https://wodolei.ru/catalog/vanni/Radomir/
склонившись к ней, он обнял ее за плечи и тихо произнес имя, которым обычно называл ее и которым хотел оборвать игру.
Но девушка увернулась и сказала: - Умерьте свой пыл!
Отвергнутый молодой человек сказал: - Простите, барышня, - и молча уставился на дорогу.
4
Впрочем, горестная ревность покинула девушку так же быстро, как и пронизала ее. Она была все-таки благоразумной и понимала, что это просто игра; теперь ей стало даже немного смешно, что она оттолкнула любимого, поддавшись своей ревнивой злобе; не хотелось, чтобы он почувствовал это. По счастью, она обладала удивительной способностью задним числом переосмысливать свои поступки; эта способность помогла ей заключить, что оттолкнула она его не по злобе, а лишь для того, чтобы продолжать игру, которая своей причудливостью так под стать первому дню отпуска.
Она вновь стала попутчицей, только что оттолкнувшей назойливого водителя лишь для того, чтобы оттянуть результат обольщения и придать ему большую остроту. Повернувшись к молодому человеку, она ласково сказала:
- Я не хотела обидеть вас, пан!
- Простите меня, больше я не дотронусь до вас, - сказал молодой человек.
Он рассердился на девушку, не пожелавшую принять его предложение прекратить игру и снова стать самой собой; а когда она продолжала настаивать на своем маскараде, молодой человек перенес злость уже на незнакомую играемую ею автостопщицу и тут вдруг открыл характер своей роли: он прекратил говорить комплименты, которыми косвенно пытался польстить своей девушке, а стал изображать крутого парня, обращенного к женщинам грубыми сторонами своей мужественности: волей, сарказмом, самонадеянностью.
Эта роль была начисто противоположна той заботливости, с какой молодой человек относился к девушке. До его знакомства с нею он и вправду вел себя с женщинами скорее дерзко, чем мягко, но на демонически крутого парня не походил вовсе, не отличаясь ни силой воли, ни развязностью. Однако, не походя на него, он тем не менее с давних пор мечтал на него походить. Конечно, мечта эта довольно наивная, но ничего не попишешь: ребяческие мечты пересиливают все приманки зрелого духа и часто сопровождают человека до самой старости. И эта ребяческая мечта не замедлила воплотиться в предложенную роль.
Саркастическая сдержанность молодого человека пришлась девушке весьма впору: это освобождало ее от самой себя. А она сама - это прежде всего ревность. В ту минуту, когда рядом с собой она перестала видеть в молодом человеке галантного соблазнителя, а узрела его неприступное лицо, ревность ее успокоилась. Девушка смогла забыть о себе и отдаться своей роли.
Своей роли? Какой же? Это была роль и, дешевого романа. Автостопщица остановила машину не для того, чтобы ехать, а чтобы соблазнить мужчину, который ехал в машине; это была ловкая обольстительница, умело играющая своими прелестями. Девушка перевоплотилась в этот дурацкий романный персонаж с легкостью, которая ее самое сразу же удивила и очаровала.
Так они и ехали; чужой водитель и чужая автостопщица.
5
Более всего в жизни молодому человеку недоставало беззаботности. Его жизненный путь был начертан с жесткой точностью: служба не ограничивалась лишь восемью часами в день, она просачивалась и в остальное время непреложной скукой собраний и работой дома; просачивалась она и вторжением бесчисленных сотрудников и сотрудниц в его небогатую досугом личную жизнь, которая отнюдь не оставалась тайной и не раз делалась предметом пересудов и публичного разбирательства. Даже две недели отпуска не вызвали в нем чувства освобождения и приключенчества; и на них легла серая тень точного планирования; нехватка летнего жилья вынудила его еще за полгода заказать номер в Татрах, обзаведясь для этого необходимым ходатайством заводского комитета своего предприятия, ни на минуту не спускавшего с него своего недреманного ока.
