.. Мы ведь ему слово давали, что никто не узнает о том, что происходит на Первозданных островах. А кто-то проболтался. Как теперь прикажешь объясняться со здешним государем-батюшкой?Мона Сэниа едва шевельнула сухими губами:— Не знаю.Черт побери, да что с тобой? Вчера я на тебя глядел — нарадоваться не мог. Что за это время стряслось? Вроде бы все началось с того, что я поговорил с Ардинькой. Или нет? Между прочим, глядишь ты на нее, словно это привидение какое-то. С чего вдруг? Она же всю зиму помогала нам Ю-юшку с Фирюзой нянчить, крутилась тут как волчок, в особенности тогда, когда ты сама на Свахе пропадала. Все по воле вольной, никто ее не принуждал. Сердечко у нее такое золотое, хоть и рожица рыбья. Приревновала ты меня к ней, что ли?Горячо, мой звездный эрл, горячо. Только не в Ардиньке дело. А в чем — лучше умереть, чем произнести вслух.Хорошо еще — не умел он подслушивать ее мысли.— Или к сестричкам ее старшим, гусыням расфуфыренным? Жили у бабуси два чванливых гуся… Ты бы и старушку-королеву сюда приплела. Ох, и глупая ты у меня, мое твое возлюбленное величество!Он двумя пальцами острожно приподнял ее упрямый подбородок и принялся целовать застывшее лицо, немилосердно царапая нос об острые камни драгоценного обруча.— Да знаешь ли ты, что если их всех расставить в шеренгу по одной, да прибавить еще девчонок из моего интерната, у которых я списывал, и первокурсниц из академии, коих я от спортзала до общежития провожал, и вертихвосток с космодрома, с которыми мы землянику на болоте собирали, а потом мне на них поглядеть — честное слово, я ведь вместо них одну тебя видеть буду! Представляешь себе: шеренга душ так на пятьсот, и все на одно лицо. Твое.Мона Сэниа едва уловимо вздохнула.— Не веришь? Не веришь — и правильно делаешь: земляника на болоте не растет.Теперь она уже смогла тихонько рассмеяться.— Кто смеется — тот, как утверждают наши эскулапы, абсолютно здоров. А теперь, когда все встало на свои места, может, скажешь, что все-таки выбило тебя из колеи, а?Она медлила всего какой-то миг.— Я просто до смерти испугалась, — проговорила она, опуская голову. — Когда на пороге появился этот крэг… Слава древним богам, вмешался Харр, но тогда я по-настоящему и струсить еще не успела. Но вот ночью, когда припомнилось все происшедшее, меня охватил настоящий ужас — ночной, какой нападает только в темноте. Ты меня понимаешь?— Еще бы. Будто я сам никогда ничего не боялся! Это ведь только трусы врут, что им везде море по колено. Ну я надеюсь, что между нами секретов больше нет, полное взаимопонимание и все о'кей. Так что пошли во двор.— А что это значит — о'кей?— Это значит, что мы с тобой тут прохлаждаемся, а Ардинька возится там с нашим новым сокровищем… черт, имя у него какое-то заковыристое, ни один отец в здравом рассудке так ребенка не обзовет.— Имя очень звучное, я бы сказала, прямо-таки королевское. Эзерис… Эзер. Эз.— Эзззз… Не годится — точно оса звенит. Знаешь, у нас в Древнем Египте водился такой весьма почитаемый бог с созвучным именем: Озирис. Или Осирис, кому как нравится. О! Нашел. Я нашего пацана буду звать Оськой. Ему, стервецу горластому, очень даже подходит. Надеюсь, папенька вето не накладет. Да, и вели Эрму прислать мне из оружейной другой меч, должен же я, наконец, Харру свой отдать — долг чести, как-никак.Но даже командорский меч, для любого тихрианского князя показавшийся бы сказочным даром, не нарушил скорбного безразличия менестреля. Островная царевна, исполненная к нему безграничной жалости, помноженной на абсолютное непонимание происходящего, протянула было ему спеленутого сына — он как-то испуганно спрятал руки за спину и отступил назад. После этого по общему молчаливому уговору все оставили его в покое.Жизнь потекла своим чередом.И только мона Сэниа в суете так нежданно прибавившихся забот не могла избавиться от ощущения, будто между нею и Юргом возникло неощутимое, ведомое только джасперянам ничто, через которое теперь придется каждый раз переступать. * * * По утрам командор не отказывал себе в удовольствии подглядывать за женой, когда она поднималась, вскидывала еще горячие сонные руки, собирая на чуточку влажном затылке душистый ворох по-рассветному мерцающих волос, и ногой, способной довести до инфаркта всех римских пап вместе взятых, нашаривала невесомую сандалию, и поднимала над головой утреннее сиреневое платье, точно знамя наступающего дня, в котором они будут неразлучны — и оно с ритуальной медлительностью скользило вниз, на мгновение застилая еще не пробужденное заботами, по-боттичеллиевски безмятежное лицо. И тогда он шепотом, чтобы не разбудить малышей, делился с ней ночными мыслями, пока еще не погребенными под ворохом что-то чересчур обильных каждодневных напастей.