Дегтярник жил в маленькой деревне. Он был старшим в семье, и жизнь у него была нелегкой. В те дни его звали – Натаниель. Он был еще совсем маленьким, когда умер отец. Деньги зарабатывала только его мать, искусная вязальщица. Натаниель обычно был предоставлен самому себе и почти всегда хотел есть. Вскоре он начал воровать еду и к тому времени, когда стал подростком, уже был мелким воришкой. Он не жадничал, был весьма ловким и осторожным, старался, чтобы его не поймали: здесь – несколько пенни, там – старый пиджак, укутаться от холода, тут – цыпленок на обед, но его угрюмый вид настраивал людей против него.Однажды январской ночью на окраине деревни кто-то напал на прохожего, избил, ограбил и бросил умирать несчастного. Когда пострадавший очнулся, он обвинил в преступлении Натаниеля. Тот клялся, что никогда в жизни не встречал этого человека. Однако, несмотря на отсутствие свидетелей, Натаниеля посчитали виновным и приговорили к повешению. Ни его мать, ни братья и сестры, боясь публичного стыда и вида страданий близкого человека, при казни не присутствовали. Натаниель встретил самый страшный момент своей жизни в полном одиночестве. Тогда ему едва исполнилось четырнадцать лет.Юношу вешали в холодный январский день. Замерзший палач не стал ждать положенные тридцать минут, чтобы обрезать веревку и опустить на землю казненного. Тело Натаниеля по обычаю накрыли пропитанной дегтем тканью и привязали к столбу на окраине деревни, в поле, в назидание дурным людям.На другой стороне поля, в освещенном свечами зале, плясали и веселились деревенские жители. На улице дул злой холодный ветер, в окна хлестал дождь. Уставший фермер, возвращавшийся с рынка, проезжал на лошади мимо Натаниеля и услышал стон. Фермер всмотрелся в темноту, увидел омерзительное грязное создание, качающееся на сильном ветру, и завизжал от страха. Больше всего ему хотелось поскорее уехать, но он решил, что должен хотя бы обрезать веревки и опустить негодяя на землю. Так он и поступил. Натаниель соскользнул вниз, а фермер в страхе помчался домой.Почти без сознания и полуослепший от дегтя, Натаниель ухитрился подняться на ноги. Шагая на свет свечей и топот танцующих, он пересек поле и ввалился в зал. Музыка и разговоры мгновенно стихли. Раздались вздохи и крики, а потом наступила тишина. Сквозь слезы Натаниель увидел испуганных жителей деревни, которых он знал всю жизнь, но теперь они пятились от него с выражением ужаса и отвращения на лицах. Шея Натаниеля чудесным образом не сломалась, но была жестоко изуродована, и потому голова его неестественно клонилась набок. Ему было неимоверно трудно говорить, но он все-таки пытался что-то сказать. Он подошел к своим соседям, но ни одна живая душа не пожелала прийти ему на помощь. Вскоре собравшиеся со всех ног бежали в зимнюю ночь, прочь от появившегося с того света чудовища. Оставшись в одиночестве, Натаниель завыл, в полной мере осознав, как жесток мир.Когда Гидеон окончил свой рассказ, дети некоторое время задумчиво молчали, даже в этот теплый солнечный день их пробирала дрожь.– Вот почему, – в заключение сказал Гидеон, – его зовут Дегтярник. Он не ведает страха, поскольку лицом к лицу повстречался с самым худшим, с чем может встретиться человек, и все-таки выжил. Он никого не боится, и никого не жалеет. Ему не знакомо сострадание. Мне не хотелось бы вспоминать его поступки. Сердца многих негодяев не такие уж черные, но его сердце похоронено так глубоко, что вряд ли когда-нибудь о нем кто-то узнает. Остерегайтесь его, дети. Он всегда окажется на два шага впереди, в то время как вы ждете, что он на два шага сзади, к тому же у него могущественные покровители.