Было ясно: любые возражения тщетны. Заботу Мартина о спокойствии жены никогда и ничем нельзя было умерить, а его веру в беспредельные эротические возможности каждого часа, а то и минуты, никогда и ничем было не поколебать.
- Пошли, - сказал Мартин, - до семи еще три часа. Зачем зря терять время!
ОБМАН
Мы двинулись по широкой аллее городского парка, служившего здешним обитателям для променада. Оглядывая парочки девушек, проходивших мимо или сидевших на скамейках, мы всякий раз разочаровывались в их достоинствах.
Правда, Мартин, окликнув двух девушек, завязал с ними разговор и даже назначил им свидание, но я-то знал, что он относится к этому несерьезно. Это был так называемый тренировочный кадрёж, которым Мартин подчас занимался, чтобы не утратить сноровки.
В полном унынии мы вышли из парка на улицы, зиявшие провинциальной пустотой и скукой.
- Пойдем что-нибудь выпьем, жажда мучит, - сказал я Мартину.
Мы нашли какое-то здание, на котором была вывеска "КАФЕ". Войдя внутрь, обнаружили, что здешние посетители обречены исключительно на самообслуживание; от помещения, выложенного кафелем, веяло холодом и отчужденностью; у неулыбчивой дамы за стойкой мы купили подкрашенной воды и пошли с ней к столу, залитому соусом и побуждавшему нас к скорейшему уходу.
- Не обращай ни на что внимания, - сказал Мартин, - уродство в нашем мире имеет и свою положительную сторону. Никому нигде не хочется задерживаться, люди отовсюду спешат убраться, и это создает необходимый ритм жизни. Но нас на эту удочку не поймаешь. В безопасности этой гнусной забегаловки у нас есть возможность кое о чем потолковать. - Выпив лимонад, он спросил: - Ты уже кадрил ту медичку?
- Разумеется, - сказал я.
- А какая она из себя? Опиши мне ее подробно!
Я описал ему медичку. Это не составило мне особого труда, так как никакой медички в действительности не было. Да. Я, пожалуй, предстану в невыгодном свете, но это так: я выдумал ее.
Однако, слово даю, сделал я это не по злому умыслу и не для того, чтобы как-то выламываться перед Мартином или пудрить ему мозги. Выдумал я эту медичку просто потому, что уже не мог отбиться от его приставаний.
А требования Мартина к этой сфере моей деятельности были непомерными. Он был убежден, что я ежедневно встречаю все новых и новых женщин. Он видел во мне не того, кто я есть на самом деле, и, признайся я ему, что за всю неделю я не только не овладел ни одной новой женщиной, но ни к одной даже не притронулся, он счел бы меня лицемером.
Вот потому-то мне и пришлось примерно неделю назад придумать смотрёж одной медички. Мартин был доволен и подбивал меня перейти к кадрёжу. И сегодня он отслеживал мои успехи.
- А какого она примерно уровня? - спросил он, закрыв глаза и выуживая откуда-то из сумрака памяти некий критерий; затем, вспомнив одну нашу общую знакомую, спросил: - ...На уровне Маркеты?
- Бери гораздо выше, - ответил я.
- Да ты что... - удивился Мартин.
- Она на уровне твоей Иржины.
Собственная жена для Мартина - наивысший критерий. Заслушав мой отчет, Мартин засветился от счастья и погрузился в мечты.
УСПЕШНЫЙ КАДРЕЖ
В заведение вошла девушка в вельветовых брюках и куртке. У стойки подождала подкрашенной воды и, видимо, собираясь ее выпить, направилась к соседнему столику; даже не присев, поднесла стакан ко рту и стала пить.
Повернувшись к ней, Мартин сказал: - Барышня, мы приезжие и хотели бы у вас спросить...
Девушка улыбнулась. Она была вполне миленькая.
- Ужасно жарко, и мы не знаем, что делать.
- Идите искупайтесь.
- Не худо бы. Но мы не знаем, где у вас тут купаются.
- Здесь нигде не купаются.
- Как это так?
- Есть один бассейн, но вот уже месяц, как воду спустили. - - А река?
- Углубляют русло.
- Так где же вы купаетесь?
- Если только в Готерском озере, но туда самое малое семь километров.
- Ерунда, у нас авто, достаточно, если укажете нам дорогу.
- Будьте нашим экскурсоводом, - сказал я.
- Скорее автоводом, - поправил меня Мартин.
- Если так, то уж автоводкой, - сказал я.
- Автоконьяком, - сказал Мартин.
- И в данном случае самое малое пятизвездочным, - снова сказал я.
- Вы просто наше созвездие и должны ехать с нами, - сказал Мартин.
Девушка, смущенная нашей болтовней, наконец объявила, что охотно поедет с нами, но ей нужно кое-что провернуть и еще заскочить за купальником; нам, дескать, придется подождать ее на том же месте, и ровно через час она придет.
Довольные, мы смотрели ей вслед; удаляясь, она прелестно вертела попкой и потряхивала черными локонами.
- Видишь ли, - сказал Мартин, - жизнь коротка. Мы должны использовать каждое мгновение.
