Мае посмотрела на меня, потом быстро взглянула на потолок – туда, где была вмонтирована камера видеонаблюдения. Мае обошла вокруг чана, я последовал за ней. Там чан заслонил нас от камеры.
Мае сказала:
– Они спят с включенным светом.
Я кивнул. Я тоже понимал, что это значит.
– Они все заражены, – сказала Мае.
– Да.
– И они от этого не погибли.
– Да, – согласился я. – Но я не понимаю, почему.
– Наверное, рои приспособились к существованию внутри человеческого организма.
– Так быстро?
– Эволюционные изменения появляются очень быстро, – сказала Мае. – Ты ведь читал об исследованиях Эвальда.
Да, я читал об этом. Поль Эвальд исследовал холеру. Он обнаружил, что холерный вибрион очень быстро видоизменяется, чтобы эпидемия не угасала. В местах, где нет запасов обеззараженной воды, только грязная канава посреди деревни, откуда население набирает воду, возбудитель холеры очень вирулентен и агрессивен и поражает множество народу. Заболевшие люди умирают сразу, в огромных количествах – от массивной, изнуряющей диареи. В их испражнениях содержатся миллионы холерных вибрионов, которые попадают в источник воды и заражают всех остальных жителей деревни. Таким образом холера распространяется дальше, и эпидемия продолжается.
Но в тех местах, где санитарные нормы соблюдаются и люди пользуются обеззараженной водой, холерный вибрион не может распространяться таким образом. Заболевший умирает, но инфекция, содержащаяся в его испражнениях, не попадает в источники воды. И, соответственно, не заражает других людей – и эпидемия угасает. В таких обстоятельствах холерный вибрион видоизменяется и переходит в форму с менее выраженной вирулентностью – чтобы зараженный человек мог ходить и распространять инфекцию контактным путем, через грязное белье и тому подобными способами.
Мае предположила, что то же самое произошло и с роями. Они выработали менее агрессивную форму, которая может передаваться от человека к человеку контактным путем.
– Жуть какая… – проронил я.
Мае кивнула.
– Но что мы можем с этим сделать?
И она тихо заплакала, по ее щекам потекли слезы. Мае всегда была такой сильной… Мне сделалось не по себе, когда я понял, до какой степени она расстроена. Мае покачала головой: '
– Джек, мы ничего не можем сделать. Их четверо. Они сильнее нас. Они убьют нас точно так же, как прикончили Чарли.
Мае прижалась лицом к моему плечу. Я обнял ее, но не смог успокоить. Потому что понимал – она права.
У нас не было никакого выхода.
Уинстон Черчилль однажды сказал, что когда в человека стреляют, он начинает соображать очень быстро. И у меня сейчас тоже мысли как будто понеслись вскачь. Я думал о том, что совершил ошибку и должен ее исправить. Даже несмотря на то, что это обычная человеческая ошибка.
Учитывая, что мы живем в эпоху всего эволюционного – эволюционной биологии, эволюционной медицины, эволюционной экологии, эволюционной психологии, эволюционной экономики, эволюционной компьютерной техники, – даже странно, насколько редко люди мыслят категориями эволюции. Как будто для людей это некое «слепое пятно». Мы воспринимаем окружающий мир как череду застывших картинок, хотя на самом деле жизнь – непрерывно изменяющийся процесс. Конечно, мы понимаем, что мир все время меняется, но ведем себя так, как будто ничего такого не происходит. Мы отрицаем реальность изменений. Поэтому изменения всегда нас удивляют. Родители всегда удивляются, когда замечают, что их дети взрослеют. Они ведут себя с детьми так, будто их отпрыски все еще маленькие, хотя дети давно уже выросли.
И я тоже удивился эволюционным изменениям роев. На самом деле ведь ничего не мешало роям эволюционировать сразу в двух разных направлениях. Или, если уж на то пошло, в трех, четырех, десяти направлениях. Я должен был это предвидеть. Я должен был ожидать этого, должен был предусмотреть такую возможность. Если бы я подумал об этом заранее, я был бы подготовлен к той ситуации, которая сложилась сейчас.
Но вместо этого я рассматривал рой только как одну проблему – проблему, актуальную только здесь, в пустыне, – и полностью упустил из виду все другие возможности.
«Это называется отрицанием, Джек».
Сейчас я обдумывал, какие еще возможности я мог упустить. Что еще я не заметил, на что еще не обратил внимания? Где я свернул с верного пути? Какие первые признаки зарождающихся проблем я упустил из виду? Наверное, дело было в том, что мое первое знакомство с роем вызвало у меня сильную аллергическую реакцию, от которой я едва не погиб. Мае сказала, что это аллергическая реакция на коли-токсин – токсин кишечной палочки. То есть в том рое содержались бактерии – кишечные палочки. И этот токсин, очевидно, появился в результате эволюционных изменений в кишечной палочке, которые отразились на свойствах роя. Ну, с такой точки зрения присутствие фага в чане с бактериями тоже является эволюционным изменением – вирусной реакцией на бактерии, которые…
– Мае, погоди минутку… – попросил я.
