Сколько она продолжалась
раньше? Наверное, час-другой? Не так уж долго. Я смогу ее вынести, потому
что должна. Я не ела уже десять дней.
Я вышла на лестницу.
Редкие огни мерцали в открытых окнах, в развалинах, в отстроенных
помещениях, и многочисленные - в деревянном укрытии, построенном Дараком
для бездомных. Запах пищи доносился оттуда, густой и мускусный. Я
направилась в ту сторону.
За узкой дверью горели костры в кольцах камней или в железных
жаровнях, а наверху покачивались желтые светильники. На грубом вертеле
вращалась, потрескивая и воняя, большая туша. Жители деревни сбились в
тесную кучу, словно им нравилась такая близость друг к другу. Дарака там
не было.
Когда я вошла, воцарилась гробовая тишина. Они благоговейно притихли.
Я прошла по центральному проходу, между костров и котлов. Каждый кусок
пищи, мимо которого я проходила, вызывал у меня дурноту, но я нашла
бурливший в углу котел, и подымавшийся от него запах показался мне не
настолько отталкивающим.
- Что это? - спросила я склонившуюся над ним девушку, застывшего при
виде меня, разинув рот.
- Похлебка, - запинаясь, ответила она, - овощная...
- Не дашь ли мне немного?
Она заметалась, сделала знак, и подбежал ребенок с половником и
деревянной чашей. Стоя под взглядом всех собравшихся в убежище и
покачивающимися золотыми глазами светильников и свечей, девушка принялась
наливать половником в чашу, раз, другой...
- Довольно, - остановила я. Потом взяла чашу и поблагодарила ее, но в
этот миг большая ручища выбила чашу из моих рук, и девушка завизжала.
- Разве Дарак не говорил тебе не давать пищи ведьме, сучка, -
прорычал голос, утробный и угрожающий.
Девушка отступила на шаг. Но интерес разбойника был уже сосредоточен
не на ней.
- Итак, бессмертной богине, которая веками спит под горой, все-таки
нужно набивать живот, да? Дарак сказал нам, что ты придешь сюда, и велел,
когда ты придешь, отвести тебя к нему.
Я посмотрела на разбойника сквозь глазницы маски. Пустое, ничего не
выражающее лицо. Он даже знал их легенду, но не возрос на ней сызмальства,
как Дарак. С этим мне было не на что рассчитывать.
- Если Дараку Златолову нужна помощь богини, ему требуется только
попросить, - сказала я. - Я пойду с тобой.
Разбойник крякнул и развернулся к выходу, предоставив мне следовать
за ним.
- Прости нас, - прошептала девушка.
Я коснулась пальцем ее лба, мягко, словно благословляя, и ничего не
почувствовала, в то время как ее лицо залилось краской и благодарностью. А
затем последовала за своим конвоиром.
Он повел меня по темным переулкам, говоря, по какой тропе следовать
сейчас, и идя позади меня. Здесь большинство зданий сровняло с землей. Мы
миновали рыночную площадь со сломанными загонами для овец и сгоревшим
деревом в центре, похожим на огромную угольную палку. Тут я расслышала
музыку, дикую, яркую музыку, первобытно мелодичную и ритмично, в основе
которой был бой барабанов. Показался склон, где стоял большой дом,
выходящий фасадом на озеро, к горе. От дома остался только один двор, и
здесь в жаркой ранней темноте люди Дарака ужинали вокруг своих костров,
играя эту грубую музыку, способную продолбить каменные стены.
Разбойник толкнул меня через низкую арку. Под босыми ногами у меня
лежала мостовая, все еще теплая. Вокруг валялись разбросанные кости и
огрызки яблок, и один-два пса с надеждой обнюхивали их. Девушка с черными
волосами отплясывала, с притоптыванием вращаясь бесконечными кругами, и
золотые браслеты у нее на руках походили на огненные кольца какой-то
горящей планеты.
Сидевший в противоположном конце на полосатом коврике, словно горный
король, каковым он, собственно, и был, Дарак поднял голову. Вокруг него
расположилось несколько разбойников и девица, помещенная подобающе далеко
за низким столом. Я узнала ее: та, другая, спустившаяся с ним с холма, в
черно-желтых шелках.
Теперь разбойник стал рьяно толкать и гнать меня. Мы приблизились к
столу - интригующему предмету меблировки из какого-то светлого легкого
дерева, покрытому в избыточной мере резьбой, определенно краденому, явно
таскаемому с собой как символ богатства, власти и хорошего вкуса Дарака.
Дарак вежливо улыбнулся.
- Богиня наконец испытывает голод, - заметил он. - Присаживайся тогда
и ешь.
- Я не могу есть при других, - отказалась я.
- Конечно, твоя священная маска. Тогда сними ее.
- Моего лица никто не должен видеть. Разве ты не помнишь этого,
Дарак?
