Сафар ощутил порыв магии, отшатнулся назад, натыкаясь на лошадь Нерисы, которая заржала и отпрянула в сторону. Он услыхал, как она закричала, умоляя отдать ей ребенка.
Но времени уже не было.
Следующий порыв магии, сильнее первого, налетел на него, как сильный ветер, иссушая траву жарой.
Он умудрился блокировать заклинание, но отвел лишь часть его. Он отвернулся, закрывая собою ребенка и принимая порыв спиной. Жара проникла сквозь одежду, опаляя кожу. Он сжал зубы от боли, и тут же донесся крик Гундара:
— Заткнись!
И Палимак отозвался:
— Заткнись!
И боль пропала.
Он положил ребенка на землю и распрямился, рукой шаря в кармане. Разнюхиватели магии уже подлетели, но он успел швырнуть шарики, и те взорвались, испуская языки пламени и дым.
Злобные твари, вопя от страха и боли, разбежались.
Вокруг заклубились красные, зеленые и желтые дымы.
Тут донесся грохот копыт приближающихся солдат, и сквозь дым Сафар увидел, как Лейрия, с саблей в руке, врезалась в эту массу, оставляя за собой вопящих от боли демонов и людей, рубя налево и направо. Она прорвалась насквозь, развернула скакуна и атаковала сзади. С губительной ее сабли потоком лилась кровь.
И вот уже Нериса соскочила с лошади и оказалась стоящей рядом с ним. Из-за дыма выскочил разнюхиватель магии, разинув пасть. Он уже готов был вцепиться в Сафара, но Нериса хлестнула его хлыстом прямо поперек морды, и та превратилась в кровавую маску, а тварь рухнула на землю, да так близко, что до нее дотянулся Палимак и ударил крошечным кулачком, приговаривая:
— Заткнись! Заткнись!
Нериса подхватила Палимака с земли. Прижимая его к бедру одной рукой, другой она размахивала хлыстом.
И тут воздух пронзительно запел, и на них обрушилась темная туча стрел.
Достигнув верхней точки полета, они медленно, очень медленно начали падать вниз, вниз, вниз.
В тот самый момент, когда они ударили, Сафар бросился сверху на Нерису и ребенка. И только его тело, а не магия представляло их единственную защиту. Он услышал, как стрелы кругом него впиваются в землю, и уже решил, что чудом ли, неточными прицелами, но они спасены. И тут же крякнул от боли, когда одна из стрел глубоко вонзилась ему в бедро. И вновь крякнул, получив в плечо вторую. Как же было больно, видели боги, как было больно, но ему было наплевать, потому что он ощущал под собою тепло тела Нерисы. А из-под нее доносился плач Палимака. А стало быть, они оба были в целости и сохранности.
Он откатился в сторону, ломая стрелы о землю.
Сафар вскочил на ноги, с каждым вдохом становясь все спокойнее и сильнее.
Из-за пояса он вытащил кинжал. Небрежно, словно в его распоряжении было все время мира. С холодным интересом отметил он, как Лейрия продолжает избивать солдат. Она оказывалась и тут, и там, повсюду, даруя смерть, как сладостнейший из даров. Но она устала, и устала ее лошадь. Он увидел, как споткнулся скакун, увидел, с каким усилием поднимается ее рука с саблей.
И тут налетело большое заклинание. Он ждал его. За этим заклинанием ощущалось присутствие Фари, этого старого проклятого демона. А вот и слабое ощущение присутствия Луки. Сафар презрительно фыркнул. Так, а где же Калазарис? Сафар вновь фыркнул, ощутив стойкий запах заговора. А, вот ты где, сын шлюхи. Но не Фари нуждался в этом заклинании.
В нем нуждался Ирадж.
Сафар представил, как Протарус скрывается где-то в безопасном месте, во дворце. Скорее всего, в некромантиуме.
