Относительно меня и миссис Леонидис?.. Чудовищное предположение! И ведь ничего нельзя поделать. Нельзя... запретить людям строить догадки! И все это так несправедливо! Просто потому, что она... была гораздо моложе мужа... Это ужасная мысль, ужасная! Я чувствую... Не могу не чувствовать... Это организованный заговор!— Заговор? Интересно.Это было действительно интересно, хотя и не в том смысле, в каком понял молодой человек.— Эта семья, вы знаете... В семье мистера Леонидиса никогда не любили меня. Всегда меня чуждались. Я всегда ощущал их презрение.У Лоуренса затряслись руки.— Просто потому, что они всегда были богаты и могущественны. Они смотрели на меня свысока. Кто я для них? Всего лишь жалкий учителишка, человек, отказавшийся от воинской службы. Но у меня были на это веские основания! Были!Я промолчал.— Ладно, — взорвался Лоуренс. — Пусть я... испугался! Испугался — вдруг не потяну, вдруг в нужный момент не сумею заставить себя нажать спусковой крючок. Как можно быть уверенным, что убиваешь именно нациста, а не простого деревенского паренька, не имеющего никаких политических убеждений и просто призванного в армию? Я убежден: война — это зло и несправедливость. Твердо убежден.Я продолжал молчать. Молчание сейчас было уместней любых реплик, потому что Лоуренс Браун спорил с собой, раскрывая при этом скрытые доселе стороны своей души.— Все постоянно смеются надо мной. — Голос его задрожал. — У меня какая-то феноменальная способность всегда выглядеть смешным. Не то чтобы я трус, но я все время делаю все невпопад. Однажды я бросился в горящий дом спасать женщину, но сразу же заблудился в комнатах, потерял сознание от удушья, и пожарникам пришлось долго разыскивать меня. Я слышал потом, как они говорили: «И чего этот идиот полез не в свое дело?» Я вечный неудачник, и все вечно недовольны мной. Тот, кто убил мистера Леонидиса, подстроил все так, чтобы подозрение падало на меня. Убийца хотел погубить меня !— А что вы можете рассказать о миссис Леонидис? — спросил я.Лоуренс вспыхнул и стал чуть больше похож на человека и чуть меньше — на мышь.— Миссис Леонидис — это ангел, — сказал он. — Ангел. Ее нежность и доброта по отношению к старому мужу достойны восхищения. И подозревать ее в отравлении смешно, просто смешно! И как этот меднолобый инспектор не понимает этого!— Он настроен с некоторым предубеждением, — пояснил я, — из-за большого количества раскрытых дел об отравлениях пожилых мужей нежными молодыми женами.— Несносный болван! — сердито отрезал Лоуренс Браун.Он подошел к книжному шкафу и принялся рыться в нем. Решив, что у учителя мне больше ничего не удастся вытянуть, я медленно вышел из классной комнаты. Глава 17 Когда я шел по коридору, слева от меня неожиданно распахнулась дверь, и откуда-то сверху мне под ноги свалилась Джозефина.Она появилась так эффектно, как появляется дьявол в старомодном пантомиме. Лицо и руки были перепачканы пылью, с одного уха свешивалась густая длинная паутина.— Ты откуда, Джозефина?Я заглянул в открытую дверь. Несколько ступенек вели наверх, в прямоугольное чердачное помещение, в глубине которого маячило несколько больших котлов.— Из котельной.— А что ты там делала?— Расследовала, — деловито сообщила Джозефина.— Но что можно расследовать в котельной?На это Джозефина просто сказала:— Мне нужно умыться.— Это уж непременно.Девочка исчезла за дверью ближайшей ванной комнаты, потом выглянула оттуда и спросила:— Вам не кажется, что пришло время для второго убийства?— Что ты имеешь в виду?.. Какого второго убийства?— Ну как же, в книгах всегда совершается второе убийство — вскоре после первого. Убийца убивает того, кто слишком много знает, пока тот не успел ничего рассказать полиции.— Ты читаешь слишком много детективов, Джозефина. В жизни так не бывает. И если кто-нибудь в этом доме что-нибудь и знает, он меньше всего хочет делиться своими знаниями с полицией.Голос Джозефины прозвучал невнятно из-за шума льющейся в умывальник воды:— Бывает, кто-то что-то знает, но сам об этом не догадывается.Я поморгал, обдумывая последнее высказывание. Потом, оставив Джозефину совершать омовение, направился вниз.Как раз в тот момент, когда я выходил на лестничную площадку второго этажа, из дверей своей гостиной легко и стремительно выскользнула Бренда. Она приблизилась ко мне, взяла меня за руку и заглянула мне в глаза: — Ну что?Тот же вопрос, только иначе сформулированный, задал мне Лоуренс. И единственное произнесенное устами Бренды слово было гораздо более действенным, чем все сбивчивые тирады Лоуренса.Я отрицательно покачал головой:— Ничего нового.Женщина глубоко вздохнула:— Я так боюсь, Чарлз... Так боюсь...