свой стакан и посмотрел мне в глаза:— Что происходит, Толбот?— Извини. Ты должен верить мне. Чем меньше ты будешь знать, тем лучше для тебя. Моллисон ничего не знает, полицейские ничего не знают — они лишь исполняют приказы.— Это крупное дело? — медленно спросил он.— Достаточно крупное. Послушай, Кеннеди, не задавай вопросов. Я прошу тебя помочь мне. Если ты еще не боишься за жизнь Мери, то сейчас самое время начать бояться. Я не думаю, что ей известно о делах Вайленда и генерала больше, чем тебе, но уверен: ей грозит опасность. Большая опасность. Смертельная. Я работаю против крутых ребят, играющих по-крупному. В этой игре они уже убили восьмерых — это я знаю точно. Если ты влезешь в это дело, то, вполне вероятно, получишь пулю в спину. Но я прошу тебя влезть в это дело. Не имею на это права и все же прошу. Что ты на это ответишь?Его смугловатое лицо несколько побледнело. Ему не понравилось то, что он услышал, но если руки у него и задрожали, я не заметил этого.— Ты умный человек, Толбот, — медленно произнес он. — Может быть, слишком умный, я не знаю. Но ты достаточно умен и не рассказал бы мне всего этого, если бы не был уверен, что я пойду за тобой. «Играют по-крупному», — сказал ты. Ну что же, и я поучаствую в игре.Я не стал тратить время на благодарности — если человек сует голову в затягивающуюся петлю, его не стоит поздравлять, и вместо этого сказал:— Я хочу, чтобы ты ходил с Мери. Везде. Почти уверен, что завтра утром, то есть уже сегодня утром, мы отправимся на нефтяную платформу. Мери почти наверняка отправится с нами. У нее не будет выбора. Ты поедешь с ней.Он попытался было прервать меня, но я жестом остановил его:— Я знаю, что тебя сняли с этой работы. Придумай какой-нибудь повод, чтобы сегодня рано утром попасть в дом. Постарайся увидеться с Мери и скажи ей, что с Валентино утром произойдет небольшой несчастный случай, и она...— О чем ты? Какой несчастный случай?— Не волнуйся, — зловеще ответил я. — Несчастный случай в лучшем виде. Он некоторое время будет неспособен присматривать даже за самим собой, чего уж говорить о присмотре за другими. Скажи ей, чтобы она настояла на твоем возвращении в телохранители. Если она упрется, генерал не станет возражать, и я больше чем уверен, что Вайленд — тоже: все займет всего один день, а завтра его не очень-то будет волновать вопрос, кто ее охраняет. Не спрашивай, откуда я это знаю, — я этого не знаю, — но могу побиться об заклад, что это так. — И, помолчав немного, продолжил:— В любом случае Вайленд просто подумает, что она настаивает на этом потому, что, как он считает, ты... как бы это сказать... — ее слабость.Его лицо оставалось бесстрастным, как у индейца, поэтому я продолжил:— Не знаю, так ли это, да это и не моя забота. Просто рассказываю тебе, что, по-моему, думает Вайленд и почему это заставит его уступить ей. Это и еще то, что он не доверяет тебе и предпочтет иметь тебя перед глазами.— Хорошо, — ответил он так, будто я пригласил его на увеселительную прогулку. Он действительно был очень хладнокровным человеком. — Я поговорю с ней и сделаю так, как ты хочешь. — Он задумался на секунду:— Ты говоришь, что я подставляю голову. Возможно. Но делаю это по собственной воле. И все же мне кажется, мое согласие заняться этим делом позволяет мне надеяться на большую откровенность с твоей стороны.— А я не откровенен? — я не был раздражен, просто почувствовал смертельную усталость.— Только в том, чего ты не сказал. Ты хочешь, чтобы я присматривал за генеральской дочкой. Судя по тому, за чем ты охотишься, Толбот, безопасность Мери тебе до лампочки. Если бы тебя это заботило, ты бы спрятал ее, когда она позавчера была в твоих руках. Но ты этого не сделал — привез ее обратно. Говоришь, что ей грозит большая опасность, но именно ты, Толбот, привез ее туда, где она этой опасности подвергается. Ладно, ты хочешь, чтобы я присматривал за ней, но тебе еще что-то от меня надо.Я кивнул:— Да. Я лезу в эту кашу со связанными руками. Не преувеличиваю: лезу в эту кашу, как пленник. Мне нужен человек, которому я могу доверять. Тебе я доверяю.— Ты можешь доверять Яблонски, — тихо произнес он.— Яблонски мертв. Он молча уставился на меня, затем потянулся за бутылкой и плеснул нам обоим виски. Его губы превратились в тонкую белую полоску на смугловатом лице.— Видишь это? — показал я на свои промокшие и грязные ботинки. — Это земля с могилы Яблонски. Я закопал его перед тем, как прийти сюда, не более пятнадцати минут назад. Они прострелили ему голову из малокалиберного автоматического пистолета. Прямо в переносицу. Он улыбался, Кеннеди. Человек не улыбается, видя", как к нему приближается смерть. Он не видел ее приближения. Они убили его во сне.