– Видно, вы о нем многое знаете, – улыбнулся Кэйт. – Как вы с ним познакомились?– Я считаю, для одного дня хватит одной истории, – ответил Гидеон.– Некоторые любят казаться таинственными, – заметила Кэйт.– А некоторые бывают чересчур настойчивыми, – сказал Гидеон.Кэйт вытащила шпильки, которые кололи кожу головы, и с облегчением тряхнула длинными распущенными волосами.– Так-то лучше, – сказала она и улеглась на спину, подоткнув пышную юбку платья под колени. Ей хотелось бы и расшнуровать корсет. «Вероятно, нельзя лежать в этом платье на траве, подумала Кэйт, – но у меня сейчас просто нет сил подняться». Она зевнула, и ее глаза закрылись.– Как вы думаете, Дегтярник ограбил того человека? – спросил Питер.– Нет, – сказал Гидеон. – Вряд ли. По его словам, он невиновен в том преступлении, и я ему верю. Дегтярник до сих пор страдает от несправедливости приговора, ведь он лишил его семьи и будущего. Но с тех пор он более чем возместил эти убытки.– А что вы… – Питер внезапно замолчал. – О, нет, – крикнул он, – посмотрите на Кэйт!Гидеон повернулся. У них на глазах очертания девочки расплывались.– Быстро, – поторопил Гидеон, – сядем перед ней так, чтобы ее не было видно из окон дома.Питер и Гидеон сели рядом с тем, что осталось от Кэйт, и загородили ее.– Кэйт! – позвал Питер. – Вернись!Несколько минут они следили за прозрачной мерцающей фигурой, за текучим облачком цвета янтаря, сияющим в солнечном свете. Питер даже видел сквозь нее маргаритки на лугу. Внезапно очертания Кэйт сдвинулись, и хотя тело было прозрачным, стало видно, что она приподнимается на локтях. У нее были открыты глаза, и она что-то кричала в сторону дома. Питера охватило отчаяние.– Кэйт, – выкрикнул он, – не оставляй меня здесь одного!И Кэйт тут же вернулась назад, такая же телесная, какой и была. Выпрямившись, она села и спросила:– Я расплывалась, да? Питер кивнул.Кровь отхлынула от лица Гидеона, но он взял себя в руки и спросил:– Как вы себя чувствуете, мистрис Кэйт?– Я снова была в школе, – всхлипывая, ответила Кэйт, – и лежала между стойками футбольных ворот. Там был ливанский кедр, который гораздо выше, чем дом. Ко мне бежали три человека. Двое из них были в полицейской форме. Они меня видели, я знаю. Но наверное, я показалась им привидением. Я кричала и просила о помощи. Ох, зачем ты позвал меня обратно? Я была дома! Больше не хочу быть здесь! Я хочу домой! Просто хочу домой! ГЛАВА ДЕВЯТАЯПутешествие в Лондон начинается После этого происшествия Кэйт совсем упала духом. В тот вечер они с Питером ужинали вместе с детьми Бинг. Сидни за столом не было, потому что он должен был присутствовать на прощальном ужине вместе с мамой, преподобным Ледбьюри и несколькими гостями.Повар приготовил для младших особое угощение. На столе дети увидели жареное мясо, тушеную рыбу, пудинг, сладкий творог, омлет и пирожки. Над едой летали мухи, но никто не обращал на них внимания. Кэйт с трудом заставляла себя говорить. Ее тело присутствовало здесь, но душа была где-то далеко. Питеру приходилось разговаривать за себя и за нее.Готовясь к долгому путешествию, они рано отправились спать. Перед тем как подняться наверх, они попрощались с миссис Бинг, и Питер даже произнес маленькую благодарственную речь. Кэйт тоже пыталась присоединиться к нему, но в таком подавленном состоянии ей было сложно это сделать, и миссис Бинг остановила ее:– Моя дорогая, необходимо как можно скорее доставить вас к дяде, чтобы он отправил вас домой. Я понимаю, что эта неожиданная встреча с разбойником очень расстроила тебя, как расстроила бы любую девочку.