ХВАЛА ДРУЖБЕ
А мы пока снова отправились в парк. И снова оглядывали парочки девушек, сидевших на скамейках; случалось, какая-нибудь барышня и была миловидной, но ни разу не случилось, чтобы миловидной была и ее соседка.
- В этом есть какая-то особая закономерность, - сказал я Мартину. Уродливая женщина надеется, что ей перепадет кое-что от блеска красивой подруги, красивая же подруга надеется, что будет еще ярче блистать на фоне уродки; а для нас это существенно в том плане, что наша дружба постоянно подвергается испытанию. И я ценю именно то, что мы никогда не подчиняем наш выбор развитию событий или даже какому-то взаимному соперничеству; выбор у нас всегда - вопрос вежливости; мы уступаем друг другу более красивую девушку, подобно тем двум старомодным персонажам, которые никогда не могут войти в одну дверь, поскольку ни один из них не хочет позволить себе войти в помещение первым.
- Да, - сказал Мартин с умилением. - Ты отличный товарищ. Пошли посидим немного, ноги болят.
И мы сели на скамейку и, блаженно обратив лицо к солнцу, на какое-то время оставили без внимания все, что происходило вокруг.
ДЕВУШКА В БЕЛОМ
Вдруг Мартин выпрямился (будто подстегнутый каким-то неведомым нервным вздрогом) и метнул взгляд вверх по опустевшей аллее парка. Оттуда спускалась девочка в белом платье. Уже издали, хотя пропорции тела и черты лица были еще малоразличимы, от нее веяло каким-то особым, трудно определимым очарованием, какой-то чистотой или нежностью.
Когда девочка приблизилась, мы увидели, что она совсем юная, уже не ребенок, но еще и не девушка, и это повергло нас в состояние такого возбуждения, что Мартин вскочил со скамейки: - Барышня, я режиссер Форман, кинорежиссер; вы должны нам помочь.
Он протянул ей руку, и девочка в несказанном изумлении пожала ее.
Мартин кивнул в мою сторону и сказал: - А это мой оператор.
- Ондржичек, - сказал я, протягивая руку. Девчушка поклонилась.
- Мы просто в отчаянном положении. Я собираюсь вести здесь натурные съемки для своего фильма; нас должен был встретить наш помощник, отлично знающий эти места, но он не приехал, и вот мы сидим тут и размышляем, как нам сориентироваться в здешнем городе и его окрестностях. И пан оператор, пошутил Мартин, - все время роется в своей толстой немецкой книге, но, к сожалению, ничего там в этом смысле не находит.
Намек на книгу, с которой я был разлучен на целую неделю, вдруг почему-то взбесил меня: - Жаль, что вы лично мало интересуетесь этой книгой, - отбрил я своего режиссера. - Если бы вы заранее и как следует изучали материал и не взваливали все на плечи операторов, ваши фильмы, возможно, были бы не так поверхностны и не отличались бы таким количеством несуразностей... Простите, вежливо обратился я к девочке, - не станем, однако, докучать вам нашими профессиональными спорами; наш фильм ведь исторический, и в нем пойдет речь об этрусской культуре в Чехии...
- Понятно, - поклонившись, сказала девочка.
- Это весьма интересная книга, вот взгляните, - сказал я и подал девочке книгу; она взяла ее с каким-то благоговейным страхом и, уловив мое желание, полистала.
- Здесь неподалеку должен находиться замок Пхачек, - продолжал я, - это был центр чешских этрусков... Но как попасть туда?
- Это близко, - сказала девочка и вся просияла, поскольку достоверное знание дороги на Пхачек помогло ей наконец обрести хоть какую-то почву под ногами в том довольно туманном разговоре, что мы завели с ней.
- Да? Вы знаете, как попасть туда? - спросил Мартин, изображая великое облегчение.
- Само собой! - сказала девочка. - Какой-нибудь час пути!
- Пешком? - спросил Мартин.
- Ага, пешком, - сказала девочка.
- Но ведь у нас машина, - сказал я.
- Вы не хотите быть нашим экскурсоводом? - спросил Мартин, но я не стал продолжать разговор в нашем привычном ритуале подшучивания; обладая более точным психологическим чутьем, чем Мартин, я уловил, что легковесное острословие скорее навредит нам сейчас и что наше оружие в данном случае абсолютная серьезность.
- Мы никак не хотели бы отнимать у вас время, барышня, но, если бы вы были так любезны и уделили нам минутку, чтобы показать нужные места, мы были бы вам премного благодарны за вашу помощь.
- Ну хорошо, - снова поклонившись, сказала девочка. - Охотно вам... Вот только... - Лишь сейчас мы заметили, что она держит сетку с двумя кочанами салата. - Вот только отнесу маме салат, это недалеко, и сразу вернусь...
- Конечно, салат надо отнести маме вовремя и в полной сохранности, сказал я, - а мы с удовольствием вас здесь подождем.
- Да. Это не займет больше десяти минут, - сказала девочка и, поклонившись еще раз, с усердной торопливостью пошла прочь.
- О небо! - сказал Мартин и сел.