Мой голос, такой холодный и ясный, был моей последней силой. Я теперь
слабела, испуганная, рассерженная и сбитая с толку. Со всех сторон до меня
доходила вонь от еды и спиртного, и, похоже, не виделось никакого
спасения.
- Мы не боимся, богиня.
Он перестал смотреть на меня, очищая фрукт. При всем его рассиживании
здесь, он был не из тех, кто любит сидеть спокойно. Я пожелала ему смерти,
но не достаточно сильно.
- Брось, богиня. Нам ясно, что тебе надо скрывать. Ты альбинос -
белые волосы, белое лицо. И глаза тоже - хотя прорези маски отбрасывают на
них хорошую тень, никакого цвета не видно. Итак, хватит притворяться.
Садись и ешь.
Он слегка кивнул; я едва увидела этот кивок. Но здоровенный скот у
меня за спиной захихикал, как ребенок, и смахнул мне кончиками пальцев
волосы, подбираясь к крючкам маски.
Нет, клянусь всем содержимым моей пропащей души. Мой позор не будет
явлен в этом их вонючем логове.
Стремительно обернувшись, я нырнула под его руку. Моя стопа, длинные
пальцы которой сжались словно кулак, взметнулась вверх и ткнула его точно
в пах. Изо всех сил. Я видела, для чего эти твари, полуживотные,
использовали свои гениталии, помимо их истинного назначения, и испытывала
откровенную и жестокую брезгливость. Он заорал, согнулся пополам и упал, и
я поняла, что сделала для него достаточно.
Я снова повернулась к Дараку: тот выглядел удивленным.
- Ну, - только и сказал он и умолк.
Я воспользовалась преимуществом за секунду до того, как станет
слишком поздно, пока он пребывал в растерянности перед своей ордой.
- Ты вождь этих людей, - обратилась я к нему, - и поэтому имеешь
право. Я покажу тебе то, чего нельзя видеть никакому другому человеку.
Наедине. Тогда можешь судить сам.
Я почувствовала тошноту, когда сказала это, тошноту и тоску, и уже
стыдилась. Но я знала, что требовалось сделать.
Миг спустя он улыбнулся.
- Почетно, богиня, увидеть наедине то, на что никому другому нельзя
смотреть.
Некоторые из них расхохотались, и принялись отпускать разного рода
нелепые примитивные шуточки насчет полового акта.
Один нагнулся к Дараку и настойчиво попросил:
- Позволь и нескольким из нас пойти с тобой. Не доверяй этой суке.
Дарак поднялся и потянулся. Большие мускулы заиграли под бронзовой
кожей.
- В день, когда Дарак побоится пойти с девчонкой в лес, можете
подыскивать себе нового вожака.
Он подошел ко мне, взял меня за руку и вывел со двора, идя большими
шагами так, что я спотыкалась и мне приходилось бежать, чтобы не отстать
от него. Разбойники позади нас смеялись, все, кроме того, которого я
пнула: тот стонал и плакал на земле.

Мы зашли на ужасную мертвую землю неподалеку от озера. Большие
участки обгоревших деревьев, хрупких, но все еще стоящих; ночной ветер
ломал их ветки и нес мелкую черную пудру нам в лицо. Только вода казалась
чистой. Всходила луна, красная и смазанная с одного края, словно она
подтаяла и стала ущербной.
В некотором смысле я была удивлена, что он не повалил меня на землю и
не поимел, как только мы вошли в этот ужасный лес. Он был разгорячен,
немного испуган, сам того не сознавая, сексуально возбужден, как
чувствовала я. Он все еще держал меня за руку, и теперь я высвободила ее.
- Здесь достаточно далеко для богини? - спросил он с язвительной
вежливостью. Я гадала, не спросит ли он вслед за тем, так же ехидно и
застенчиво, не расстелить ли ему для меня плащ?
- Нет, - сказала я, - чуть дальше. Есть место для всего, но это не то
место.
Я шла теперь впереди, к берегу. Мне помнились большие острые камни,
которые я видела там.
Шагая по пеплу вперед, по направлению к воде, я попросила его:
- Оглянись вокруг нас. Убедись что здесь никого нет.
- Посмотри ты, богиня, - предложил он. - Твои бессмертные глаза
должны видеть получше моих.
И поэтому я посмотрела. А затем припала к земле, сделав ему знак
сделать то же, вытягивая руку словно для того, чтобы опереться, и находя
не глядя настолько идеальный камень, что я могла б намеренно подложить его
здесь. Моя правая рука легла на крючок маски, и он смотрел, завороженный,
наперекор себе: старое гнилое суеверие снова одолевало его. Дышал он
учащенно, глядя мне в глаза, и моя левая рука метнулась вперед, и камень
ударил его по лбу около виска. Удар должен был оказаться достаточно
сильным, чтобы убить его, но наверное я сама была в таком же неустойчивом
положении, в каком был он; кроме того он в последний миг понял и попытался
броситься в сторону, и оказался очень проворен и силен. В любом случае мне
было трудно убить Дарака: он значил для меня больше, чем мой гнев позволял
мне понять.