Он со всем этим смирился, но иногда перед ним представал ужасный образ дороги, по которой гонят его, где все его видят, с которой он не может свернуть. Этот образ возник перед ним и сейчас; странным коротким совмещением дорога воображаемая отождествилась с реальной дорогой, по которой он ехал, - и это толкнуло его на неожиданный безрассудный шаг.
- Куда, вы сказали, вам надо? - спросил он девушку.
- В Банскую Бистрицу, - ответила она.
- А что вы там собираетесь делать?
- У меня там встреча.
- С кем же, скажите?
- С одним человеком.
Машина как раз подъезжала к большому перекрестку; водитель сбавил скорость, чтобы успеть прочесть дорожные указатели; затем свернул направо.
- А что случится, если вы не придете на эту встречу?
- Это будет на вашей совести, вам придется позаботиться обо мне.
- Вы, пожалуй, не заметили, что я свернул на Новые Замки.
- Правда? Вы сошли с ума!
- Не волнуйтесь, я позабочусь о вас, - сказал молодой человек.
Игра тотчас достигла высочайшего напряжения. Машина удалялась не только от воображаемой цели - Банской Бистрицы, но и от реальной цели, к которой направилась утром: от Татр и заказанного там номера. Игровая жизнь внезапно атаковала жизнь настоящую. Молодой человек удалялся от самого себя и от своей точной дороги, с которой до сих пор никогда никуда не сворачивал.
- Но ведь вы сказали, что едете в Низкие Татры! - удивилась девушка.
- Я еду, барышня, куда мне вздумается. Я свободный человек и делаю то, что хочу и что мне нравится.
6
Когда они доехали до Новых Замков, уже стало смеркаться.
Молодой человек здесь никогда не был и не сразу сориентировался. Пришлось останавливать машину и расспрашивать прохожих, как проехать к гостинице. Хотя гостиница и была совсем близко (по утверждению всех опрошенных), путь к ней лежал через множество раскопанных улиц и осложнялся столькими поворотами и объездами, что прошло не менее четверти часа, пока они добрались до цели. Гостиница имела неприглядный вид, но была единственной в городе, а ехать дальше молодому человеку не хотелось. Бросив девушке: "Подождите", он вышел из машины.
А выйдя, он, естественно, снова стал самим собой. И почувствовал ужасную досаду, что под вечер очутился совсем не там, где рассчитывал; и досада была тем сильнее, что его никто не принуждал к этому, да он и сам, собственно, об этом не помышлял. Он стал упрекать себя в безрассудстве, но потом махнул рукой: номер в Татрах до завтра подождет, и ничего страшного не случится, если он отметит первый день отпуска каким-то непредвиденным приключением.
Он прошел через ресторан - задымленный, битком набитый, шумный - и спросил, где бюро обслуживания. Его направили к черной лестнице, где за стеклянной дверью, под увешанной ключами доской, сидела увядшая блондинка; не без сложностей он получил ключ от единственного свободного номера.
И девушка, оставшись одна в машине, вышла из своей роли. Но очутившись в неожиданном месте, она не испытывала досады. Была настолько предана молодому человеку, что никогда не сомневалась в его поступках и с полным доверием отдавала ему часы своей жизни. И тут вдруг снова вспыхнула мысль, что, возможно, именно так, как она сейчас, ждут его в этой машине другие женщины, с которыми он встречается в своих служебных поездках. Но, как ни странно, на сей раз этот образ совсем не причинил ей боли; напротив, эта мысль тотчас вызвала у нее улыбку: как прекрасно, что сейчас этой чужой женщиной является именно она; этой чужой, беспечной и непристойной женщиной, одной из тех, к кому она так ревновала; ей казалось, что тем самым она их всех оставляет с носом; что она додумалась до того, как овладеть их оружием, как дать молодому человеку то, что до сих пор дать ему не умела: легкость, бесстыдство и раскованность; ее переполнило острое чувство удовлетворения, что она единственная способна быть всеми женщинами сразу и своего любимого вот так целиком (она единственная) может увлечь и поглотить.
Молодой человек открыл дверцу машины и повел девушку в ресторан. Посреди шума, грязи и дыма он нашел единственный свободный столик в углу.
