— Пора бы знать, что в древних стенах замка благородного рода Муров кокетливых девиц не принимали. Кокетство — дурной тон.— Кто — дулной? — Принц явно тяготел к глубоким познаниям.— Кто — кто?— Тон — кто?Юрг, отложив недостроенную мельничку, решительно поднялся:— Вот тебе яркий пример того, к чему приводят нравоучительные исторические экскурсы. Выпутывайся теперь, как знаешь, только полегче с примерами дурного тона. А впрочем, лучше мы с сынулей скупнемся.— Очу-очу-очу! — Фирюза, несмотря на некоторую разницу в возрасте, не желала ни в чем отставать от своего молочного брата (от одной козы молоко пили). Вокруг ее чернокудрой головки реяли клочки огненного перышка, с которым она успела расправиться в соответствии со своим уже вполне сформировавшимся характером.— Гулять можете, купаться — ни в коем случае, ветрено, — вынесла свой вердикт принцесса, присаживаясь на пороге, чтобы снять тесные сапожки. — А кстати, почему мне никто не говорит, что от Алэла пришел вызов?Рыжее перо, сброшенное на Бирюзовый Дол красным зимородком, означало, что кто-то из Алэлова дома жаждет пообщаться с обитателями Игуаны.— Перышко светлое, значит, там никакой беды не приключилось, иначе было бы оно цвета кофейного пойла, — отозвался Юрг, презиравший слабенький джасперианский напиток. — Так что торопиться некуда. Ких, будь другом, слетай к соседям, выясни, с чего переполох.Никто глазом не успел моргнуть, как исчезнувший было Ких, снова возник на том же месте.— Ага, — удовлетворенно констатировал командор; — явился передо мной, как лист перед травой, и рот до ушей. Из этого следует, что у Алэла очередной сабантуй.— Так точно! — выпалил младший дружинник, продолжая сиять. — Торжество по поводу наречения новорожденных. Особо званы принцесса с супругом. А остальные… ну не так чтобы особо… но настоятельно.— Дорогая, деваться некуда, доставай из сундуков кринолин с декольте на двенадцать персон.Мона Сэниа резко поднялась, словно у нее появилось безотчетное желание заслонить собой маленького Юхани.— С твоего разрешения, сегодня мы с Ю-ю останемся дома, — проговорила она что-то уж чересчур индифферентно. — Отправляйтесь-ка представительной делегацией — у Эрромиорга вполне вельможный вид, когда он постарается, а Киха с Флейжем возьмете для поддержания веселья. Королевской чете передайте, что я безгранично огорчена, но Юхани перекупался, а у Алэла всегда ветер с моря…Юрг схватился за голову:— Что я слышу: чтобы наш сын боялся морского ветра?.. Сэнни, что на тебя нашло?— У меня что-то непразднично на душе…— Слушай, а ты не боишься, что царственные бабуля и дедуля будут оскорблены таким отказом?— Вот поэтому я и прошу тебя слетать туда, пусть на этот раз и без меня. И Фирюзу захватите.Раздался радостный визг — маленькая плутовка никогда не упускала случая подслушать разговор взрослых.— А мы тут наберем тебе перышек, — улыбнулась ей мона Сэниа, хотя улыбка эта не была наполнена теплотой.— Это на ветру-то? — хмыкнул разобиженный супруг.Так и расстались — нельзя сказать, чтобы довольные друг другом. Но ей была невыносима мысль о том, что они с сыном снова окажутся под перекрестными вспышками беглых взглядов всего королевского семейства. До сих пор ей казалось, что она равнодушна к посторонним взорам; но, на сей раз, они были до такой степени непонятны, что становились просто оскорбительными.Зато через пару часов возвращение представительной делегации было самым восторженным.— Сыты, пьяны, и носы в табаке! — крикнул Юрг, спуская с плеча Фирюзу, с ног до головы разукрашенную причудливой росписью — похоже, над нею трудилась не только Ардиень, но и старшие сестры-царевны.Малышка крутилась, слизывая с ручонок сладкую цветочную пыльцу, на практике постигая, что локоток не только не укусишь, но и не оближешь.— Нет, честное слово, Сэнни, совершенно напрасно ты капризничала! — Юрг прямо-таки пузырился радужными впечатлениями. — Пир был действительно на весь островной мир, по всему берегу настелены новенькие циновки, а на них чего только нет! Никогда не думал, что эти острова так богаты. А сам Алэл… В последнее время я его уж совсем за старую перечницу держал, а тут он так разошелся — ему бы иллюзионистом работать. К тому же, оказывается, сегодня — День Живой Плоти… Впрочем, у него каждый день — какой-нибудь особенный. Так вот, с любым из нас он мог сотворить все, что угодно…— Кому — угодно? — быстро спросила принцесса.— Ну… всем. Чтоб весело было. Как в настоящем шапито.— И что же он сделал с тобой?— Усы отрастил. Синющие! Потом, правда, изничтожил, чтоб тебя не напугать. Хорошо еще, что не бороду, а то ходил бы я, как наш легендарный герцог-душегуб, который не то шесть, не то восемь жен порешил.