— сказал Гоша; на скулах его, как у взрослого, заходили желваки.
Лира благодарно посмотрела на парня: вот и у Гоши душа болит. Как только не стыдно Кардашевскому.
Из-за поворота дороги показались остальные «спасатели». Беспорядочной толпой, еле волоча ноги, они шагали за санями.
Лира бросилась им навстречу:
— Сергей Эргисович, ребята! Они помирают от голода…
— Чёрт знает что! — поддержал её Юрча Монастырёв. — Сергей Эргисович, давайте без передышки за ветками. Эй, народы, быстрей топоры и лопаты сгружать!..
Позабыв про усталость, все бросились к возу. Старичок Хаачан, ни минуты не отступая от Аласова, всё говорил, говорил, но теперь в голосе его появилась надежда.
— А я, понимаешь, учитель, их за бездельников принял. Вот дурья голова, совсем из ума выжил…
Около фермы весь тальник был изведён начисто.
— Ближе, чем в долине Даркы, и нет ничего, — объяснял Хаачан, почёсывая затылок. — Может быть, на кочки отправитесь?
Решили и туда и сюда — разбились на две бригады. В долину Даркы ребят повёл Аласов. Юрча и Гоша с сонным мерином под уздцы замыкали колонну.
Дармы оказалась укромной долинкой — летом здесь, наверно, всё было в цветах и травах. Однако тальниковые кустики, как бы отмечавшие невидимый сейчас под снегом речной берег, были совсем редки. Излазив долинку вдоль и поперёк по пояс в снегу, охотники за кормами всего-то и добыли охапку лозы на пяток веников.
Исход экспедиции решил мерин Абаасы. Конягу с санями оставили на бугре. Подремав некоторое время и, видимо, изрядно продрогнув, мерин по собственной инициативе направился в ложбинку по ту сторону холма. Гоша кинулся в погоню, крича во всё горло мерину всяческие слова. На бегу заметил — как-то странно подпрыгивают пустые сани, влекомые конягой.
— Кочки! Эй, люди! Кочки!.. — возрадовался Гоша, как тот моряк на мачте Колумбова корабля, который первым увидел Америку.
Минут через десять на кочкарнике уже шла работа. Стоит хорошенько расчистить снег, да загнать поглубже лопату, да нажать как следует, как поросшая щетинистым мхом кочка с хрустом вывернется: корм!
— Лира! Верочка! Несите к саням, складывайте в кучу!
— Э-эх! Любишь, брат Монастырёв, молочко пить…
— Кочки, они даже лучше веток! Я знаю — тёлки к кочкам хорошо относятся.
— А я их топором. Гляньте, как я их топором! Куда там твоя лопата. Хрясь — и летит! С одного удара!
Лира выдернула кудрявую головку кочки, которую только что срезал Гоша. Какая она мягонькая. И совсем зелёная…
Хрясь! Хрясь! Не жалей плеча, добрый молодец! Лира, подхватывай! Бегом, к саням! И назад бегом! Работа! Это тебе не картошку копать — не выроешь сегодня, так завтра выроешь! Здесь работают спасатели, тут-то и понимаешь, что значит настоящий труд…
— Лира! Вера! На сани грузите. Чтоб с верхом было. И на ферму галопом! Поживей, девочки, поживей!.. Довезёте сами?
— Довезём, Сергей Эргисович! Мы галопом!.. Живей и ты, коняга, живей! Покажи, какой ты чёрт на самом деле. Не спи на ходу, выручай своих рогатых собратьев!
Замаячил впереди гребень фермы. Лире кажется, что даже сюда ветер доносит рёв голодной скотины. Как там её тёлочка, жива ли ещё?
— Гляди, а вон наши с топорами, бригада номер два… Боже, что они там делают?
Лира взглянула с саней, куда показывала Вера, и обмерла вся.
— Что вы делаете! Сергей Эргисович! — завизжала она, словно учитель в Даркы мог и на самом деле услышать её. Роняя кочки, Лира на ходу скатилась с саней, побежала по глубокому снегу, не переставая при этом визжать: — Что вы делаете, сейчас же остановитесь!