7
- Каким же образом вы теперь обо мне позаботитесь? - спросила девушка вызывающе.
- Что вы предпочитаете в качестве аперитива?
Девушка не была приучена к крепким напиткам; разве что пила вино, и еще ей нравился вермут. Но на этот раз она намеренно сказала:
- Водку.
- Отлично, - сказал молодой человек. - Надеюсь, вы не слишком опьянеете.
- А если бы и так? - спросила девушка.
Не ответив, молодой человек, подозвав официанта, заказал две водки и бифштексы на ужин. Официант тут же принес на подносе две рюмки водки и поставил их на стол.
Молодой человек поднял рюмку и сказал: - За вас!
- Более оригинальный тост не приходит вам в голову?
В игре девушки было что-то начинавшее раздражать молодого человека; сейчас, когда он сидел с ней лицом к лицу, он понял, что это не только слова, превращавшие ее в кого-то постороннего, но она вся изменилась, изменилась в жестах, мимике и стала неприятно походить на тот тип женщин, к которым он испытывал легкое отвращение.
И он (держа рюмку в поднятой руке) откорректировал свой тост: - Хорошо, стало быть, пью не за вас, а за вашу породу, в которой так удачно сочетается лучшее от животного и худшее от человека.
- Под этой породой вы подразумеваете всех женщин? - спросила девушка.
- Нет, я подразумеваю лишь тех, что похожи на вас.
- И все-таки мне кажется не очень остроумным сравнивать женщину с животным.
- Хорошо, - согласился молодой человек, все еще держа рюмку поднятой, тогда пью не за вашу породу, а за вашу душу, согласны? За вашу душу, которая излучает свет, спускаясь из головы в живот, и гаснет, снова поднимаясь в голову.
Подняв рюмку, девушка сказала: - Итак, за мою душу, которая спускается в живот.
- Еще раз оговорюсь, - заметил молодой человек, - лучше просто за ваш живот, в который спускается ваша душа.
- За мой живот, - сказала девушка, и ее живот (коль уж был сейчас так определенно назван) будто отвечал на призыв: она ощущала каждый миллиметр его кожи.
Официант принес бифштексы, молодой человек заказал еще водки с содовой (на сей раз выпили за грудь девушки), и разговор продолжался в удивительно фривольном тоне. Молодого человека все больше раздражало умение девушки выглядеть дешевкой; если это ей так хорошо удается, подумал он, значит, она такая и есть; не вошла же в нее какая-то чужая душа откуда-то извне; то, что она здесь изображает, и есть она сама; возможно, это та часть ее существа, что в иное время заперта на замок, а сейчас условиями игры выпущена из клетки; девушка, возможно, думает, что игрой она отрицает самое себя; но не наоборот ли это? Не стала ли она именно в игре самой собой? Не раскрепостилась ли она в игре? Нет, напротив него сидит не чужая женщина в обличье его девушки; это именно его девушка, она сама, и никто другой. Он смотрел на нее и чувствовал растущее к ней отвращение.
Но это было не просто отвращение. Чем больше девушка отдалялась от него духовно, тем сильнее он вожделел ее телесно; чуждость души заострила особенность девичьего тела; она, по сути, только сейчас и сделала это тело телом; до сих пор оно существовало для молодого человека в заоблачных сферах сострадания, нежности, заботливости, любви и умиления; оно словно было затеряно в этих сферах (да, тело было словно затеряно!). Молодому человеку казалось, что сегодня он впервые видит ее тело.
После третьей рюмки водки девушка поднялась и кокетливо сказала: - Пардон.
- Позвольте спросить вас, барышня, куда вы идете?
- Пописать, если вам угодно, - ответила девушка и стала меж столов пробираться в конец зала к плюшевой занавеске.
8
Она была довольна, что так огорошила молодого человека словом, какого несмотря на его невинность - никогда не произносила вслух; ничто не представлялось ей лучшим, более выразительным воплощением женщины, которую она играла, чем кокетливое ударение, сделанное на упомянутом слове; да, она была довольна, была в превосходном настроении; игра увлекала ее; давала ей возможность ощутить то, чего она до сих пор не ощущала: хотя бы чувство беспечной безответственности.
