Изумруд не выдерживает нагревания и теряет цвет, а зеленый лал не меняется.
– Все это удивительно, Якуб! Но помилуй бог, где же взять такие богатства, чтобы сжигать на огне драгоценные камни? Ученый должен обладать несметными сокровищами, если он вздумает таким образом проверить правоту своих суждений. Неужто так богат ал-Бируни?
– Представь себе, он вовсе не богат. Наоборот, я бы сказал, что он подобен бедному, безвестному человеку, у которого есть только насущный хлеб и халат, чтобы в пристойном виде предстать перед великими мира сего.
– Откуда же эти лалы, сердолики и яхонты? Ведь их не подберешь на пыльной дороге?
– Насколько мне известно, все это достается Абу-Райхану с величайшим трудом. В одном случае он тратит на покупку камней все свое достояние, в другом – пользуется подарком хорезмшаха. А бывает и так, что гранильщик или ювелир рискнет небольшим камешком из любопытства. От каждого понемногу, а в результате можно сделать опыт. Мы делаем много опытов, прежде чем ал-Бируни сделает свои выводы, раньше никому не ведомые. Но опыты делаются после того, как прочитаны горы книг. Многие люди посвятили себя этой благородной науке и написали о своих опытах. Есть книги индусов, древних греков, персов.
– И вы читаете такие книги? – удивился мударис. – Да ведь это святотатство! Разве ученый-хорезмиец забыл слова правоверного халифа Омара? Он говорил: «Если науки учат тому, что написано в коране, они излишни; если они учат другому, они безбожны и преступны». И я давал тебе книги, но то были книги правоверных мусульман. Увы, как я ошибался, считая Абу-Райхана ал-Бируни правоверным мусульманином! И опыты ваши нечистые! Не говори мне больше об этом ученом, Якуб! Я слушать не хочу о нем! Боюсь, что он отступился от веры аллаха, а ты последуешь за ним. Для того ли я учил тебя долгие годы и внушал веру и уважение к священной книге мусульман?
– Помилуй, мударис! Для чего же я учил грамоту? Неужели только для чтения корана?
– Ступай! Сердце мое наполнилось горечью сомнений. Не говори мне больше о дерзком хорезмийце.
Мударис был разгневан. Он вскочил так быстро и порывисто, что задел поднос с жареным миндалем, и Якуб увидел, как покатились по комнате орешки миндаля.
– Воля твоя, мударис… Я не хотел вносить смятение в твои мысли. Аллах знает, я пришел с добрыми намерениями.
С этими словами огорченный Якуб покинул медресе и даже не заглянул к своим сверстникам, которые, пользуясь отсутствием мудариса, весело играли в кости.
Через два дня, покидая Бухару, Якуб с горечью думал о том, что теперь его уже ничто не влечет в родной город. Встречи и разговоры, связанные с его занятиями, вдруг совсем неожиданно раскрыли перед ним невежество близких и дорогих ему людей. Ему было обидно и больно, словно он потерял что-то очень дорогое его сердцу. Но зато он по-новому видит все то значительное, что он обрел в обществе своего устода. Он понял, что теперь не скоро захочет приехать в Бухару; а благородному Абу-Райхану он смело сможет сказать, что излечился от печали. Да, он скажет: «Разлука с близкими больше не тревожит меня».

СВЕТИЛЬНИК ГОРЕЛ ВСЮ НОЧЬ
Лунный свет серебряным потоком залил узкую пыльную улочку с ее глиняными оградами, развесистыми тутовниками и домиками ремесленников, за которыми прятались плодовые сады. Здесь, на окраине Гурганджа, пахло созревшими плодами и пряным запахом согретой солнцем листвы. Если бы порой не доносилось зловоние, идущее от сваленных в кучу отбросов, здесь было бы так же душисто и прохладно, как в садах богачей.