— Ну, муж мой, любовь моя, — через силу улыбнулась она, — еще, как ты любишь говорить, не вечер…Или вот: я мимоходом заметил, что по части рыжести Флейж просто неподражаем, так наш высокородный Хоттабыч — помнишь, я рассказывал? — и бороденку не щипал, и «трах-тибидох» не бормотал, а глядь — за столом уже два Флейжа, с лица совершенно неразличимы, будто два апельсина на солнышке, только вот на втором — камзол нашего Кродриха, поелику всякая одежка к живой плоти уже не относится. И знаешь, что мне пришло на ум? Он ведь и собственных внучат мог очень даже просто изменить. Ты не приглядывалась к старшему? Ну, ведь вылитый новорожденный Ю-юшка! Недаром старый хрыч все на нашего сынулю поглядывал и вздыхал завистливо.— А как же этот… Шамшиенин малыш? Он же весь в папашу… — растерянно пробормотала Сэнни.— Все правильно — в каждом эксперименте должен быть, так сказать, контрольный экземпляр, оставленный в первозданном виде.Принцесса вдруг резко повернулась и умчалась в свою комнату. Юрг, недоумевая, только пожал плечами — ему и в голову не пришло, что его жена может прятать слезы, непривычно ожегшие ресницы. Она, никогда не плакавшая от горя, впервые почувствовала, насколько же безмерным может быть облегчение, когда с плеч сваливается такая невидимая гора… 5. Как снег на голову Утро занялось прозрачное, легкое, словно умытое талой водой — да разве и могло оно быть другим, когда позади осталось все чудовищное смятение прошлых дней, слава древним богам, так никем и не замеченное… кроме верного рыцаря Лронга?Мона Сэниа тихонько выбралась из постели и, бесшумно ступая босыми ногами, невесомо пролетела по спальне, на бегу заворачиваясь в необъятное пушистое полотенце. Скорее в море, смыть с себя даже память о давешнем наваждении! Море теперь было для нее еще одним даром Юрга, ее звездного эрла — ведь джасперяне, не привыкшие к необозримым водным просторам, инстинктивно избегали даже озер. Но за год, проведенный на Игуане, без купания в непривычной, солоновато-терпкой воде не мог уже обходиться никто. Включая малышей.Беззвучно засмеявшись собственной легкости, она шагнула в привычное ничто, чтоб через неощутимый миг уже стоять на одиноком плоском утесе, у подножия которого зазывно пришептывало море, обещая первозданную свежесть. Она переступила с ноги на ногу, поеживаясь от ночной стылости камня, и тут сквозь шелест пенных гребешков услышала голос.Едва уловимый, он не доносился с какой-то определенной стороны — он просто был повсюду, как туман, как запах моря; слишком тихий, чтобы быть узнанным, он искал именно ее, проникая в каждый уголок зеленого Джаспера: «Сэниа… Сэниа…»Она знала, что так послать свой голос мог только член королевской семьи. Все собственные беды и сомнения мгновенно отлетели прочь, и она замкнулась в себе, собирая все силы, чтобы ответить — это было непросто: ведь она тоже не знала, где находится ее собеседник, и точно так же, как он, должна была разослать ответ по необозримым просторам Равнины Паладинов;— Кто бы ты ни был, я слушаю тебя. Говори.— Я в поминальной часовне, — донеслось едва слышно, но теперь она узнала голос отца.В первый раз — это за столько-то времени!— Я на голом черном камне посреди моря. Теперь, когда оба собеседника знали, куда посылатьсвой голос, говорить было значительно проще. Тем не менее, до слуха моны Сэниа не доносилось больше ни слова. Молчала и она: этот разговор был необходим не ей. Случилось что-то чрезвычайное, если король обращался к дочери, чей отказ от родственных уз он принял с царственным равнодушием; какой помощи от нее он хотел, если сам пальцем не пошевельнул, чтобы уберечь ее замок от нападения своих вассалов; слишком черствым оказался самодержавный дед, ни разу не пожелавший взглянуть на собственного внука и приговоривший к смерти его отца…Вот пусть теперь сам и объясняется.— Они убивают моих сыновей, — раздалось так отчетливо, словно правитель всего — как он полагал — зеленого Джаспера находился здесь же, на покрытом морской солью утесе.Мона Сэниа затаила дыхание: ее дружинники, время от времени навещавшие родительские замки, приносили порой весьма печальные вести: за эту зиму один за другим погибли два ее брата, оба на рыцарских поединках. Но смерть на ристалище — это судьба истинного рыцаря, а братья таковыми и были. На это ее отец сетовать не стал бы, да еще и после столь долгого перерыва.— Совсем недавно мы похоронили младшего… — Сэниа задохнулась — это был единственный из братьев, кого она любила с неожиданной для себя нежностью, которую невозможно было спрятать от насмешек старших. — Это не был честный поединок, его заманили в болотную ловушку, и щупальца жавра не позволили ему уйти в ничто. Говорят, что в этот миг он звал тебя… Когда мои ратники его отбили, у него уже был сломан позвоночник.