Ее страх был непритворным; сейчас, в этом тесном пространстве, он как будто передался и мне, и я еще раз остро ощутил одиночество Бренды среди этого враждебного окружения.Она как будто отчаянно воскликнула: «Кто, кто же на моей стороне?!» И что можно было бы ей ответить? Лоуренс Браун? Но кто такой, в конце концов, этот Лоуренс Браун? Разве можно на него опереться в трудную минуту? Слабое, жалкое существо. Я вспомнил, как накануне вечером эти двое проплывали в сумерках мимо окон гостиной.Мне очень хотелось помочь Бренде. Но я ничего не мог для нее сделать и не мог сказать ей ничего утешительного. И в глубине души я чувствовал себя виноватым, словно за мной следили насмешливые глаза Софии. «Она успела тебя обработать», — слышался мне голос девушки.И София никак не желала войти в положение Бренды — одинокой, беспомощной, подозреваемой в убийстве женщины.— На завтра назначено официальное дознание, — сказала Бренда. — Что... Что там будет происходить?Здесь я мог успокоить ее.— Пусть это вас не волнует. Дознание отложено. Хотя это развяжет языки газетчикам. До сих пор в прессе не появлялось никаких сообщений, что мистер Аристид умер не естественной смертью. Леонидисы — очень влиятельная семья. Но сейчас, когда дознание отложено, вероятно, и начнется самое забавное.(Какие дикие слова иногда срываются с языка! Забавное! Почему я употребил именно это слово?!)— Это все... Будет ужасно?— На вашем месте я бы просто никому не давал никаких интервью. И знаете, Бренда, вам нужен адвокат...Она отпрянула в сторону, задохнувшись от ужаса.— Нет-нет, вы меня неправильно поняли. Просто юрист, охраняющий ваши интересы и могущий посоветовать, что делать и говорить и чего не делать и не говорить. Вы же понимаете, — добавил я, — вы остались совсем одна.Она сжала мою руку:— Да! Вы поняли это. Вы помогли мне, Чарлз, помогли...Я повернулся и начал спускаться вниз с чувством некоторого облегчения и удовлетворения... И тут я увидел стоящую на ступеньках Софию. Голос девушки был холоден и сух.— Где ты пропадаешь так долго? — осведомилась она. — Звонили из Лондона. Твой отец срочно хочет видеть тебя.— Он в Скотленд-Ярде?— Да.— Интересно, зачем я понадобился ему? Он ничего не говорил?София отрицательно покачала головой. Взгляд ее был тревожен. Я притянул девушку к себе.— Не волнуйся, дорогая моя, — сказал я. — Я скоро вернусь.В кабинете отца царила какая-то напряженная атмосфера. Мой старик сидел за столом, главный инспектор Тавернер стоял у окна, опершись плечом о стену. В кресле посетителей сидел мистер Гэйтскилл, явно чем-то раздраженный.— ...Оскорбительное недоверие... — холодно говорил он.— Конечно, конечно — успокаивал его отец. — А, привет, Чарлз! Ты как раз вовремя. Тут обнаружились некоторые удивительные обстоятельства дела. — Беспрецедентный случай, — вставил мистер Гэйтскилл.Маленький поверенный был явно уязвлен чем-то до глубины души. За его спиной инспектор Тавернер ухмылялся мне.— Я расскажу, с вашего позволения? — сказал отец. — Мистер Гэйтскилл получил сегодня любопытную записку, Чарлз. От некоего мистера Агродополуса, владельца ресторана «Дельфос». Это глубокий старик, грек по национальности. Очень давно Аристид Леонидис выручил его — тогда еще молодого человека — из беды, и Агродополус навсегда сохранил чувство благодарности к другу юности и благодетелю. И похоже, Аристид безоговорочно доверял ему.— Никогда бы не поверил, что Леонидис так подозрителен и скрытен, — раздраженно заговорил мистер Гэйтскилл. — Конечно, он был в весьма преклонных годах...Практически на грани старческого слабоумия.— Видите ли, мистер Гэйтскилл, — мягко заметил отец, — когда человек очень стар, он часто уносится мыслями в свои молодые годы, к друзьям юности.— Но я вел дела Леонидиса больше сорока лет! — взвился поверенный. — Сорок три с половиной года, если уж быть точным.Тавернер снова ухмыльнулся.— А что, собственно, случилось? — поинтересовался я.Мистер Гэйтскилл открыл было рот, но отец опередил его:— В своей записке мистер Агродополус сообщал, что выполняет указания, данные его другом Аристидом Леонидисом. Короче, с год назад мистер Леонидис отдал ему на хранение письмо, которое мистер Агродополус должен был передать мистеру Гэйтскиллу сразу после смерти старого Леонидиса. В случае же если мистер Агродополус умрет первым, передача письма возлагалась на его сына, крестника мистера Леонидиса. В своей записке мистер Агродополус извиняется за задержку, объясняя ее тем, что болел воспалением легких и узнал о смерти старого друга только вчера вечером.— Все это в высшей степени непрофессионально! — прошипел мистер Гэйтскилл.