Когда утих лай собак и плач младенца, доносившийся из-за глиняной стены, Якуб отчетливо услышал дружный хор кузнечиков. Их давно знакомая песня напомнила ему детство и такую же песнь кузнечиков в саду, за которым ухаживал старый погонщик верблюдов Абдулла.
«Ах, Абдулла, – вздохнул Якуб, – каждую свободную минуту ты отдавал саду. Я помню, как ты говорил, что зеленые растения – это те же дети аллаха и потому их надо любить, как мы любим всякое живое создание. И я полюбил их всем сердцем. С тех пор я никогда не прохожу равнодушным мимо цветущей яблони или красного мака, сорванного в поле. Я любил забираться в твою глиняную хижину, запрятанную в глубине тенистого сада. Я никогда не знал, когда ты просыпаешься, Абдулла. Мне казалось, что ты подымаешься вместе с цветами и пьешь ту живительную росу, которую им посылает небо. Может быть, от этого ты был всегда веселым и добрым, Абдулла?»
Так, мысленно обратившись к дням своей юности, Якуб представил себе на мгновение родной дом и Абдуллу, согнувшегося над грядкой душистой мяты.
«Хорошо бы увидеть сейчас старика, – подумал юноша, и от этой мысли даже потеплело на сердце. – Если бы свершилось чудо и Абдулла вдруг очутился здесь! Постоять бы рядом с ним и услышать хорошее слово. Ведь добрее Абдуллы нет человека на свете».
Оглядываясь по сторонам, словно надеясь увидеть Абдуллу, Якуб обратил внимание на стену, посеребренную лунным светом и увитую виноградными лозами.
– О, совсем как дома! – воскликнул радостно Якуб. – У нашей калитки так же. – И, поднявшись на цыпочки, он сорвал кисть сочного винограда, почти черного в лунном свете.


Ему показалось, будто он у калитки своего дома. Там такая же стена с виноградными лозами. Тенистая аллея ведет от калитки до порога дома. А на пороге в эту пору всегда сидит мать, отдыхает от дневных забот.
«Как дома», – подумал Якуб, общипывая сочные виноградины. Эти лозы дадут нам красные душистые ягоды. Давно уже он не ел этих ягод. Если бы он был дома, то, наверно, как и прежде, стал бы теперь срезать виноград. А потом он пошел бы в сушильню. Там Абдулла сушил ягоды. Вместе с мальчишками из соседнего двора он всегда помогал Абдулле. Вначале они долго мыли ягоды в арыке, где плескались утки. А потом раскладывали виноградные кисти, стараясь положить их тонким слоем. Он так трудился, что никто из мальчишек не мог с ним сравниться в усердии. И когда красные виноградные ягоды высыхали, их ссыпали в громадный глиняный сосуд.
Хорошее было время, подумал Якуб, но оно ушло безвозвратно. Скоро уже два года, как он в последний раз навестил родителей. И, хотя он тогда рассердился на мать и вознегодовал на старого цирюльника, сейчас он бы охотно повидал их и сказал им, что любит всех по-прежнему. И еще сказал бы, что ему стыдно за те дерзости, которые он позволил себе сказать в минуту гнева. И как он мог подумать тогда, что душа его не будет стремиться к порогу родного дома! Она стремится туда постоянно. И дня не проходит, чтобы ему не вспомнился родной дом. В письмах к отцу он говорит об этом без утайки. А отец умный, он все понимает и нисколько не осуждает сына. Наоборот, он говорит, что так и должно быть. Что нельзя забывать родной дом и не следует пренебрегать памятью о людях, которые желают тебе добра и помнят о тебе. На что же намекает отец? На свои заботы или на доброту старого погонщика? Но видит всемогущий – он не пренебрегает памятью о своих близких. И если бы можно было отделить сердце от разума, то разум его остался бы здесь, а душа вернулась бы к порогу родного дома. О, если бы учитель знал, с какой радостью он пошел сейчас к ювелиру Юсуфу, на эту пыльную улочку, напоминающую чем-то улицу Ткачей в Бухаре! Она такая же кривая, узенькая и пыльная. Сейчас, при луне, даже не поверишь, что это Хорезм, а не Бухара. Только нет за этой улочкой тех мечетей и минаретов, как в Бухаре. Здесь все по-другому.