Она, всегда опасавшаяся каждого своего последующего шага, вдруг ощутила себя абсолютно раскованной. Чужая жизнь, посреди которой она оказалась, была жизнью без стыда, без биографических примет, без прошлого и будущего, без обязательств; это была жизнь несказанно свободная. Девушка на правах автостопщицы могла все, ей было дозволено все: что угодно говорить, что угодно делать, что угодно чувствовать.
Она шла по залу и ощущала на себе взгляды всех сидяших за столиками; это было новое, неведомое до сих пор чувство: неприличная радость, даруемая телом. Она все еще не могла до конца изжить в себе ту четырнадцатилетнюю девочку, что стыдится своих грудей и испытывает чувство мучительной неловкости, что они так заметно выдаются на теле. Хотя она и гордилась тем, что красива и хорошего роста, эту гордость сразу же осаживал стыд: она отлично осознавала, что в женской красоте прежде всего заложен сексуальный призыв, и это тяготило ее; хотелось, чтобы ее тело было обращено только к тому человеку, которого она любит; когда мужчины на улице глазели на ее грудь, ей казалось, что тем самым они опустошают и уголок сокровеннейшей жизни, принадлежащей только ей и ее любимому. Но сейчас она была автостопщицей, женщиной без судьбы; освободившись от нежных пут своей любви, она стала остро осознавать свое тело; и оно тем сильнее возбуждало ее, чем чужероднее были глаза, его пожиравшие.
Она почти миновала последний столик, когда подвыпивший мужичок, желая щегольнуть своей галантностью, обратился к ней по-французски: - Combien, mademoiselle?1
1 Сколько, мадемуазель? (фр.)
Девушка поняла. Она выпрямилась и, взволнованно ощущая каждое движение своих бедер, скрылась за плюшевой занавеской.
9
Это была странная игра. Ее странность заключалась, например, в том, что молодой человек, хотя и сам перевоплотился в неизвестного водителя, не переставал видеть в автостопщице свою девушку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Но девушка увернулась и сказала: - Умерьте свой пыл!
Отвергнутый молодой человек сказал: - Простите, барышня, - и молча уставился на дорогу.
4
Впрочем, горестная ревность покинула девушку так же быстро, как и пронизала ее. Она была все-таки благоразумной и понимала, что это просто игра; теперь ей стало даже немного смешно, что она оттолкнула любимого, поддавшись своей ревнивой злобе; не хотелось, чтобы он почувствовал это. По счастью, она обладала удивительной способностью задним числом переосмысливать свои поступки; эта способность помогла ей заключить, что оттолкнула она его не по злобе, а лишь для того, чтобы продолжать игру, которая своей причудливостью так под стать первому дню отпуска.
Она вновь стала попутчицей, только что оттолкнувшей назойливого водителя лишь для того, чтобы оттянуть результат обольщения и придать ему большую остроту. Повернувшись к молодому человеку, она ласково сказала:
- Я не хотела обидеть вас, пан!
- Простите меня, больше я не дотронусь до вас, - сказал молодой человек.
Он рассердился на девушку, не пожелавшую принять его предложение прекратить игру и снова стать самой собой; а когда она продолжала настаивать на своем маскараде, молодой человек перенес злость уже на незнакомую играемую ею автостопщицу и тут вдруг открыл характер своей роли: он прекратил говорить комплименты, которыми косвенно пытался польстить своей девушке, а стал изображать крутого парня, обращенного к женщинам грубыми сторонами своей мужественности: волей, сарказмом, самонадеянностью.
Эта роль была начисто противоположна той заботливости, с какой молодой человек относился к девушке. До его знакомства с нею он и вправду вел себя с женщинами скорее дерзко, чем мягко, но на демонически крутого парня не походил вовсе, не отличаясь ни силой воли, ни развязностью. Однако, не походя на него, он тем не менее с давних пор мечтал на него походить. Конечно, мечта эта довольно наивная, но ничего не попишешь: ребяческие мечты пересиливают все приманки зрелого духа и часто сопровождают человека до самой старости. И эта ребяческая мечта не замедлила воплотиться в предложенную роль.