— Вскрыв запечатанный конверт и ознакомившись с его содержанием, мистер Гэйтскилл счел себя обязанным...— В данных обстоятельствах, — вставил поверенный.— ...Ознакомить с ним и нас. В конверте находится завещание старого Леонидиса, должным образом подписанное и заверенное, и сопроводительное письмо.— То есть завещание наконец-то обнаружилось? — уточнил я.Мистер Гэйтскилл побагровел.— Это не то завещание! — рявкнул он. — Это не тот документ, который я составлял по просьбе мистера Леонидиса. Это завещание написано его собственной рукой! Очевидно, мистер Леонидис хотел выставить меня полным идиотом.Главный инспектор Тавернер попытался налить немного бальзама на душевные раны поверенного.— Все-таки он был очень стар, мистер Гэйтскилл, — сказал он. — А старики, как правило, все с приветом... Нет, они не сумасшедшие — просто слегка эксцентричные.Мистер Гэйтскилл только фыркнул в ответ.— Итак, мистер Гэйтскилл позвонил нам, — продолжал отец, — и вкратце ознакомил нас с содержанием завещания. Я попросил его прийти сюда и принести с собой документ. И позвонил тебе, Чарлз.Я до сих пор не понимал, зачем здесь понадобилось мое присутствие. Поведение отца и Тавернера в данном случае казалось мне непонятным. В свое время я, безусловно, узнал бы об условиях завещания, и, в конце концов, меня совершенно не касалось, как старый Леонидис распорядился своими деньгами.— Это что, совсем другое завещание? — спросил я. — То есть наследство распределяется как-то иначе?— Естественно, — сказал поверенный.Мой отец внимательно смотрел на меня. И главный инспектор Тавернер тоже смотрел на меня очень внимательно. Я почувствовал себя несколько неуютно... Что-то было у них на уме — что-то, о чем я никак не мог догадаться.Я вопросительно взглянул на Гэйтскилла.— Условия завещания мистера Леонидиса, — сказал поверенный, — конечно же, ни для кого не являются секретом. Просто я посчитал себя обязанным ознакомить с этим документом сначала помощника комиссара и инспектора, дабы получить от них дальнейшие инструкции. Насколько я понимаю... — мистер Гэйтскилл сделал паузу. — Между вами и мисс Софией Леонидис существует... Э-э... Взаимопонимание, так скажем?— Я надеюсь жениться на ней, — ответил я. — Но в данный момент мисс Леонидис не желает объявлять о помолвке.— Очень разумно с её стороны, — заметил мистер Гэйтскилл.Мысленно я с ним не согласился, но сейчас было не до споров.— Согласно этому завещанию, — произнес мистер Гэйтскилл, — датированному двадцать девятым ноября прошлого года, мистер Леонидис после отказа ста тысяч фунтов в пользу своей жены, оставляет все остальное состояние целиком и полностью своей внучке, Софии Катерине Леонидис.У меня отвалилась челюсть. Я ожидал всего, чего угодно, но только не этого.— Он оставил все Софии? — тупо переспросил я. — Как странно. А по каким соображениям?— Все свои соображения по этому поводу он очень ясно изложил в сопроводительном письме, — сказал отец, беря со стола лист бумаги. — Вы не возражаете, если Чарлз ознакомится с ним, мистер Гэйтскилл?— Мне все равно, — холодно ответил поверенный. — Это письмо, по крайней мере, предлагает хоть какое-то объяснение ситуации и хоть в какой-то мере извиняет дикое поведение мистера Леонидиса.Мой старик вручил мне лист бумаги, исписанный мелким неразборчивым почерком, по которому можно было судить о сильном характере и неординарности его обладателя.«Дорогой Гэйтскилл!Вы будете удивлены, получив это письмо, и, вероятно, обижены. Но у меня есть причины вести себя с непонятной для вас скрытностью. Я всегда глубоко верил в Индивидуальность. В любой семье (это я заметил еще в детстве и запомнил навсегда), как правило, есть одна сильная личность, которой суждено нести на себе груз забот и проблем всех остальных родственников. В моей семье такой личностью всегда был я. Я переехал в Лондон, устроился здесь и всю жизнь помогал живущим на Смирне родственникам; однажды вызволил из тюрьмы одного из братьев, потом купил одной из сестер свободу от несчастливого брака и так далее. Бог благосклонно даровал мне долгую жизнь и счастливую возможность вырастить детей и внуков. Многих забрала смерть, остальные же — к моей радости — живут под одной крышей со мной. После моей смерти бремя ответственности, которое сейчас несу я, должен будет взять на свои плечи кто-то другой. Я долго сомневался, делить ли мне состояние среди моих любимых родственников на — по возможности — равные части, и пришел к выводу, что в результате такое равенство обернется неравенством. Люди не рождаются одинаковыми — и для того чтобы компенсировать разницу природных качеств, необходимо перераспределить баланс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23