Ребята с Кимом Терентьевым во главе рубили топорами берёзу. Три берёзы, заснеженные и розовые на солнце, стояли здесь, на виду у фермы, несколько часов назад. Теперь две лежали на земле срубленные, их разделывали, а Ким уминал снег вокруг третьей.
Истошный крик остановил их. Опустив топоры, с некоторым даже изумлением, глядели парни на бегущую к ним Лиру Пестрякову, — на девушке лица не было.
Подбежав наконец, она словно подкошенная рухнула, обхватив руками ствол последней, ещё живой берёзы.
— Не дам рубить!
— Да ты что, сдурела, что ли? Вот напугала девка… Как это «не дам», если сам старик Хаачан велел. Веточный это корм, понимаешь?
— Не дам! Мы кочки везём, воз целый. Ещё будут… Не прикасайся, говорю-у!..
Подбежала Вера. Человек решительный, она без долгих слов принялась вырывать топор из рук парня.
— Отдай, Терентьев!
— Вот девчата бестолковые! Вам же говорят — на корм это. Берёзовые ветки, если хотите знать, лучше всяких кочек ваших.
— Лучше! Она двадцать лет росла, а ты её за минуту топором. Душа у тебя, как у топора этого, из железа! Кончайте, парни! — сказала Вера тоном, не терпящим возражений. — Те две срубили, а эту не трогайте.
— Ладно, ребята. В общем, верно — жалко берёзу. Двух пока хватит…
— И ты в слезу, мужик! Берёзу эту, если хочешь знать, фермерские всё равно свалят. Ещё один хороший буран, и всё! На войне танками целые леса валили, когда надо было…
— Сравнил! То ж на войне.
— А тут у них хуже войны. Поглядите, сколько пней торчит. А местечко, между прочим, Чаран называется. Само название топорами вырубили да коровам скормили…
— Ладно, пусть валят. Да не нашими руками. Верно, очень жалко берёзу…
Лира секачом размельчала кочки, другие замешивали, запаривали и солили, приготовленный корм тут же несли скоту. Озверевшие от голоду коровенки набрасывались на пищу. В глазах щипало, глядя на них.
— А я, девочки, вот что предложила бы. Останемся здесь и на ночь, — сказала Нина Габышева; её Сергей Эргисович определил «комиссаром» при старике Хаачане, и она прониклась сознанием своей роли. — Сделаем настоящую квашонку, а утречком отправимся пораньше, ещё и на уроки успеем.
— Верно, Нина! Что они тут одни!
— Остаёмся! — за всех решила Лира, стукнув по доске своим секачом.
Только вот мама… Сойдёт ведь с ума, когда узнает: её Лирочка осталась на дальней ферме, не пришла домой ночевать. Ничего! Родителей тоже воспитывать нужно маленько. Кроши, секач, больше жизни! Ох, мамочка, мочи нет!
— Лира, ты куда?
— Воздуха глотнуть…
— Остынь сначала!
После душного коровника на воздухе благодать. Закатно ещё раз проглянуло солнце — забагровело, зарозовело все вокруг.
Опираясь на лопаты, кружком стояли ребята — мужчины, работники. Досталось им всем сегодня, потрудились на совесть. И как положено мужчинам, сделавшим нелёгкое дело, теперь они стоят, неспешно ведут разговор.
— Разве это хозяева? Хотон вот-вот завалится. А что с коровами! Что же они, черти, летом думали? Гляньте, какая луговина вокруг! Сегодня мы какую им площадь окультурили — порубили кочки, теперь там отличная травка будет, только коси себе… И это за один день. Привести бы тут луга в порядок, с этой Даркы можно сена на весь колхоз запасти…
— Точно! Ферма на лугу стоит, а скот кормить — деревья рубят. Дикость!
— Надеялись, что в этом году зимы не будет, не планировали.