Саркастическая сдержанность молодого человека пришлась девушке весьма впору: это освобождало ее от самой себя. А она сама - это прежде всего ревность. В ту минуту, когда рядом с собой она перестала видеть в молодом человеке галантного соблазнителя, а узрела его неприступное лицо, ревность ее успокоилась. Девушка смогла забыть о себе и отдаться своей роли.
Своей роли? Какой же? Это была роль и, дешевого романа. Автостопщица остановила машину не для того, чтобы ехать, а чтобы соблазнить мужчину, который ехал в машине; это была ловкая обольстительница, умело играющая своими прелестями. Девушка перевоплотилась в этот дурацкий романный персонаж с легкостью, которая ее самое сразу же удивила и очаровала.
Так они и ехали; чужой водитель и чужая автостопщица.
5
Более всего в жизни молодому человеку недоставало беззаботности. Его жизненный путь был начертан с жесткой точностью: служба не ограничивалась лишь восемью часами в день, она просачивалась и в остальное время непреложной скукой собраний и работой дома; просачивалась она и вторжением бесчисленных сотрудников и сотрудниц в его небогатую досугом личную жизнь, которая отнюдь не оставалась тайной и не раз делалась предметом пересудов и публичного разбирательства. Даже две недели отпуска не вызвали в нем чувства освобождения и приключенчества; и на них легла серая тень точного планирования; нехватка летнего жилья вынудила его еще за полгода заказать номер в Татрах, обзаведясь для этого необходимым ходатайством заводского комитета своего предприятия, ни на минуту не спускавшего с него своего недреманного ока.
Он со всем этим смирился, но иногда перед ним представал ужасный образ дороги, по которой гонят его, где все его видят, с которой он не может свернуть. Этот образ возник перед ним и сейчас; странным коротким совмещением дорога воображаемая отождествилась с реальной дорогой, по которой он ехал, - и это толкнуло его на неожиданный безрассудный шаг.
- Куда, вы сказали, вам надо? - спросил он девушку.
- В Банскую Бистрицу, - ответила она.
- А что вы там собираетесь делать?
- У меня там встреча.
- С кем же, скажите?
- С одним человеком.
Машина как раз подъезжала к большому перекрестку; водитель сбавил скорость, чтобы успеть прочесть дорожные указатели; затем свернул направо.
- А что случится, если вы не придете на эту встречу?
- Это будет на вашей совести, вам придется позаботиться обо мне.
- Вы, пожалуй, не заметили, что я свернул на Новые Замки.
- Правда? Вы сошли с ума!
- Не волнуйтесь, я позабочусь о вас, - сказал молодой человек.
Игра тотчас достигла высочайшего напряжения. Машина удалялась не только от воображаемой цели - Банской Бистрицы, но и от реальной цели, к которой направилась утром: от Татр и заказанного там номера. Игровая жизнь внезапно атаковала жизнь настоящую. Молодой человек удалялся от самого себя и от своей точной дороги, с которой до сих пор никогда никуда не сворачивал.
- Но ведь вы сказали, что едете в Низкие Татры! - удивилась девушка.
- Я еду, барышня, куда мне вздумается. Я свободный человек и делаю то, что хочу и что мне нравится.
6
Когда они доехали до Новых Замков, уже стало смеркаться.
Молодой человек здесь никогда не был и не сразу сориентировался. Пришлось останавливать машину и расспрашивать прохожих, как проехать к гостинице. Хотя гостиница и была совсем близко (по утверждению всех опрошенных), путь к ней лежал через множество раскопанных улиц и осложнялся столькими поворотами и объездами, что прошло не менее четверти часа, пока они добрались до цели. Гостиница имела неприглядный вид, но была единственной в городе, а ехать дальше молодому человеку не хотелось. Бросив девушке: "Подождите", он вышел из машины.