Поэтому удар получился неудачным. Он оглушил его, а не убил, и он
упал набок, и щетина на его широких скулах выглядела очень длинной. Я
поднялась и побежала от него, как преследуемая кошка, спотыкаясь в
темноте.

Но камень почему-то по-прежнему был у меня в руке. Похоже, я не могла
выпустить его, и это замедляло мое бегство. Я не понимала толком, зачем я
цепляюсь за него, но, думается, я знала, что он погонится за мной, и тогда
мне опять понадобится защищаться. И, похоже, держа его, я так замедлила
свой бег, что Дарак мог догнать меня, готовую в тот же миг, как он
догонит, драться с ним.
Этот двойной импульс затуманил мне мозги, и хуже того, мой голод
набросился на меня, словно зверь. С подгибающимися коленями, ощущая
головокружение, я обнаружила наконец, что нахожусь неподалеку от края
воды, направляясь обратно к вулкану. Поняв это, я остановилась, тяжело
дыша, повернула в сторону и попыталась подняться по склону. К этому
времени я должна была порядком удалиться от деревни. Но пепел, голая почва
и сланцевая глина осыпались у меня под ногами, и я заскользила, извиваясь,
вниз, кое-как цепляясь свободной рукой и создавая такой шум, что не
услышала шагов позади меня, пока не стало чересчур поздно. А когда
услышала, то обернулась, и там стоял он.
- Иди сюда, прах тебя побери!
Его голос рассек ночной ветер. Я потеряла опору под ногами, оставила
с трудом завоеванную территорию и упала обратно, ободранная и
запыхавшаяся, в нескольких футах от него. На лбу у него наливался, словно
гневная звезда, кровоподтек, и глаза его почернели от ярости. Он
пошатывался, все еще ошеломленный, но в общем и целом я не причинила ему
большого вреда. Он обругал меня каким-то ругательством своих горцев,
которое я поняла только в общем, а потом приблизился ко мне, и я была на
ногах, сжимая в левой руке камень самым острым концом к нему. Он с миг
постоял не двигаясь, немного кашляя от нашего пробега по шлаковой пыли;
его рука тоже не была больше пустой. В ней поблескивал скверный на вид
нож, тонкий, но прочный, с приваренными и торчащими из середины клинка
колючими кусочками металла.
Мы кружили друг около друга, оба нервные, в растерянности, снова оба
наполовину во власти друг у друга. А потом он вспомнил, что он ведь Дарак,
и мужчина, и что я - всего лишь жалкая женщина - нечто такое, что надо
победить, подавить и вернуть в вечное подчинение, не достойная его ножа, и
он замахнулся другой рукой, ударив меня по ребрам и животу, и тут все
оборвалось.
Я лежала под вертящимся черным небом, кружившем на вороньих крыльях,
опускаясь все ниже и ниже, с камнем - в миллионе миль от моих рук, и
руками - в миллионе миль от моего мозга.
Я достаточно помнила, чтобы закрыть глаза, когда он стянул с моего
лица маску Той.
Время остановилось.
Я наконец открыла глаза, и, думается, до того я на несколько секунд
потеряла сознание, потому что он сидел чуть в стороне, наполовину
повернувшись ко мне спиной, а я не слышала, как он удалился от меня, и не
почувствовала, как он уронил маску мне на грудь.
Он глубоко дышал. Я не видела чулком его лица, чтобы прочесть
выражение на нем. Я повернула голову к камню, и он лежал теперь так близко
от меня, что мне подумалось, будто он переместился сам собой. Затем он
изменился, и стал ножом, который мне показал Карраказ, ножом, который
всегда будет тут как тут для меня, чтобы я могла покончить с жизнью. И я
знала, что могу велеть ему поразить меня, и он послушается; и смерть будет
утешением. Но мои губы одеревенели, а рот забило пылью. Я не могла
воззвать к нему.
Затем Дарак сказал:
- Эта деревня всегда бесила меня. Я помню только побои, которые
получал здесь в детстве, но всегда приезжаю снова, чтобы получить новые
удары по спине. Вот так я приехал к ним опять и попытался им помочь, а они
призвали тебя и взывали к твоему имени. Пусть себе катятся тогда.
После этого он ненадолго умолк. Ветер мягко волновал озеро, и пепел
шелестел, как сухие листья.
- Ты, - сказал наконец он. - Я не знаю, кто ты - возможно человек, но
не нашей расы. Не мужчина и не женщина. Даже не зверь. Да. Наверное,
богиня.
Я зацепила за уши крючки маски. Нефрит, повешенный мной на шею, лежал
ледяной каплей у меня над сердцем. Я поднялась, повернулась и пошла к
более плоской местности рядом с озером, где я могла выбраться на волю, и
идти куда пожелаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71