— У меня свежая идея, — вот так вполголоса заметил через несколько дней командор. — Не сочти это за ревнивый всплеск, но не отправить ли нашего малахольного бродягу обратно, в тихрианские степи? Он уж который день по просеке вышагивает, как страус, будто заново ходить учится. На сынишку — ноль внимания. Хотя, судя по его собственным откровениям, на своих дорогах наплодил он предостаточно малышни и всех побросал, как последний сукин сын… Говорят, родной воздух лечит лучше всякого снадобья — так может, отпустим его под крылышко к Лронгу? Травяной рыцарь, как-никак, хотя и бывший.— А что, разве сам Харр попросил об этом?— Да он вообще не разговаривает! Попробуй, угадай, чего он хочет, а чего — нет.— Мне кажется, он хочет только, чтобы его оставили в покое.Он задумчиво поглядел на нее, склонив голову набок, как это любила делать Гуен, когда впадала в созерцательное состояние.— Порой мне кажется, что и тебя теперь время от времени тянет очутиться подальше от всех. Или нет?— Меня?! — реакция была такой, словно принцессе лягушку за шиворот опустили. Юрг искренне удивился:— А чему ты возмущаешься? Это было бы простительно. Растили тебя во дворце, как эту самую мимозу на горошине, а тут — здрасьте вам! — сразу тройня: один свой и два подкидыша. Другая бы наплакалась.— Боюсь, муж мой, любовь моя, что со всеми нюансами моего воспитания ты знаком более чем поверхностно. А что касается покоя, то сейчас я его представляю в одном-единственном допустимом варианте: сесть на обрывчик, что над Тараканьим Урочищем, свесить ноги и глядеть в туман. В нем порой такие занятные картинки угадываются…— Зачем так далеко летать? — Юрг потянулся было за алой футболкой смоленского производства, вовремя спохватился — красный цвет всегда раздражал супругу, а сегодня она, похоже, встала не с той ноги. — Гораздо проще проделывать это прямо здесь, была бы только кофейная гуща, в ней тоже что захочешь, то и увидишь. Весьма распространенная забава наших прабабушек.У моны Сэниа брови дрогнули и сошлись в одну грозную черту — знак, предвещающий всплеск непокорности.— И, тем не менее, я собираюсь побывать там в самое ближайшее время. С твоего позволения, мой звездный эрл.Это без малейшего намека на то, что таковое позволение будет испрошено.— Ну вот, ты опять… Вечно тебя куда-то тянет! — черт, ну и утречко: и сапог не на ту ногу, и жену тянет не в ту степь. — Ты не находишь, что сейчас — не совсем подходящий момент? Крэги сюда незваными шастают, менестрели с дитятями на голову валятся, батюшка твой в полном раздрипе со своими вассалами, да и мы с тобой не больно-то преуспели в роли детективов…Она, не дослушав, истинно королевским безапелляционным тоном бросила через плечо:— Эрромиорг, коня!Это значило, что Эрм, большую часть времени проводивший в паладиновом замке, через несколько секунд перешлет одного из грозных крылатых скакунов из асмуровских конюшен прямо на плешивую утоптанную лужайку за воротами Бирюзового Дола.— Присмотри там за Харром!.. — только и успел крикнуть Юрг вслед жене, исчезающей даже не переодевшись, в легком утреннем платьице.Значит, собралась недалеко, развеет дурное настроение и вернется. Через дымку полупрозрачного потолка можно было разглядеть, как крылатый конь, с первого знакомства напоминавший ему сказочного дракона, взмыл над соснами.С высоты птичьего полета моне Сэниа была хорошо видна просека, протянувшаяся вдоль всего острова на добрых два дня неспешного конского шага; но неторопливость — это было совсем не то, чего сейчас ей недоставало. Долговязый менестрель, вышагивающий по лесной дороге на журавлиный манер, мог сегодня обойтись без ее присмотра. И напрасно Гуен, неизменная участница ее подоблачных игр, призывным похохатыванием напоминала ей, что не мешало бы, как всегда, покинуть безопасное седло и ринуться с головокружительной высоты вниз, упиваясь блаженством свободного полета.Мона Сэниа досадливо махнула на нее рукой — отстань, мол, подобру-поздорову — и решительно послала своего парящего в небе вороного вперед, через привычное и заветное ничто.Жеребец, очутившийся на мокрой гальке, недовольно переступил ногами. Это была восточная оконечность Игуаны — так сказать, островной хвост; вереница громадных плоских камней, выступающих из воды во время дневного отлива, исполинским естественным мостом перекидывалась к соседнему безлесому островку, на котором не селились даже птицы. Безлошадный путник мог бы сейчас пройти по бесконечной цепочке этого разомкнутого ожерелья островков, даже не замочив ног.Только вот не тянуло.