А выйдя, он, естественно, снова стал самим собой. И почувствовал ужасную досаду, что под вечер очутился совсем не там, где рассчитывал; и досада была тем сильнее, что его никто не принуждал к этому, да он и сам, собственно, об этом не помышлял. Он стал упрекать себя в безрассудстве, но потом махнул рукой: номер в Татрах до завтра подождет, и ничего страшного не случится, если он отметит первый день отпуска каким-то непредвиденным приключением.
Он прошел через ресторан - задымленный, битком набитый, шумный - и спросил, где бюро обслуживания. Его направили к черной лестнице, где за стеклянной дверью, под увешанной ключами доской, сидела увядшая блондинка; не без сложностей он получил ключ от единственного свободного номера.
И девушка, оставшись одна в машине, вышла из своей роли. Но очутившись в неожиданном месте, она не испытывала досады. Была настолько предана молодому человеку, что никогда не сомневалась в его поступках и с полным доверием отдавала ему часы своей жизни. И тут вдруг снова вспыхнула мысль, что, возможно, именно так, как она сейчас, ждут его в этой машине другие женщины, с которыми он встречается в своих служебных поездках. Но, как ни странно, на сей раз этот образ совсем не причинил ей боли; напротив, эта мысль тотчас вызвала у нее улыбку: как прекрасно, что сейчас этой чужой женщиной является именно она; этой чужой, беспечной и непристойной женщиной, одной из тех, к кому она так ревновала; ей казалось, что тем самым она их всех оставляет с носом; что она додумалась до того, как овладеть их оружием, как дать молодому человеку то, что до сих пор дать ему не умела: легкость, бесстыдство и раскованность; ее переполнило острое чувство удовлетворения, что она единственная способна быть всеми женщинами сразу и своего любимого вот так целиком (она единственная) может увлечь и поглотить.
Молодой человек открыл дверцу машины и повел девушку в ресторан. Посреди шума, грязи и дыма он нашел единственный свободный столик в углу.
7
- Каким же образом вы теперь обо мне позаботитесь? - спросила девушка вызывающе.
- Что вы предпочитаете в качестве аперитива?
Девушка не была приучена к крепким напиткам; разве что пила вино, и еще ей нравился вермут. Но на этот раз она намеренно сказала:
- Водку.
- Отлично, - сказал молодой человек. - Надеюсь, вы не слишком опьянеете.
- А если бы и так? - спросила девушка.
Не ответив, молодой человек, подозвав официанта, заказал две водки и бифштексы на ужин. Официант тут же принес на подносе две рюмки водки и поставил их на стол.
Молодой человек поднял рюмку и сказал: - За вас!
- Более оригинальный тост не приходит вам в голову?
В игре девушки было что-то начинавшее раздражать молодого человека; сейчас, когда он сидел с ней лицом к лицу, он понял, что это не только слова, превращавшие ее в кого-то постороннего, но она вся изменилась, изменилась в жестах, мимике и стала неприятно походить на тот тип женщин, к которым он испытывал легкое отвращение.
И он (держа рюмку в поднятой руке) откорректировал свой тост: - Хорошо, стало быть, пью не за вас, а за вашу породу, в которой так удачно сочетается лучшее от животного и худшее от человека.
- Под этой породой вы подразумеваете всех женщин? - спросила девушка.
- Нет, я подразумеваю лишь тех, что похожи на вас.
- И все-таки мне кажется не очень остроумным сравнивать женщину с животным.
- Хорошо, - согласился молодой человек, все еще держа рюмку поднятой, тогда пью не за вашу породу, а за вашу душу, согласны? За вашу душу, которая излучает свет, спускаясь из головы в живот, и гаснет, снова поднимаясь в голову.
Подняв рюмку, девушка сказала: - Итак, за мою душу, которая спускается в живот.
- Еще раз оговорюсь, - заметил молодой человек, - лучше просто за ваш живот, в который спускается ваша душа.
- За мой живот, - сказала девушка, и ее живот (коль уж был сейчас так определенно назван) будто отвечал на призыв: она ощущала каждый миллиметр его кожи.