Нежное участие миссис Бинг чуть не довело и Питера до слез, он стоял, переминаясь с ноги на ногу, в то время как Кэйт покоилась в объятиях добродушной хозяйки.– Спасибо вам, – искренне сказала Кэйт, она действительно была очень благодарна миссис Бинг.В эту ночь Кэйт спала беспробудным сном, а Питер – урывками. В его сны вторгался образ чудовищной воющей фигуры, измазанной дегтем. Вскоре его разбудили голоса с улицы, и он подошел к окну.Ночь была жаркой, почти безветренной, чистое небо усеяно звездами. Когда Питер взобрался на высокий подоконник своей комнаты на чердаке, его глазам открылось удивительное зрелище. Сад освещали двадцать или тридцать горящих факелов, отчего деревья казались громадными, а между деревьями лежали чернильно-черные тени. Длинный стол, расположенный двумя этажами ниже, блистал таким количеством свечей, что казался освещенным плотом, плывущим по темной траве. Питеру были хорошо видны парики, напудренные лица и роскошные бирюзовые, персиковые и желтые костюмы гостей за столом. Полусонный Сидни в смешном парике сидел рядом с мамой, которая каждый раз, как он начинал сутулиться, шлепала его по спине. За столом прислуживал лакей в белых перчатках, он доливал вино в бокалы и подносил гостям серебряные тарелки, наполненные разными яствами.Питер прислушивался к течению беседы, перемежавшейся взрывами хохота. Один голос был особенно громким, его звучание эхом отдавалось от стен дома.– Будьте прокляты, сэр! – воскликнул дородный, крепкий джентльмен, сдвинув парик и промокнув голову кружевным платком. – Спорим на десять, нет, на двадцать бутылок моего лучшего портвейна, что гнедая кобыла будет с жеребенком раньше, чем ее сестра.– Принимаю ваше пари, преподобный Ледбьюри, чему свидетелями – весь стол, – заявил человек, сидящий напротив. – И поскольку вы хвастаетесь тем, что у вас лучший погреб в округе, то я с радостью предвкушаю, как воспользуюсь своим выигрышем.– Джентльмены, – укоризненно сказала миссис Бинг, – надеюсь, ваша страсть к пари и азартным играм не заведет вас на ту дорожку, куда завела она приятеля моего мужа, лорда Арлингтона. В прошлом месяце он потерял огромную сумму, поспорив о том, что одна капля дождя на окне докатится до рамы раньше, чем другая.Преподобный Ледбьюри восторженно захохотал.– Что за жизнь без риска? Должен сказать, мадам, – это тоска. И сколько же проиграл тот молодчик?– Три тысячи гиней.– Ух, ты! – пробормотал Питер. – Вот это спорщики.Преподобный хлопнул себя по ляжкам.– Сидни, – воскликнул он, схватив руку мальчика своей мясистой лапой, – судя по неодобрительному выражению лица твоей дражайшей мамочки, думаю, она начала сомневаться, стоит ли доверять мне свои драгоценности. Моя дорогая Шарлотта, вы думаете, я в состоянии проиграть ваше бриллиантовое ожерелье в споре о каплях дождя? Миссис Бинг рассмеялась.– Я всего лишь прошу, чтобы вы починили застежку ожерелья и вернули мне его к балу в честь урожая. В любом случае, если бы я сомневалась, доверить ли вам свое ожерелье, то вряд ли доверила бы два главных сокровища – моих сыновей.Толстое лицо преподобного расплылось в проказливой улыбке.– Согласен с вами, кузина. Хотя, сдается мне, Сидни – стойкий молодой человек. Теперь в Лондоне завелся такой обычай – если кошелек опустел, то ставят на кон какого-нибудь родственника. Так почему мне не проиграть на пари вашего сына и наследника?