— Его голос до меня не долетел, — с отчаянием прошептала принцесса. — Наверное, я была…Она запнулась — ему незачем было знать о ее полетах на другие планеты.— А сегодня ночью на моих руках умер Наследный. Его привязали к дереву и подожгли, — безжизненным голосом закончил король.Но она почувствовала, что за пеленой монотонности, рожденной безграничной скорбью, скрывается обвинение: если бы она была покорной и кроткой дочерью, если бы она не заставила эрла Асмура назвать ее своей женой и не бросилась следом за ним в неоглядные просторы Вселенной; если бы из своих странствий она не привезла на Джаспер незваных чужаков, которых священные Анналы именовали «звездными волками», и если бы те, в свою очередь, не начали бессмысленную еретическую борьбу с крэгами, неразлучными поводырями слепорожденных джасперян, в согласии с которыми его народ безбедно прожил столько столетий…— Твой крэг с тобой? — Мона Сэниа прервала затянувшуюся паузу резче, чем следовало — ведь она сама недавно познала родительское горе.— Нет.— Тогда скажи прямо, чего ты от меня ждешь, отец.— Я и сам не знаю…— Скажи, чего ты хочешь, король Равнины Паладинов!Теперь он колебался лишь мгновение:— Наша земля объята войной, и я не знаю, что хуже, бунт, поднятый твоим супругом против крэгов, или это кольцо мятежей, смыкающееся вокруг моей столицы. На востоке восстали «ревнители крэгов», которые требуют вернуться к полному повиновению пернатым поводырям и уничтожить светоносные офиты, дарующие зрение моим подданным.— Я слышала об этих фанатиках, отец.— Если бы только это! На севере поднял восстание Оружейный эрл, который, напротив, поклялся перебить всех крэгов Джаспера, но пока не преуспел в этом… не знаю, к счастью, или к сожалению. Так что теперь в моем распоряжении только то оружие, которое хранится в дворцовом арсенале. И как в законном порядке эти запасы пополнить, я не знаю.— Еще никогда в жизни я не слышала от тебя так часто повторяемого: «не знаю», — безжалостно отметила принцесса.Зато мне известно другое, — продолжал голос, дребезжащий, как у человека, вступившего в пору далеко не безмятежной старости, — несколько западных эрлов, объединившись, заявили, что больше они не подчиняются никому, потому что намерены образовать государство без короля. С крэгами или без — это неважно.— Очень мило, — заметала принцесса. — Но как они собираются прокормиться? На западе нет никаких плантаций, а дичь в лесах они перебьют за пару месяцев. Это несерьезно, отец.— Это было бы действительно несерьезно, если б они одни оказались против всего остального королевства. Но оно во власти мятежников. Даже на крайнем юге, в прибрежных скалах, угнездились какие-то безумные выродки, которые собираются жить, как они говорят, «по заветам древних предков». То есть так, как существовали полулюди до возникновения современной цивилизации, до полетов к другим созвездиям, до появления крэгов.— В звериных шкурах и с каменными топорами, — подхватила мона Сэниа. — Что ж, может быть, это — единственная возможность оставаться независимыми и счастливыми. Во всяком случае, хоть они-то никому не мешают.— Да, но понятие «первобытность» они толкуют слишком буквально: стало известно, что они практикуют… каннибализм. И это в моем королевстве!Мона Сэниа почувствовала себя так, словно глотнула морской воды.— Таких вешать без суда, — жестко проговорила она. — Но это окраины. А что же столица, что твой болтливый Диван?— С тех пор, как крэги воскресили младшего сына верховного судьи…— Воскресили?! — мгновенная вспышка памяти помогла ей понять, что произошло.Это было год назад, когда после их возвращения с Тихри она впервые позволила своим дружинникам посетить Королевские Сады, благо на них не распространялся запрет, наложенный венценосным крэгом на Сэнни и Юрга. Тогда она напомнила им о клятве, на которую ее вынудил венценосный диктатор: рассказывать о том, что случилось с ними на Тихри — но правду и только правду. Но для нее не лгать — это было так естественно, что она даже не задумалась о подоплеке такого требования. Вот ее простодушные воины и рассказывали каждому встречному о том, как милостивы бывают тихрианские крэги, то бишь анделисы, воскрешая некоторых умерших.Ей, неискушенной в хитросплетениях политических договоров, в голову не пришло добавить: рассказывать следует правду, но не всю правду.— А!.. — продолжал король, и по его тону нетрудно было догадаться, что Его Величество безнадежно махнул рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66