.. — Тавернер вздохнул. — Что нам требуется — так это доказательства.«Да, — подумал я. — Нам всем требуются доказательства того, что именно миссис Леонидис отравила своего мужа. И Софии, и мне, и инспектору Тавернеру».И если они найдутся, все устроится самым лучшим образом.Но София не была уверена в виновности миссис Леонидис, и, похоже, Тавернер — тоже. Глава 4 На следующий день я отправился в Суинли-Дин вместе с Тавернером.Я находился в странном положении. Его можно было назвать по меньшей мере совершенно небанальным. Но мой Старик никогда не отличался склонностью к банальным решениям.У меня имелись некоторые формальные права присутствовать при расследовании преступления: в самом начале войны я работал в Особом отделе Скотленд-Ярда. Эта работа, конечно, не имела ничего общего с деятельностью следователя по уголовным делам, но сам факт моего пребывания на службе в Скотленд-Ярде давал мне, как говорится, определенный официальный статус.— Если мы хотим раскрыть это преступление, — сказал мне отец, — нам нужно обзавестись тайным осведомителем. Мы должны знать о Леонидисах все. И должны узнать эту семейку изнутри — а не со стороны. И ты поможешь нам в этом.Мне это совсем не понравилось. Я швырнул сигарету в камин и ответил: — Ты предлагаешь мне стать шпионом? И добывать для вас информацию у Софии, которую я люблю и которая, хочется верить, любит меня и доверяет мне?— Бога ради, — раздраженно сказал Старик, — не вставай на обывательскую точку зрения. Для начала, ты ведь не веришь, не правда ли, что твоя девушка убила своего деда?— Конечно, не верю. Это абсолютно нелепое предположение.— Хорошо. Мы тоже ее не подозреваем. Девушка несколько лет жила за пределами Англии, и, кроме того, она всегда была в прекрасных отношениях с дедом. У нее весьма приличный доход, а старый Аристид, надеюсь, был бы рад узнать о ее помолвке с тобой и, вероятно, выделил бы внучке богатое приданое. Мы не подозреваем мисс Леонидис. С чего бы вдруг? Но ты можешь быть уверен в одном: пока преступление не будет раскрыто, девушка не выйдет за тебя. После всего, что ты рассказал мне о ней, я в этом абсолютно убежден. И заметь: преступление подобного рода может навсегда остаться нераскрытым. Мы можем сколько угодно подозревать жену убитого и молодого учителя в преступном сговоре, но подозрения — одно, а доказательства — совсем другое. И пока мы не раздобудем неопровержимых улик против миссис Леонидис, в душе у всех останутся всякие гадкие сомнения. Ты ведь сам это понимаешь.Да, я это понимал.Потом Старик спокойно предложил:— А почему бы тебе не ввести ее в курс дела?— Ты имеешь в виду, спросить Софию, не будет ли она возражать, если... — Я осекся.Старик энергично закивал.— Да-да. Я вовсе не предлагаю тебе что-то вынюхивать за спиной у девушки. Посоветуйся с ней, узнай ее мнение по этому поводу.И вот на следующий день я ехал в Суинли-Дин в компании с главным инспектором Тавернером и сержантом Лэмбом.Сразу за полем для игры в гольф мы свернули на подъездную дорогу, которую, по-видимому, до войны перегораживали импозантные ворота. Их смела волна патриотизма или безжалостных реквизиций. Мы проехали по длинной извилистой дороге, по обеим сторонам обсаженной рододендронами, и выехали на усыпанную гравием короткую аллею, ведущую к дому.Потрясающее зрелище открылось моим глазам! Интересно, почему особняк назывался «Три фронтона»? Правильней было бы назвать его «Одиннадцать фронтонов». Здание производило странное впечатление: оно казалось несколько перекошенным с фундамента до крыши. И я понял, почему. С точки зрения архитектуры это был простой коттедж деревенского типа — но коттедж, раздутый до невероятных размеров, словно оказавшийся под огромным увеличительным стеклом. Косые балки крыши, дерево, кирпич, треугольные фронтоны — «кривой домишко» из детского стишка, вдруг выросший, как гриб, за одну ночь!Но замысел архитектора я уловил. Я видел перед собой воплощенное представление выбившегося из низов зажиточного грека о чем-то английском. Сооружение призвано было являть собой дом истинного англичанина — но при этом не уступало по размерам хорошему средневековому замку! Интересно, что думала об этом семейном гнездышке первая миссис Леонидис? Вряд ли кто-нибудь советовался с ней и обсуждал проект здания. Скорей всего, экзотический супруг приготовил для нее маленький сюрприз.Интересно, содрогнулась она при виде этого монстра — или улыбнулась?Но так или иначе, чета Леонидисов жила здесь счастливо.— Немножко чересчур, да? — сказал инспектор Тавернер. — Конечно, старый джентльмен постарался вовсю. Практически это три отдельных дома под одной крышей — со своими кухнями и прочим. Внутри все отделано по высшему разряду.