– Что такое?
Я сказал:
– Возможно, мы все-таки можем кое-что сделать, чтобы их остановить.
Мае отнеслась к моей идее скептически – я понял это по выражению ее лица. Но она вытерла слезы и слушала меня очень внимательно.
Я сказал:
– Рой состоит из наночастиц и бактерий – правильно?
– Да…
– Бактерии вырабатывают исходный материал, составляющие части, из которых собираются наночастицы. Правильно? Да. Значит, если бактерии погибнут, рои тоже погибнут?
– Наверное… – Мае нахмурилась. – Ты думаешь об антибиотиках? Хочешь дать всем антибиотики? Но, чтобы подавить кишечную палочку, понадобится очень большое количество антибиотика и придется принимать лекарство несколько дней подряд, и я не думаю, что…
– Нет. Я думаю не об антибиотиках, – я постучал пальцем по чану. – Я думаю вот об этом.
– Фаги?
– Почему бы и нет?
– Не знаю, сработает ли это… – сказала Мае и нахмурилась. – В принципе, возможно, что-нибудь и получится. Только… Как ты собираешься ввести им фаги? Ты же понимаешь, они не согласятся просто выпить микстуру.
– Тогда мы рассеем фаги в воздухе, – сказал я. – Они будут вдыхать фаги, ни о чем не подозревая.
– Ну-у… А как мы рассеем фаги в воздухе?
– Очень просто. Не отключай этот чан. Наоборот, подключи его к производственной линии. Пусть бактерии изготавливают вирусы – много вирусов. А потом мы выпустим их в воздух.
Мае вздохнула.
– Ничего не получится, Джек.
– Почему?
– Производственная линия не будет изготавливать вирусы.
– Но почему?
– Вспомни, как размножаются вирусы. Ты же знаешь – вирус прикрепляется к клеточной мембране снаружи, потом проникает внутрь клетки. Потом вирус видоизменяет РНК бактерии, и бактерия начинает производить вирусы. Все нормальные метаболические процессы в клетке прекращаются, она только производит вирусы. Довольно скоро клетка разбухает от переполняющих ее вирусов и разрывается, как воздушный шарик. А вирусы высвобождаются, подплывают к другим клеткам, внедряются в них – и процесс начинается сначала.
– Да… и что?
– Если я введу фаги в производственную линию, вирусы начнут быстро размножаться, но это продлится недолго. Потому что обрывки липидных клеточных мембран, которые останутся от пораженных вирусами бактерий, засорят внутренние фильтры системы. Через один-два часа сборочная линия начнет перегреваться, сработают системы безопасности, и конвейер автоматически отключится. Вся производственная линия просто остановится. И не будет производить новые вирусы.
– А можно как-нибудь отключить системы безопасности?
– Да. Но я не знаю, как это сделать.
– А кто знает?
– Только Рики.
Я покачал головой.
– Нам от этого никакой пользы. Ты уверена, что не сможешь догадаться…
– Система запаролирована. И пароль знает только Рики.
– Вот как…
– Как бы то ни было, Джек, отключать систему безопасности не стоит. Это слишком рискованно. Некоторые части сборочного конвейера работают при очень высоких температурах, под высоким напряжением. А в ответвлениях системы вырабатывается очень много кетонов и метана. Их концентрация постоянно контролируется, излишки постоянно выводятся из системы, чтобы поддержать концентрацию на безопасном уровне. Если не будут отводиться метан и кетоны, и высоковольтная проводка начнет искрить… – Мае замолчала и пожала плечами.
– Ты хочешь сказать, это все может взорваться?
– Нет, Джек. Я хочу сказать, что оно наверняка взорвется. В течение нескольких минут после того, как отключится система безопасности. Через шесть, максимум – восемь минут. И вряд ли тебе захочется оказаться поблизости, когда это случится. Поэтому использовать производственную линию для получения большого количества вирусов невозможно. Это не сработает – ни с включенной системой безопасности, ни с отключенной.
Молчание.
Безнадежность.
Я оглядел комнату. Посмотрел на округлый стальной корпус чана, на пробирки с образцами у ног Мае. Потом я посмотрел в угол – там находилась швабра, а еще – ведро и пятилитровая пластиковая бутыль с водой. Мае стояла рядом со мной, испуганная, отчаявшаяся. Она с трудом сдерживала слезы.
А у меня уже сложился план действий.
– Хорошо. Все равно сделай это. Запусти вирусы в систему.
– Но зачем?
– Просто сделай это, и все.
– Джек, – сказала она. – Зачем мы это делаем? Я боюсь, они уже знают, что нам все известно. Мы не сможем их обмануть. Они слишком догадливы. Если мы сделаем это, они набросятся на нас в любую минуту.
– Да, – согласился я. – Скорее всего, так и будет.
– И это все равно не сработает. Система не будет производить вирусы. Тогда зачем все это, Джек? Какая нам с этого польза?