Фари был осторожным старым демоном и вовсе не рассчитывал на то, что маги одолеют Сафара. Поэтому-то он и сотворил это могучее заклинание, взяв по капле крови от каждого. Построив заклинание на внутренних силах каждого из заговорщиков. Он взял у Луки ядовитую ненависть его отца. Для верности одну каплю от Калазариса. И одну от себя. И наконец, одну от Ираджа, поскольку нет ничего более смертельного, чем вражда друга.
Этому Сафара обучал и Аспер.
Затем Фари смешал кровь в снадобье. Снадобье, над которым пришлось немало потрудиться. А затем они выпили его, передавая кубок из рук в руки.
«Бедный Ирадж, — подумал Сафар. — Наверняка он и понятия не имел, что теперь навеки связан с ними этим снадобьем».
Затем Фари должен был сотворить заклинание. Но какое?
А! Какое же еще, как не это!
Сила четырех!
И это он тоже узнал у Аспера.
Сафар окликнул Гундара, который тут же вскочил на плечо.
Маленький Фаворит забормотал заклинание, вертя головой во все стороны. И вот он ткнул пальцем на восток.
— Вон там, хозяин! — воскликнул он.
Прежде всего Сафар увидел блеск Демонской луны над дворцом. Затем показался некий образ, принимающий все более определенные черты волчьей головы. С клыками, длинными, как у демона. Злобные глаза его двигались.
И вот волк увидел его. И взвыла тварь злобно и радостно, устремляясь вперед и увеличиваясь в размерах.
Но Сафар боялся не головы. Вслед за нею пустынным смерчем мчалось убийственное заклинание. И столь мощное, что Сафар не мог остановить его.
Сафар кончиком кинжала, заблестевшего в свете луны кроваво-красным, указал на голову.
Отыскав центр головы, он взмахнул кинжалом. Разрез для Луки. Два разреза для Калазариса. Три — для Фари. И четырежды — для Ираджа.
Затем вновь нацелил кончик в центр. Прямо между сверкающими глазами волка.
Он ощутил силу ненависти этих глаз. Ощутил первый порыв обжигающих магических ветров.
На кончике кинжала он сосредоточил все свое могущество, всю волю. И выкрикнул:
— ПРОТАРУС!
Раздался грохот небожественного грома, и голова волка разлетелась на куски. Послышался далекий вой. И в небесах стало пусто, а воздух успокоился.
Он огляделся и увидел, как солдаты бегут с холма. Лейрия подошла, ведя за собой лошадь, истекающую кровью от многочисленных ран.
— Их там еще больше, Сафар, — сказала она. — Посмотри с холма. Сотни солдат. Они собираются с духом. И вскоре вновь пойдут в атаку. Дело еще не закончено.
— Я не могу убить его, — сказал Сафар. — Я сделал ему больно, но убить не могу. Времени не было.
— Ирадж не даст тебе другой возможности, — сказала она.
— Ну так и мы ему не дадим, — сказал Сафар.
Он повернулся к Нерисе:
— Мы направимся к той деревне сразу же, как…
Нериса раскинулась на земле. Из ее груди торчала стрела. Кровь растекалась по тунике.
Рядом на корточках сидел плачущий Палимак и бормотал снова и снова:
— Заткнись! Заткнись! Заткнись! — Словно пытался заставить замолчать саму смерть. А может быть, и действительно пытался.
Сафар ничего не ощущал. Он был слишком потрясен, чтобы горевать, совершенно парализован, чтобы думать. Лишь в груди, где некогда жило сердце, ощущал он холодный камень.
Его потянули за рукав.
— Мы должны идти, Сафар, — сказала Лейрия. — Жаль, что она погибла, но мы ничего не можем поделать.
Голос ее зазвучал издалека, как у чайки, кричащей над просторами моря.
Затем он прозвучал ближе:
— Сафар! Они будут здесь с минуты на минуту!