Оскорбленный такими словами Сидни от оскорбления вскочил на ноги, и весь стол взорвался смехом.– Преподобный шутит с тобой, Сидни, – ласково успокоила его миссис Бинг. – Ты же знаешь, он не может оставаться серьезным больше пяти минут.Питер тихонько захихикал. Сидни был совсем другим, не тем лордом, каким он выставлял себя на завтраке с сестрами. Преподобный Ледбьюри дружески похлопал Сидни по плечу, отчего тот пролил вино из бокала. Питеру показалось, что преподобный этого и добивался. Из тени бесшумно появился лакей, чтобы осушить лужицу, и никто не удосужился его поблагодарить.Питер увидел, что преподобный внезапно наклонился к миссис Бинг и стал очень серьезным. Он понизил свой рокочущий голос, хотя все равно его было хорошо слышно.– Надеюсь, что вы, зная историю мистера Сеймура, не упоминали при нем об ожерелье?Питер навострил уши. Интересно, почему преподобный настроен против Гидеона?– Мой брат говорит, что нам с ним повезло, – ответила миссис Бинг. – Он вел большой дом в Лондоне, а также поместье в тысячу акров в Суррее. Ричард настаивает на том, что он хороший человек, но с ним плохо обращался лорд Льюксон.– Леопард не меняет своих пятнышек, мадам. Я ему не доверяю, и мне он не нравится. Вы можете быть уверены, что я буду настороже.– Вы слишком строги, – ответила миссис Бинг. – По моему мнению, мистер Сеймур вполне надежен.– Мама, что сделал мистер Сеймур? – спросил Сидни.– Ничего, мой дорогой, совсем ничего важного.Преподобный что-то проворчал. Питеру так хотелось услышать все о Гидеоне, что он потерял равновесие, ударился подбородком об оконную раму и прикусил язык. Он задохнулся от боли, втянул носом пыль, которая собралась за рамой, и чихнул несколько раз подряд на весь сад. Когда он открыл глаза, то увидел, что все лица сидящих за столом повернулись к нему. Питер решил, что будет лучше, если он помашет им и что-нибудь скажет.– Спокойной ночи! – крикнул Питер вниз. – Похоже, у вас превосходный ужин.С этими словами он соскочил с подоконника, прыгнул в кровать и накрылся с головой простыней. До него донесся смех преподобного Ледбьюри.Прощальный ужин закончился, и Бэслоу-Холл погрузился в тишину, нарушаемую лишь уханьем совы. Один Гидеон Сеймур не спал. На его кровати лежало скомканное письмо. Гидеон неподвижно стоял у открытого окна. Вместе с ночной свежестью в комнату доносился аромат лаванды и роз, в свете луны порхали летучие мыши.– Только подумать – я сбежал от него лишь для того, чтобы это понять! – В глазах Гидеона сверкнула ярость. Казалось, будто он разговаривает с кем-то. Однако Гидеон находился один в комнате и был явно расстроен и раздосадован после чтения письма.– Он лжет, Джошуа! Лжет! Его не заботит твоя судьба, им движет желание заманить обратно меня! Другого намерения у него нет! – воскликнул Гидеон. – Неужели Льюксон не успокоится, пока всего у меня не отнимет? Почему он не отпустит меня с миром?Питеру снились мама и папа. Он пытался что-то им сказать, но они его не слышали, хотя он говорил очень громко.– Питер! Питер! Вставай!Кто-то тряс его за плечо. Он открыл глаза и отчетливо увидел белые стены пустой комнаты.– Ох… это ты, – сказал он и упал обратно на подушку.– Питер, я могу заставить себя растворяться! – сказала Кэйт. У нее были распущены волосы, и она все еще была в длинной белой ночной рубашке лицо горело от возбуждения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36