Все это время Мае была моим самым надежным товарищем, но я не собирался рассказывать ей о том плане, который только что придумал. Я очень сожалел об этом, но мне нужно было обмануть остальных. Я должен был их провести. И Мае должна была помочь мне это сделать, а это значит, что она должна была верить в другой план.
Я сказал:
– Мае, мы должны отвлечь их внимание, обмануть их. Я хочу, чтобы ты выпустила вирусы в производственную линию. Пусть они сосредоточатся на этой проблеме. Пусть беспокоятся только из-за этого. А тем временем я проберусь под крышу, туда, где есть доступ ко всем внутренним коммуникациям – для технического обслуживания – и вылью вирусы в резервуар противопожарной системы.
– А потом включишь разбрызгиватели?
– Да.
Мае кивнула.
– И всех обольет вирусами – всех, кто есть сейчас на фабрике. Они все промокнут насквозь.
– Вот именно.
– В принципе это может сработать, Джек, – согласилась Мае.
– Я все равно не могу придумать ничего лучше этого, – сказал я. – А теперь открывай эти вентили и выливай туда вирусы из пробирок. И еще налей мне вирусов вон в ту пятилитровую бутыль.
Мае заколебалась.
– Вентили находятся на той стороне чана. Нас увидят через наблюдательную камеру.
– Пусть видят, – сказал я. – Мы все равно уже ничего не сможем с этим сделать. Ты просто должна выиграть для меня немного времени.
– И как я это сделаю?
Я рассказал. Мае удивленно подняла брови.
– Ты шутишь, Джек! Они ни за что на это не пойдут!
– Конечно. Мне просто нужно выиграть время.
Мы обошли вокруг чана. Мае достала из контейнера пробирки с образцами культур. Содержимое пробирок выглядело как вязкая коричневая грязь. Она воняла, как фекалии. И с виду была, как жидкие фекалии. Мае спросила еще раз:
– Ты уверен, что нам действительно нужно это сделать?
– Да, нужно, – сказал я. – У нас нет выбора.
– Тогда ты первый.
Я взял пробирку с коричневой грязью, задержал дыхание и выпил все содержимое одним глотком. Вкус у этой гадости был на редкость отвратительный. Мой желудок конвульсивно сжался. Я испугался, что меня сейчас стошнит. Не стошнило. Я глубоко вдохнул и выпил немного воды из пятилитровой бутыли. Потом посмотрел на Мае.
– Мерзость, да? – спросила она.
– Мерзость.
Мае взяла пробирку, зажала нос пальцами и проглотила содержимое. Она закашлялась, но все-таки ее тоже не стошнило. Я передал Мае бутыль с водой. Она отпила несколько глотков, а остальную воду вылила на пол. Потом Мае наполнила бутыль такой же коричневой грязью, какая была в пробирках.
И последнее, что она сделала, – повернула рукоятку большого выпускного вентиля на зараженном фагами чане.
– Все, фаги пошли в систему, – сообщила она.
– Хорошо.
Я взял пару пробирок с образцами и положил к себе в карман рубашки. Взял бутыль с коричневой гадостью. Надпись на этикетке гласила: «Чистая питьевая вода Арроухэд».
– Увидимся позже, – сказал я и быстро ушел.
Поднимаясь наверх по лестнице, я думал, что шансов на успех у меня – один из сотни. Может быть, даже один из тысячи.
Но все-таки у меня есть шанс.
Потом я просмотрел все, что происходило за это время, на записи с наблюдательных видеокамер. Поэтому я знаю, что случилось с Мае. Она вошла на кухню, неся с собой контейнер с коричневыми пробирками. Все были в сборе, сидели за столом и ели. Джулия смерила Мае холодным взглядом. Винс даже головы не поднял от тарелки. Рики сказал:
– Что ты сюда притащила, Мае?
– Фаги, – ответила она.
– Зачем?
Джулия посмотрела на нее внимательнее. Мае сказала:
– Это из загрязненного чана.
– Фу, неудивительно, что от твоих пробирок так воняет.
– Джек только что выпил одну. И меня тоже заставил выпить.
Рики фыркнул.
– Зачем вы это сделали? Удивляюсь, как это вас не вывернуло.
– Меня и правда чуть не стошнило. Джек хочет, чтобы вы все тоже выпили по пробирке.
Бобби рассмеялся.
– Да ну? Зачем это?
– Чтобы убедиться, что никто из вас не заражен.
Рики нахмурился.
– Заражен? Что ты имеешь в виду? Чем заражен?
– Джек сказал, что у Чарли рой был внутри тела, значит, у всех остальных тоже может быть такое. Если не у всех, то, по крайней мере, у кого-нибудь. Поэтому нужно выпить этот вирус, и вирус убьет бактерии внутри организма, и тем самым прикончит рой.
Бобби спросил:
– Ты что, серьезно? Чтобы я пил такое дерьмо – даже не думай, Мае!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51