Для нее, привыкшей посылать свою звездную дружину от одного созвездия к другому, этот унылый архипелаг казался не более чем жалкой мышеловкой. Ну почему, почему она, привыкшая к беспрекословному выполнению всех своих капризов, теперь должна была выпрашивать разрешения на каждое путешествие, точно милостыню? Почему она, возвращаясь, должна была оправдываться перед мужем за каждый самостоятельный поступок, как паж-оруженосец?А оправдываться еще ох как придется — впереди у нее маячило неминуемое и пренеприятнейшее признание в самовольном полете на Невесту. Кстати, ничего она там толком и не разглядела. Было бы, в чем каяться!Она соскочила с седла и нервным шагом прошлась по обкатанной гальке. В конце концов, у ее звездного эрла тоже есть свои тайны — не было бы их, так не возникало бы у нее в голове никаких нелепых подозрений. Ну, хорошо, все разъяснилось, она поняла, что он попросту совместил в своей памяти ее образ с какой-то мимолетной экс-пассией, любительницей лесных прогулок и… м-м-м… болотной земляники. Нелепо же думать, что Юрг из рода Брагинов, матерый «звездный волк», достался ей девственником. Она никогда не спрашивала его о прошлом, а он делиться своими амурными похождениями не спешил. И правильно делал.Так что тайны-то все-таки были. Были!Но почему тогда и она не имеет права на одну, малюсенькую? Кстати, он сам нашел для этого очаровательное определение: «изменять с другой планетой». Почему — нет?Она остановилась и гневно топнула ногой, так что конь настороженно всхрапнул. Да хватит препираться с самой собой!— Подожди меня здесь, — проговорила она, похлопывая жеребца по чешуйчатой морде. — Я ненадолго. Потому что такова моя королевская воля.Конь недовольно фыркнул и поддел копытом ком водорослей, выброшенных волной. Она заправила свой вещий колокольчик поглубже в вырез платья, расправила пошире пояс, за которым привычно укрывался маленький десинтор. Как хорошо, мой звездный эрл, что ты все время забываешь о том, что тому, кто хоть раз побывал на другой земле и запомнил один единственный ее уголок, корабликов вообще не требуется. Нужен только шаг вперед.И — догорающий огненный закат Невесты, встретившей ее таким смертоносным жаром, что стало непонятно: как тут вообще могли обитать люди, чей голос она, несомненно, слышала?Серебристый шатер из раскидистых деревьев, по которому метались, точно язычки пламени, багровые отсветы заходящего солнца, обещал относительную прохладу — на сей раз листва не топорщилась, а плотной чешуей, точно панцирь гигантского панголина, противостояла дневному жару. Мона Сэниа, стараясь не порезаться об острые листья, свисавшие почти до земли, приподняла тяжелую ветвь рукояткой десинтора и нырнула под спасительный полог. Странно: под ногами повсюду хрустел рассыпанный камыш, которого в прошлый раз как будто не было. Зверь такого сделать не мог. И то, что она слыхала в предутренней тиши — не почудилось же ей это?Она медленно двинулась в глубину рощи, где близко растущие друг к другу деревья перекрывали все небо своими кронами, создавая в течение всего дня живительный заслон, но отнюдь не тень. Растрескавшийся камень под ногами сменился стелющейся травой. Она невольно задержала шаг: откуда этот свежий зеленый свет, тогда как снаружи — рдяный закат вполнеба? И листва над головой совсем не жестяная, а светоносно-изумрудная, не допускающая до земли ни единого алого луча… А ведь здесь по всем вселенским законам уже должно было быть совсем темно!Она не успела по-настоящему изумиться, как спасительный опыт, перешедший в инстинкт, заставил ее укрыться за неохватным стволом: приближались неведомые существа. Они напоминали тощеньких обезьянок и ловко передвигались по траве на четвереньках, выискивая что-то в зелени и молниеносным движением отправляя добычу себе в рот. Они прошмыгнули мимо девушки и выбрались из-под древесного полога на открытое место.Осторожно перебирая руками по скрипучей коре, она сползла на землю и в узкую прорезь между травой и краем листвы принялась наблюдать за обитателями невестинских рощ, чьи черные силуэты были отчетливо видны на фоне багрового неба. На какой-то миг все они замерли, не то принюхиваясь, не то прислушиваясь, а потом разом выпрямились и, поднимая к небу тонкие, как веточки, руки принялись выплясывать незамысловатый дикарский танец, словно купаясь в потоках закатного света.Теплая память приоткрыла ей ладони своих детских воспоминаний: так ее братья плясали в жаркий день под струями маленького искусственного водопада, украшавшего дворцовый сад… Но вот малолетние плясуны оставили свои забавы и принялись подбирать с земли камыш, помогая друг дружке, завершив сей труд, потянулись назад — неохотно, нога за ногу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66