«Однако мне взгрустнулось, – подумал Якуб. – Я тоскую, но ни за что не покину Хорезм. Я не хочу расставаться с моим благородным устодом. Мне трудно, но и радостно». С чем можно сравнить радость ожидания? Иной раз во время опыта так и ждешь чего-то, волнуешься, все думаешь: вот перед тобой откроется что-то таинственное. И сегодня будет что-то новое. Так хочется скорее увидеть этот опыт с красными камнями! Хорошо, что ювелир Юсуф прислал мальчонку с добрыми вестями. Он велел скорее идти к нему за красными камнями. Это будут хорошие образцы для сравнения, когда устод станет нагревать лалы. Абу-Райхан обрадовался, как младенец, когда увидел мальчонку. Он захлопал в ладоши, радостно засмеялся и велел тут же пойти к Юсуфу, чтобы немедля начать опыт. Хорошо, что камни уже здесь, за поясом. Якуб нащупал их в маленьком мешочке и вспомнил слова ювелира: «Скажи устоду, что я всегда рад ему услужить. Я знаю, что он делает опыты для науки, не для своей прихоти. А когда Абу-Райхан сделает свои опыты, пусть вернет мне эти камни».
Якуб был рад передать устоду добрые слова Юсуфа. Ему нравился ювелир; нравился тем, что, не зная никаких наук, он с величайшим уважением относился ко всем причудам ученого и, уважая ал-Бируни, всегда хотел помочь чем-либо.
«Такой скромный, бескорыстный друг, пожалуй, дороже, чем богатый чиновник», – подумал Якуб.
Миновав узкие, извилистые закоулки квартала ремесленников, Якуб вышел на широкую улицу, где высились дома чиновников дивана. Вот и дом дабира. Из-за высокой стены, скрывающей от прохожих тенистый сад, слышен веселый смех и звуки арфы. Якуб подумал, что у дабира, должно быть, весело и приятно. У бассейна, среди цветов, стоят низкие удобные суфы, покрытые дорогими коврами. Слуги подают гостям мед и фрукты. Кто-то услаждает их слух игрой на арфе. А хозяин блещет потоком остроумия. Якубу как-то пришлось побывать у дабира по поручению устода, и он видел этот богатый дом, более изысканный, чем у самого вазира.
«Напрасно устод не бывает в его доме, – подумал Якуб. – Надо когда-нибудь отвлечься, отдохнуть. Абу-Райхан никогда не позволяет себе такой роскоши. Он поистине одержимый».
Якуб не мог вспомнить случая, когда бы ученый по собственной воле покинул свой дом, чтобы воспользоваться гостеприимством своих добрых друзей. Единственным исключением был дом его друга Хасана, человека знатного и богатого. Но и к нему ал-Бируни приходил в тех редких случаях, когда ему не терпелось поделиться своей удачей в исследованиях. Хорошо, что ал-Хасан сам нередко заглядывал в дом ученого. Его очень интересовали опыты Абу-Райхана, его успехи в астрономических исследованиях. Перед уходом ал-Хасан неизменно передавал привет от своей дочери Рейхан и приглашал ученого к себе в гости.
– Ты ведь знаешь, Абу-Райхан, – говорил ал-Хасан, – как мы всегда хотим тебя видеть. Каждый твой приход приносит нам радость.
Как-то, покидая дом ученого, ал-Хасан сделал знак Якубу, давая понять, что просит его проводить. Когда они вышли за калитку, ал-Хасан сказал Якубу, что просит его зайти к его дочери Рейхан.