Я кратко рассказал ему о том, что произошло после моего ухода, начиная с моей поездки на Х-13 и кончая моим возвращением сюда.— Ройал? — спросил он, когда я замолчал.— Ройал.— Ты никогда не сможешь доказать этого.— А мне и не придется, — ответил я почти автоматически. — Ройал не предстанет перед судом, Яблонски был моим другом.Он понял меня:— Я бы охотно согласился, чтобы тебе не пришлось рассчитываться за меня, Толбот.Я выпил. Теперь виски на меня не действовало. Я чувствовал себя усталым, опустошенным и чуть живым стариком.— Что ты собираешься делать теперь? — поинтересовался Кеннеди.— Что? Собираюсь попросить у тебя на время сухие ботинки, носки и нижнее белье. Затем вернусь в дом, проберусь в свою комнату, просушу одежду, прикую себя наручниками к кровати и выброшу ключи. Утром они придут за мной.— Ты с ума сошел, — прошептал Кеннеди. — Почему они убили Яблонски?— Не знаю, — устало ответил я.— Ты должен знать, — настойчиво сказал Кеннеди. — С чего бы им убивать Яблонски, если они не знали, кто он на самом деле и чем занимается? Они убили его потому, что почувствовали обман. А если они узнали, что он их обманывает, то они могли узнать это и про тебя. Они будут ждать тебя в твоей комнате, Толбот. Они уверены, что ты вернешься, потому что им неизвестно, что ты нашел тело Яблонски. Ты подучишь пулю в голову, как только переступишь порог. Ты что, не понимаешь этого? Да пойми же ты это, ради бога, наконец!— Я понял это очень давно. Может быть, они знают обо мне все, а может, — не все. Я сам многого не знаю, Кеннеди. Но, возможно, они не убьют меня, по крайней мере сейчас. — Я поднялся. — Я возвращаюсь.На мгновение мне показалось, что он попытается силой остановить меня, но, видимо, на моем лице было написано нечто такое, что заставило его изменить решение.Он взял меня за руку:— Сколько тебе за это платят. Толбот?— Гроши.— Награда?— Никакой.— Так что же может заставить человека пойти на такое безумие? — его приятное лицо исказили тревога и недоумение — он не мог понять меня.Я и сам не мог понять себя:— Не знаю... Нет, знаю. И скажу тебе в один прекрасный день.— Ты не доживешь до этого дня, — мрачно произнес он.Я взял сухие ботинки и одежду, пожелал ему спокойной ночи и ушел. Глава 7 Я открыл дверь из коридора дубликатом ключа, который дал мне Яблонски, бесшумно вошел в комнату. Никто не размазал мои мозги по стене.В комнате никого не было.Тяжелые шторы были задернуты, но я не стал включать свет. А вдруг они не знают, что я покидал комнату этой ночью? Но если кто-нибудь заметит, что в комнате прикованного к кровати человека зажегся свет, то сразу явятся с проверкой. Только Яблонски мог бы зажечь свет, а он — мертв.Я осмотрел каждый квадратный фут пола и стен, подсвечивая себе фонариком. Ничего не пропало, ничего не изменилось. Если кто-то и побывал в комнате, то не оставил никаких следов. Но, с другой стороны, я и не ожидал, что они, побывав в комнате, оставят следы.В стену, рядом с дверью в комнату Яблонски, был встроен большой электрический камин. Я включил его на полную мощность, разделся, вытерся насухо и повесил брюки и пальто на спинку стула сушиться. Натянул на себя белье и носки, которые позаимствовал у Кеннеди, засунул свои промокшие носки и белье в промокшие ботинки и, открыв окно, забросил их подальше в кусты — туда же, куда, воспользовавшись пожарной лестницей, уже запрятал раньше штормовку и дождевик. Прислушался, но не услышал звука падения ботинок и был уверен, что никто ничего не услышал бы — вой ветра и шум ливня заглушали любой звук.Я достал из кармана уже парившего пиджака ключи и подошел к двери в комнату Яблонски. Может быть, они ждали меня там, но меня это не очень волновало.Комната оказалась пуста. Я подошел к двери в коридор и потрогал дверную ручку. Заперто.Было очевидно, что на кровати, как я и ожидал, спали: простыни и одеяло свисали на пол. Следов борьбы не было. Не было заметно даже следов насилия. Я нашел их, только перевернув подушку.Подушка была испачкана в крови, но не так, как бывает, если смерть не мгновенная. Пуля, должно быть, прошла сквозь череп навылет, чего нельзя ожидать от пистолета 22-го калибра, но, с другой стороны, Ройал использовал не простые патроны. Я нашел пулю внутри подушки.Медно-никелевая. Какая неосторожность. Непохоже на Ройала. Я буду лелеять этот кусочек металла, хранить и беречь его, как алмаз «Куллинан».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31