Лейрия бросилась к телу Нерисы. Мягко подхватив Палимака, она принялась утешать его, но получалось у нее неуклюже, как у солдата.
Она поднесла ребенка к Сафару и ткнула ему в руки. Сафар никак не отреагировал, и ей пришлось по очереди каждую его руку прижать к малышу, заставляя обнять его.
— Они и ребенка убьют, Сафар, — сказала она. — Ребенка Нерисы!
Сафар вышел из оцепенения и крепко прижал к себе Палимака.
— Не позволю, — сказал он. — А этого сына шлюхи я убью, клянусь, убью!
— Убийство подождет, — сказала Лейрия. — Сначала нам надо скрыться.
Так они и сделали. Лейрия ехала впереди, а Сафар вез малыша. Но как им удалось скрыться, он бы не смог сказать. Он помнил лишь, как позади и с флангов что-то кричали солдаты. Слышал, как хлопали двери и закрывались ставни, когда они мчались по улицам города. Помнил вопли и кровь у ворот. Со свистом промелькнул пригород. И как они запутывали следы, пересекая ручьи и прячась в лесах.
Наконец они добрались до той деревни, где планировали встретиться Сафар и Нериса.
Только там Сафар ожил. Сердце по-прежнему оставалось каменным, но он ощущал, как внутри что-то согревается.
Оживляла и согревала его ненависть, желание отомстить.
Палимака с Лейрией он отослал. Возможно, она и спорила, но он не помнил. Он лишь смутно припоминал, что она должна была вернуться к какому-то числу. Но вот к какому, он сразу же забыл, как только она уехала.
По деревне протекал широкий ручей. Сафар осмотрел берега и отыскал залежи глины. Чистой белой глины.
Он собрал все необходимое и взобрался на холм, что возвышался над деревней. С холма открывался вид на Занзер, на дворец, где король Протарус, сидя на троне, правил этим краем.
Сафар разложил перед собой все свои вещи. Затем собрал дров и развел небольшой костер. Когда костер прогорел, Сафар разделся до набедренной повязки и обмазал тело золой.
Отрезав первый кусок глины серебряным кинжалом, он принялся лепить модель дворца Ираджа.
И теперь, днем и ночью, ночью и днем, он сидел за работой, оплакивая Нерису и размышляя о мести.
Эпилог
Расплата
Заклинание было готово.
И вся ненависть Сафара исчезла, перейдя в макет великого дворца.
Он припомнил каждый кусочек пережитой горечи и все их вложил в созданное чудовище. Частью поместив в позолоченных башенках, частью — в округлых куполах. На каждом парапете изобразил он лик какого-нибудь зла. Злобы, предательства, убийства и похоти. Лепил и лепил, пока весь дворец не покрылся ликами ненависти.
А в недрах дворца, глубоко внутри, где жили лишь крики истязаемых да лязганье цепей, которыми несчастные были прикованы к своей муке, он поместил самую страшную ненависть. И все это было сделано ради Нерисы.
Удовлетворенный, он оглядел макет. Оторвав от него взгляд, он увидел перед собой мерцающий под Демонской луной настоящий Занзер и великий дворец, где Ирадж Протарус восседал на своем золоченом троне. Интересно, о чем думает Ирадж и что он видит перед собой, когда отрывается от лицезрения многолюдного своего двора? Кто у него теперь в друзьях? И кто его враги? Ирадж мог бы бросить к воротам этих загадок самую большую армию, но так и не одолел бы этих вопросов. Разрешить их не смогли бы ни люди в доспехах, ни рогатые демоны.
Сафар припомнил головоломку из книги Аспера:
«Два короля правят в краю Хадин,
Один — проклят, другой — ненавистен.
Один видит то, что можно увидеть глазами,
Другой мечтает обо всем, что можно представить.
Один слеп, другой блуждает во мраке.
Который же прав из них, кто скажет?
Известно лишь, что стучался Аспер в замок,
Да заперты ворота, спят боги».