– У Рейхан есть к тебе дело, – сказал он. – Может быть, ей хочется порасспросить тебя о ваших опытах с драгоценными камнями? Моя Рейхан очень любит красные камни. У нее есть перстни и браслеты с яхонтами и рубинами. Зайди к ней, поговори.
Якуб был радостно удивлен. На следующий же день он поспешил в дом ал-Хасана. Якуб слышал, что дочь ал-Хасана очень красива, но он никогда не видел ее и представления не имел, для чего она могла его звать к себе. Сейчас было смешно подумать об этом, но тогда, еще до того, как Якуб встретился с ней, в душу его закралась надежда: а вдруг она зовет его лишь для того, чтобы познакомиться? Может быть, она из уст Абу-Райхана узнала о том, что он, Якуб, не очень глуп, недурен собой и подает надежды… стать настоящим ученым… О, как наивны юношеские мечты! Как он мог придумать такое? Короткий путь к дому Хасана показался ему тогда бесконечным. Ему не терпелось узнать, зачем же его вызывает Рейхан. В радостном волнении он отворил калитку и вошел в прохладный благоуханный сад.
«В самом ли деле она так красива?» – думал юноша, с любопытством оглядываясь и нерешительно шагая по дорожке, ведущей к бассейну. Там он увидел легкое покрывало девушки и стройный стан, склоненный над кустом алых роз. Длинные косы опустились до земли и небрежно лежали на траве. Юноша не видел лица Рейхан, он видел только, каким грациозным движением она срезает громадные благоухающие розы. Услышав шаги, девушка подняла голову и обожгла юношу взглядом больших лучистых глаз.
«Чудо как хороша!» – подумал Якуб, от смущения не находя слов для приветствия.

– Не правда ли, красивы? – спросила девушка, протягивая Якубу розы. – Тебе нравятся эти цветы?
– Очень нравятся. Я в жизни не видывал таких больших ароматных роз! – воскликнул в восхищении Якуб.
Ему еще хотелось сказать, что он в жизни не видел подобной красавицы, но он не знал, можно ли говорить такие слова.
Глядя на розы и чувствуя необычайное смущение, Якуб думал о том, что глаза Рейхан излучают свет, подобный звездам, и хотелось бы стоять здесь целую вечность, но он не знал, может ли стоять рядом с ней и слышать ее голос, такой мелодичный и нежный…
– Вот ты какой, ученик нашего Абу-Райхана! – воскликнула девушка, не скрывая своего удивления. – Ты совсем молод, а отец говорил мне, что ты хороший помощник. Я рада тебя увидеть. А ты… можешь сохранить тайну?
– Могу!
«Какое счастье! Она рада видеть меня! – думал, все более смущаясь, Якуб. – Какая прекрасная, какая чудесная Рейхан…»
– Я была бы тебе благодарна, Якуб, если бы ты согласился время от времени заходить ко мне за розами…
Девушка перебирала только что срезанные розы и, любуясь каждой из них, говорила:
– Они прекрасны, не правда ли?..
С замиранием сердца слушал Якуб эти слова. Розы для него?.. Какое счастье!.. И какое волнение… Что сказать? Откуда взять слова? Как вспомнить стихи Рудаки? Поистине никогда еще он не попадал в такое трудное положение. Пожалуй, сейчас страшнее, чем в тот час, когда он впервые предстал перед великим Абу-Райханом. А девушка продолжала:
– Ты возьмешь эти розы, Якуб, и поместишь их в сосуд с водой, чтобы они долго стояли и чтобы… – Девушка вдруг остановилась, призадумалась и, опустив глаза, сказала: – Чтобы Абу-Райхан, занимаясь своими трудами, мог хоть изредка любоваться их красотой.
Так вот для чего розы! Как это грустно и печально! Но почему же на сердце вдруг стало легко и спокойно, словно с плеч свалился камень?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49