- Недурно, что скажешь?
- Нет слов! Ради нее я готов пожертвовать обеими медицинскими сестрами.
КОВАРНОСТЬ ИЗЛИШНЕЙ ВЕРЫ
Однако прошло десять, пятнадцать минут, но девочка не появлялась.
- Не волнуйся, - успокаивал меня Мартин, - если есть что-то точное, так это то, что она придет. Наш номер выглядел абсолютно правдоподобным, и девочка была в восторге.
Я придерживался того же мнения, и потому мы продолжали ждать эту девушку-подростка, с каждой минутой все более пылко желая ее. Между тем истек срок, назначенный для встречи с девушкой в вельветовых брюках, но наши мысли были так заняты девочкой в белом, что нам и в голову не приходило подняться со скамейки. А время шло.
- Послушай, Мартин, пожалуй, она уже не придет, - сказал я наконец.
- Как это объяснить? Ведь девчушка верила нам, как божеству.
- Да, - сказал я, - и в этом наша беда. Все дело в том, что она нам даже слишком верила!
- Ну и что? По-твоему, лучше, если бы она нам не верила?
- Возможно, это было бы лучше. Излишняя вера - наихудший союзник.
Мысль увлекла меня, и я разговорился: - Когда веришь во что-то безусловно, в конце концов доводишь свою веру ad absurdum. Подлинный приверженец какой-нибудь политики никогда не принимает всерьез ее софизмов, а относится серьезно лишь к скрывающимся за ними практическим целям. Политические штампы и софизмы существуют не для того, чтобы в них верили; они скорее призваны служить некой общей и заранее оговоренной уверткой; безумцы, воспринимающие их всерьез, раньше или позже обнаруживают в них противоречия, начинают взбрыкивать и позорно кончают еретиками или отступниками. Нет, излишняя вера никогда не приносит ничего хорошего; и не только политическим или церковным системам; даже нашей системе, которая должна была помочь нам заполучить девочку.
- Я что-то перестаю тебя понимать, - сказал Мартин.
- Это вполне удобопонятно: мы были для девочки всего лишь двумя серьезными и уважаемыми господами, и она, как благовоспитанный ребенок, уступающий место в трамвае старшему, хотела нам пойти навстречу.
- Так почему же она не пошла?
- Да потому, что слишком верила нам. Она принесла мамочке салат и восторженно стала ей рассказывать о нас: об историческом фильме, об этрусках в Чехии, и мамочка...
- Так, далее мне все ясно... - оборвал меня Мартин и встал со скамейки.
ПРЕДАТЕЛЬСТВО
Солнце, впрочем, уже медленно опускалось над крышами города; слегка похолодало, и нам стало грустно. На всякий случай мы зашли еще в кафе самообслуживания - посмотреть, не ждет ли нас там девушка в вельветовых брюках. Как бы не так! Была уже половина седьмого. Мы спустились к машине и, вдруг почувствовав себя людьми, выброшенными из чужого города и его радостей, поняли, что нам ничего не остается, как скрыться в экстерриториальном пространстве собственного автомобиля.
- Ну что ж! - сказал мне в машине Мартин. - Не делай такого похоронного вида! Нет для этого повода! Главное все-таки у нас впереди!
Я хотел было возразить, что из-за Иржины и ее "джокера" у нас для этого главного остался едва ли час времени, но смолчал.
- Впрочем, - продолжал Мартин, - день был богатый: смотрёж девушки из Траплице, кадрёж барышни в вельветовых джинсах; ведь у нас здесь все подготовлено, и пальцем шевелить не надо - в любой момент приезжай сюда, и полный восторг!
Я не стал возражать. Да, смотрёж и кадрёж были проведены на высшем уровне. Все в полном порядке. Но я тут же вспомнил, что Мартин в последний год кроме бесчисленных смотрёжей и кадрёжей ни к чему существенному так и не пришел.
Я взглянул на него. В его глазах, как обычно, сверкал огонь желанья; в эту минуту я почувствовал, что люблю Мартина, что люблю и знамя, под которым он марширует всю жизнь: знамя вечной охоты на женщин.
Спустя какое-то время Мартин сказал: - Семь часов.
Подъехав к больничным воротам, мы остановились метрах в десяти от них, причем так, что в зеркале заднего обзора я мог беспрепятственно видеть всех, кто оттуда выходит.
Я продолжал думать об этом знамени. А также о том, что в его охоте на женщин с каждым годом все меньше речь идет о женщинах и все больше об охоте как таковой. А поскольку речь идет о заведомо безрезультатном преследовании, то можно ежедневно преследовать любое множество женщин, превратив тем самым эту охоту в охоту абсолютную. Вот именно: Мартин попал в положение абсолютной охоты.
Мы ждали пять минут. Девушки не показывались.
Меня это ничуть не волновало. Мне было совершенно все равно, придут они или нет. Да и приди они, разве могли бы мы за какой-нибудь час заехать с ними на отдаленную дачу, склонить их к интимным радостям, насладиться с ними любовью и в восемь часов, любезно распрощавшись, укатить домой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24