В дверях дома появилась София. Она была без шляпы, в зеленой блузке и юбке из твида.При виде меня девушка стала как вкопанная:— Ты?!— София, — торопливо сказал я. — Мне нужно поговорить с тобой. Где это можно сделать?На какое-то мгновение мне показалось, что София откажется разговаривать со мной, но потом она повернулась со словами:— Сюда, пожалуйста.Мы пересекли небольшую лужайку. Отсюда открывался прекрасный вид на поле для игры в гольф; за ним поднимался поросший редкими елями холм, а дальше простирались туманные луга.София провела меня в садик с каменными декоративными горками, и мы уселись на страшно неудобную, грубо сработанную деревянную скамью.— Итак? — Голос девушки не предвещал ничего хорошего.Я доложил ей все, что имел доложить.София слушала очень внимательно. По ее лицу нельзя было догадаться, о чем она думает, но, когда наконец я умолк, девушка глубоко вздохнула.— Твой отец — очень умный человек.— У Старика есть свои достоинства. Сам я лично нахожу эту идею недостойной, но...— О нет, — прервала меня София. — Это вовсе не недостойная идея. Это единственная тактика, которая может привести к реальным результатам. Твой отец, Чарлз, безошибочно угадал мои мысли. Он понял меня лучше, чем ты. Неожиданно она ударила кулаком одной руки о ладонь другой. Это был почти жест отчаяния.— Я должна знать правду. Я должна знать.— Из-за нас? Но, дорогая...— Не только из-за нас, Чарлз. Я должна знать правду ради собственного спокойствия. Понимаешь... Вчера я тебе не сказала... Но дело в том, что я боюсь.— Боишься?— Да! Боюсь, боюсь, боюсь! Полиция, и твой отец, и ты, и все вокруг полагают, что это сделала Бренда.— Просто вероятность этого...— О да, вероятность велика. Да. Но когда я говорю: «Вероятно, это сделала Бренда», — я полностью отдаю себе отчет в том, что это всего лишь желаемое. Потому что, видишь ли, в действительности я так не думаю.— Ты так не думаешь? — медленно переспросил я.— Не знаю. Ты имел возможность посмотреть на это дело со стороны, как я и хотела. Теперь выслушай меня. Я просто-напросто не верю, что Бренда на такое способна. Мне кажется, она не из тех, кто станет подвергать себя какой-либо опасности. Она слишком заботится о своем покое.— А как насчет этого молодого человека? Лоуренса Брауна?— Лоуренс — заячья душа. У него не хватило бы смелости на подобный поступок.— Как знать.— Да, мы ничего не можем знать наверняка. То есть люди могут поступать иногда самым неожиданным образом. И зачастую сложившееся о человеке представление оказывается совершенно неверным... Но все-таки Бренда... — София покачала головой. — Она всегда вела себя в полном соответствии со своим характером. Это тот тип женщин, который я называю гаремным. Любит праздно сидеть у окна и есть конфеты, любит красивую одежду и драгоценности, читает дешевые романы и ходит в кино. И — странно даже говорить такое, когда речь идет о восьмидесятилетнем старике, — Бренда побаивалась дедушку. В нем была какая-то сила, понимаешь? Рядом с ним любая женщина могла почувствовать себя...Королевой, фавориткой султана! Думаю, дедушка заставил Бренду ощутить себя пленительной романтической героиней. Он всю жизнь знал, как вести себя с женщинами — а ведь это искусство, которое с годами только совершенствуется.Я отвлекся от размышлений о Бренде и вернулся к взволновавшей меня фразе Софии.— Почему ты сказала, что боишься?София легко задрожала и стиснула руки.— Потому что боюсь, — тихо произнесла она. — И очень важно, чтобы ты понял это. Видишь ли, мы чрезвычайно странная семья... Все мы в чем-то жестоки... Причем каждый — по-своему. Вот что страшно.Очевидно, не уловив на моем лице понимания, София с чувством продолжала:— Попробую объяснить, что я имею в виду. Возьмем, к примеру, дедушку. Однажды, рассказывая о своей юности в Смирне, он вскользь упомянул, что зарезал двух человек. В рассказе фигурировал какой-то скандал, смертельное оскорбление... Подробностей дедушка сам не помнил — но для него это убийство казалось чем-то совершенно естественным. И ведь он действительно почти напрочь забыл обстоятельства случившегося. Но здесь, в Англии, просто дико слышать, как о таких вещах упоминают вскользь, к слову.Я кивнул.— Это один вид семейной жестокости, — продолжала София. — Потом еще моя бабушка. Я ее едва помню, но очень много слышала о ней. Думаю, и ей была свойственна жестокость, происходящая от полного отсутствия воображения. Все ее предки и родственники — это деревенские охотники да прямолинейные отставные генералы. Честные до мозга костей, высокомерные и смело берущие на себя ответственность в вопросах жизни и смерти.