Сафар бросил прощальный взгляд на мерцающий город и прекрасный дворец, о котором мечтал тот, другой человек. И отвернулся Сафар.
До конца сотворения заклинания оставался лишь один штрих. Он обложил модель по кругу сухими ветками, пропитанными креозотом. Они издавали маслянистый запах, не очень приятный, но и не очень противный. Он все посыпал порошком, образуя концентрические круги красного, зеленого, желтого и черного цветов. Из порошка всех цветов он просыпал широкую тропинку перед воротами. И к этой тропинке приложил серебряный кинжал, добиваясь четкого и глубокого отпечатка. Затем он прижал рядом амулет со скакуном, так, чтобы отпечаток вставал на дыбы над отпечатком лезвия.
Покончив с этим, он очистил кинжал и амулет, чтобы на них не осталось и крошки порошка. Затем осторожно убрал предметы в седельную сумку.
На гребне холма, из-под большого валуна, пробивался родничок, создавая небольшую лужицу. Сафар обмылся в ней, пока вода не стала черной.
Затем он вышел из воды, блестя на солнце мокрой кожей и оставляя за собою темную лужицу своей скорби.
Потом он тщательно оделся в чистую тунику, бриджи и широким кожаным поясом опоясал талию. Надев сапоги, он нацепил шпоры и огляделся, обдумывая, что же дальше предстоит сделать.
Но все уже было сделано.
Поэтому он сел на камень и принялся ждать, хоть и сам не зная точно, чего же он ждет.
Он думал о Кирании. Пред ним предстал обновленный образ горы Невесты с ее свитой, и пахнуло весенним запахом обещания новизны и свежести. Он увидел широкие оттаявшие поля долины, покрытые свежими зелеными побегами, прорывающимися через остатки снегов. Увидел он просыпающиеся после зимней спячки сады, набухающие почки, где вскоре появятся вишни, персики и яблоки. Увидел он заспанных мальчуганов, гонящих коз на пастбище, хихикающих деревенских девушек, поддразнивающих ребят, увидел ворчащих старушек, отбивающих на камнях набившуюся за зиму в одежду копоть. На озеро возвращались птицы, заполняя воздух песнями ухаживаний и вызовов. Он увидел, как над покрытыми серыми сланцевыми пластинами крышами поднимаются дымки очагов, и ощутил запахи жареной баранины, нашпигованной чесноком, и свежеиспеченного хлеба, и подрумяненного на огне сыра с хрустящей корочкой. Он увидел, как за столом сидят отец, мать и сестры, которые хихикают и перешептываются, и все вместе поедают сваренную матерью овсянку, набираясь сил перед новым днем. Он услышал, как, прося подоить ее, блеет Найя и как мать кричит:
— Вставай, Сафар, ленивый мальчишка!
Сафар вскинул голову. До него донесся звук приближающихся лошадиных подков, и он улыбнулся, увидев, как на тропинке показалась Лейрия, верхом, ведущая за собой еще одну лошадь. К бедру она прижимала саблю, а за спиной у нее болтался Палимак, что-то гугукающий приветственно этому миру из корзиночки, обложенной одеялами.
Лейрия озабоченно хмурилась, но, когда она увидела его улыбку, тревога исчезла с ее лица, и она улыбнулась в ответ, и теплая надежда распустилась в ее темных глазах, подобно бутонам полей Кирании.
Она подъехала к нему, улыбаясь все шире, готовая с радостью принять любое его предложение.
И тут она увидела модель дворца, окруженного сухими ветками и осыпанного порошком, и жемчужнозубая улыбка исчезла.
— Ты готов? — спросила она дрогнувшим голосом.
Сафар ответил вопросом на вопрос:
— Какой сегодня день?
— Как, тот самый, когда я и обещала вернуться. День празднества, на котором Ирадж объявляет о наступлении эры великого благословения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64