Но рассудительный Макар Жерготов вносит в пылкие эти обличения трезвость:
— Луга улучшать… Нас вот раз за год сюда выгнали, постучали мы денёк лопатами, только нас Чаран и увидел. Нам ли Хаачана носом тыкать: почему плохо, дедушка, луга улучшаешь? Колхоз нас выучил, а мы кончим школу — улучшать луга придём?
Лира оглянулась — стоит за ней Сергей Эргисович, тоже слушает спорщиков.
— Кочки рубить — такая старинка! — качает головой Саша Брагин. — Скрепы, бульдозеры — вот дело! Не с рабочих рук начинать надо. С машин!
— С головы начинать надо, — вставил своё Гоша Кудаисов. — Тогда и руки будут, и машины. Тут в Чаране можно чудеса творить, если по-умному. Луга спланировать. На ферме подвесную дорогу… Скот племенной завести…
— И электростанцию на том вон бугре!
— Силосные траншеи, цементированные. Да кормокухню… Слыхали, теперь корм для скота даже из нефти добывают?
— Гениальный план! Осталась самая малость — нефть в Чаране отыскать.
— Поставить бы дом для животноводов — белый такой, каменный. С душами…
— А речку запрудить и озеро сделать!
— А в озеро кобяйских карасей напустить!
— И деревья насадить, чтобы снова Чаран — берёзовая роща была. Киму Терентьеву присудить каждый год сажать по двадцать пять берёз, вместо срубленных.
— Ты, умник! Я их для себя рубил? Велел старик…
— Эх-хе-хе, хозяева молодые! — лёгок на помине, явился старик Хаачан, как из сугроба возник. Теперь, когда его коровы получили кое-что, и сам скотник повеселел. — Эх-хе-хе, как вы всё распланировали хорошо! Да не получится…
— У нас, дед, получится! Захотеть только.
— А вот и не получится! От фермы Чаран через год и следа не останется. Под корень её… От деревни далеко, дороги к ней плохие… Вот на правлении как порешили!
— А мы пойдём к твоему Кардашевскому да стукнем кулаком: руки прочь от Чарана! И оставят твою завалюху.
— Помоги вам тангара… — пробормотал старик, несколько ошеломлённый такой молодой уверенностью. — Я, старый конь, не хочу с Чараном расставаться. Я и родился здесь…
Он обернулся, поманил Аласова пальцем.
— Подойди-ка сюда. Слыхал, какую красивую сказку придумали? Озеро, белый дом… Разве это серьёзно?
— Как знать, — ответил Аласов. — Вон ведь наш Юрча сказал: только бы захотеть.
— Парни вы мои дорогие! Ну захотите, что вам стоит!
Лира улыбнулась про себя: вот как старому хочется увидеть белый дом в Чаране. А что, если и в самом деле! Здесь построим электростанцию…
Ай, коровы мычат! Кочки — не сено и не отруби, они всего лишь кочки. Какие там сказки — надо тальник резать, болотный мох запаривать… Погодите, бурёнушки, не ревите. Я всего на минуту себе передышку позволила. Прости меня, тёлочка-звёздочка, умаялась твоя Лира. Я сейчас, я бегу!
Лира — всегда чуточку в стороне от других — сегодня обо всем забыла: секач у неё в руках, как танцор на кумысном празднике.
— А знаете, девчонки, что с Пестряковой происходит? Раскрыть тайну?..
Лира похолодела: сейчас Верка Тегюрюк брякнет что-нибудь про Гошу.
— Это физический труд из неё человека сделал!
Лира кинулась за Булочкой, обе с визгом стали носиться вокруг чанов.
— Тише вы, коров напугаете!
— После такого голода их ничем не напугаешь. Верно, Звёздочка?
— Муу-у…
— Вот видишь — согласна.
XIX. «Если бы я был волшебником»
Она долго робела перед этой темой, но решилась наконец. И вот стопка тетрадей перед ней. Неужели не получилось?
Верхняя тетрадь с заслюнявленными углами — это Сёма Брызгалов, прозванный Брызгулей. Он и на самом деле «брызжущий» человечек — ни минуты не посидит, слова из него вылетают, как пробки из пугача.