— По-моему, твои рассуждения притянуты за уши.— Возможно. Но люди такого типа всегда внушали мне страх. Они высоконравственны и принципиальны — и в этом их жестокость. Потом моя мать. Она актриса... И очень мила. Но у нее совершенно нет чувства меры. Она из тех бессознательных эгоистов, которые способны оценивать реальность лишь с точки зрения собственной выгоды. Иногда это становится жутковатым. Затем Клеменси, жена дяди Роджера. Она занимается какими-то важными научными изысканиями и тоже жестока — своей объективностью и бесстрастностью. Дядя Роджер, наоборот, добрейший, милейший человек — но он страшно вспыльчив, легко выходит из себя и тогда уже сам не сознает, что делает. А мой отец...София надолго замолчала.— Отец, — медленно повторила она, — человек сдержанный. Даже чересчур сдержанный. Никогда не знаешь, о чем он думает в настоящий момент: никогда не обнаруживает никаких чувств. Вероятно, это бессознательная защита против чрезмерно эмоциональной матери. Но иногда... Эта бесстрастность меня тревожит.— Дитя мое, — сказал я. — Ты накачиваешь себя без всякого на то повода. В конце концов ты придешь к выводу, что убийство мог совершить любой член вашей семьи.— Наверное, так оно и есть. И я не исключение.— Только не ты!— Нет, Чарлз. Ты должен ко всем нам отнестись одинаково беспристрастно. Думаю, в принципе, я тоже способна на убийство... — София помолчала несколько мгновений и добавила: — Но для этого у меня должны быть действительно стоящие причины.Тогда я расхохотался. Не мог сдержаться. Улыбнулась и София.— Наверное, я просто дура, — сказала она. — Но мы должны узнать всю правду о смерти дедушки. Должны. Если бы только убийцей оказалась Бренда...Я почувствовал внезапную жалость к Бренде Леонидис. Глава 5 По дорожке быстрым шагом к нам приближалась высокая старуха в потрепанной фетровой шляпе, бесформенной юбке и нелепом обвислом жакете.— Тетя Эдит, — сказала София.По пути старуха один-два раза останавливалась, наклоняясь к цветочным клумбам, потом приблизилась к нам. Я поднялся на ноги.— Это Чарлз Хэйворд, тетя Эдит. Моя тетя, мисс де Хэвилэнд.У Эдит де Хэвилэнд, женщины лет семидесяти, были растрепанные седые волосы, обветренное сухое лицо и острый, проницательный взгляд.— Здравствуйте, — сказала она. — Я слышала о вас. Уже вернулись с Востока? Как поживает ваш отец?Несколько удивившись, я ответил, что хорошо.— Знала его еще мальчиком, — пояснила мисс де Хэвилэнд. — Была хорошо знакома с его матерью. Вы похожи на нее. Приехали помочь нам? Или еще что?— Надеюсь помочь, — неловко пробормотал я.Она кивнула.— Помощь нам не помешает. Дом кишмя кишит полицейскими. Выскакивают из-за каждого угла. Среди них несколько пренеприятных типов. Мальчик, окончивший приличную школу, не должен идти в полицию. На днях видела сына Мойры Кинуль, регулирующего уличное движение на перекрестке у Марбл Арч. Что-то непонятное творится в этом мире!Она повернулась к внучке:— Тебя ищет Нэнни, София. Насчет рыбы.— О, черт, — сказала София. — Сейчас позвоню в лавку.И она быстро направилась к дому. Мисс де Хэвилэнд повернулась и медленно двинулась в том же направлении. Я пошел рядом, ступая с ней в ногу.— Не знаю, что бы мы делали без нянюшек, — заговорила мисс де Хэвилэнд. — Почти во всех семьях есть преданные старые нянюшки — они стирают, и гладят, и готовят, и делают все по дому. Нашу Нэнни я выбирала самолично... Много лет назад.Внезапно старая леди остановилась, наклонилась и яростно выдернула из клумбы вьющийся зеленый стебель.— Проклятые вьюнки! Самый отвратительный сорняк! Разрастается в мгновение ока, душит цветы... И от него не избавиться: слишком далеко во все стороны пускает корни.И мисс де Хэвилэнд яростно втоптала каблуком в землю зеленый стебелек.— Это нехорошее дело, Чарлз Хэйворд, — она посмотрела в сторону дома. — Что думает обо всем этом полиция? Наверное, я не должна задавать такие вопросы. В голове не укладывается, что Аристид отравлен — трудно представить его мертвым. Я никогда не любила его — никогда! Но не могу свыкнуться с мыслью, что он умер... Без него дом как-то... Опустел.Я промолчал. Несмотря на резкий, отрывистый тон, Эдит де Хэвилэнд, похоже, собиралась погрузиться в воспоминания.— Как раз думала сегодня утром... Я живу здесь давно. Уже больше сорока лет. Приехала сюда после смерти сестры. Он попросил меня. Семеро детей — и младшему только год. Не могла же я допустить, чтобы их воспитывал этот грек? Нелепый брак, конечно. Я всегда подозревала — он просто... Околдовал Марцию. Безобразный маленький иностранец! Но мне он предоставил полную свободу действий — что правда, то правда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23