Официант принес бифштексы, молодой человек заказал еще водки с содовой (на сей раз выпили за грудь девушки), и разговор продолжался в удивительно фривольном тоне. Молодого человека все больше раздражало умение девушки выглядеть дешевкой; если это ей так хорошо удается, подумал он, значит, она такая и есть; не вошла же в нее какая-то чужая душа откуда-то извне; то, что она здесь изображает, и есть она сама; возможно, это та часть ее существа, что в иное время заперта на замок, а сейчас условиями игры выпущена из клетки; девушка, возможно, думает, что игрой она отрицает самое себя; но не наоборот ли это? Не стала ли она именно в игре самой собой? Не раскрепостилась ли она в игре? Нет, напротив него сидит не чужая женщина в обличье его девушки; это именно его девушка, она сама, и никто другой. Он смотрел на нее и чувствовал растущее к ней отвращение.
Но это было не просто отвращение. Чем больше девушка отдалялась от него духовно, тем сильнее он вожделел ее телесно; чуждость души заострила особенность девичьего тела; она, по сути, только сейчас и сделала это тело телом; до сих пор оно существовало для молодого человека в заоблачных сферах сострадания, нежности, заботливости, любви и умиления; оно словно было затеряно в этих сферах (да, тело было словно затеряно!). Молодому человеку казалось, что сегодня он впервые видит ее тело.
После третьей рюмки водки девушка поднялась и кокетливо сказала: - Пардон.
- Позвольте спросить вас, барышня, куда вы идете?
- Пописать, если вам угодно, - ответила девушка и стала меж столов пробираться в конец зала к плюшевой занавеске.
8
Она была довольна, что так огорошила молодого человека словом, какого несмотря на его невинность - никогда не произносила вслух; ничто не представлялось ей лучшим, более выразительным воплощением женщины, которую она играла, чем кокетливое ударение, сделанное на упомянутом слове; да, она была довольна, была в превосходном настроении; игра увлекала ее; давала ей возможность ощутить то, чего она до сих пор не ощущала: хотя бы чувство беспечной безответственности.
Она, всегда опасавшаяся каждого своего последующего шага, вдруг ощутила себя абсолютно раскованной. Чужая жизнь, посреди которой она оказалась, была жизнью без стыда, без биографических примет, без прошлого и будущего, без обязательств; это была жизнь несказанно свободная. Девушка на правах автостопщицы могла все, ей было дозволено все: что угодно говорить, что угодно делать, что угодно чувствовать.
Она шла по залу и ощущала на себе взгляды всех сидяших за столиками; это было новое, неведомое до сих пор чувство: неприличная радость, даруемая телом. Она все еще не могла до конца изжить в себе ту четырнадцатилетнюю девочку, что стыдится своих грудей и испытывает чувство мучительной неловкости, что они так заметно выдаются на теле. Хотя она и гордилась тем, что красива и хорошего роста, эту гордость сразу же осаживал стыд: она отлично осознавала, что в женской красоте прежде всего заложен сексуальный призыв, и это тяготило ее; хотелось, чтобы ее тело было обращено только к тому человеку, которого она любит; когда мужчины на улице глазели на ее грудь, ей казалось, что тем самым они опустошают и уголок сокровеннейшей жизни, принадлежащей только ей и ее любимому. Но сейчас она была автостопщицей, женщиной без судьбы; освободившись от нежных пут своей любви, она стала остро осознавать свое тело; и оно тем сильнее возбуждало ее, чем чужероднее были глаза, его пожиравшие.
Она почти миновала последний столик, когда подвыпивший мужичок, желая щегольнуть своей галантностью, обратился к ней по-французски: - Combien, mademoiselle?1
1 Сколько, мадемуазель? (фр.)
Девушка поняла. Она выпрямилась и, взволнованно ощущая каждое движение своих бедер, скрылась за плюшевой занавеской.
9
Это была странная игра. Ее странность заключалась, например, в том, что молодой человек, хотя и сам перевоплотился в неизвестного водителя, не переставал видеть в автостопщице свою девушку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24