Итак, дорогой мой Брызгуля, ты волшебник. Так что же?
«…Я бы построил самый большой космический корабль и вывел такие семена, которые могут расти не по дням, а по часам…»
Космический корабль и удивительные семена нужны Сёме Брызгалову для экспедиции на Марс, который «пустыня, а нужно сделать, чтобы там были сады». Себе самому он отводил скромную роль командира космической экспедиции, а ответственной за озеленение Марса назначил — кого бы вы думали? — преподавателя ботаники и зоологии Майю Ивановну Унарову!
Деловито и уверенно Сёма разъяснял, почему озеленение Марса следует поручить именно их юннатскому кружку. О «волшебстве» он просто не вспоминал, поскольку речь пошла, с точки зрения Брызгули, о вполне реальном — космос, Марс, растения, ракета, Майя Ивановна. Требовалось только разрешение правительства и школьной дирекции.
Ах ты, Сёмочка дорогой, дитя космической эры! Как не почувствовать перед тобой свои годы. Когда Саргылана училась в своём шестом «А», ей и в голову не могли прийти такие деловые рассуждения о Марсе. А я ведь, Сёмочка, не из прошлой эры, мне совсем ещё недавно было двадцать! Что ж, спасибо за Марс. И за Майю Ивановну, что удостоил её такой чести, — она хороший человек, достойна быть ответственным лицом в марсианской экспедиции отважного космонавта Брызгалова, по прозвищу Брызгуля.
В следующих тетрадях «волшебного» было больше: Тима Олесов хотел бы превратиться в человека-невидимку и летать без крыльев, а Толя Курбатов предлагал смелый план истребления всех водородных бомб вместе с поджигателями войны.
А вот тетрадочка чистенькая, будто только из магазина — отличницы Дины Сергучёвой. На уроках отвечает — словно читает на память учебник. За партой не шелохнётся, не отведёт от тебя глаз. Всегда наутюжена, каждая складочка на месте. Что же в твоей чистенькой тетрадочке, маленький ты мой «всем ребятам пример»?
«Если бы я была волшебником, — прочла Саргылана, — я бы постаралась ещё лучше усваивать весь необходимый учебный и внеклассный материал, чтобы никогда не получать «4», а только «5». Дальше описывалось, как бы Дина с помощью волшебства выполняла и все другие пункты, отмеченные в «Ступеньках пионера» и «Правилах поведения учащихся в школе и вне школы». Бедная ты моя… Хоть бы разочек дрогнуло у тебя перо в руке, хоть бы брызнули от сильного нажима чернила, написала бы шальное что-нибудь. Нет, всё правильно. Дина, Диночка. С малых лет глухое сердце… Почему?
Саргылана ещё раз прочла написанное Сергучёвой, как бы ища ответ на свой вопрос, но за ровными строчками, как за забором, ничего не разглядела. Вспомнилось, как однажды зашла она к отцу Дины. Заместитель председателя здешнего колхоза, отдельный кабинет, табличка на двери… «Хочу вас обрадовать, ваша дочь учится очень хорошо!» Но Сергучёв-отец отрубил, как резолюцию наложил: «Обязана учиться очень хорошо». Всё наше внимание уходит на двоечников, а за таких, как Дина, вроде бы и беспокоиться школе нечего. Нечего? Так ли?
А вот кто-то пишет, что будь в нём волшебная сила, всю её употребил бы на одно — оживить Владимира Ильича, лежащего в Мавзолее на Красной площади. Саргылана глянула на обложку: Алёша Тытыгынаев. Ах, Алёшенька, почему ты не волшебник?!
Он оживил бы Ильича и по праву близкого теперь человека попросил бы его приехать к ним в Арылах. Они прилетят из Москвы на ТУ-104, и Ленин придёт в избу Тытыгынаевых, и бабушка угостит дорогого гостя самым вкусным: керчехом и кобером с земляникой и поджаренным карасём на вертеле…
Стопка тетрадей перед Саргыланой заметно убывала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44