Чтобы не мешала.... Разговаривать с Бульбой.
Вновь закрыв дверь, Иван уже не спешил. Минут десять-пятнадцать у него есть в любом случае, даже если начнется немедленный переполох...
– Ну, здравствуй, дружок, – сказал Иван, присев перед Бульбой на корточки и растирая правую кисть, слегка вывернутую выбитым пулей Бульбы пистолетом. – давно мы с тобой не виделись. Вот случай и свел опять вместе... Помнишь, как в самоволку ходили? Рыбинских девчат трахали? Ты тогда вроде бы как дружил со мной?
Иван нагнулся к Бульбе вплотную к лицу и внимательно поглядел в глаза.
Тот поежился. Попытался улыбнуться заклеенными скотчем губами. Получилась неопределенная гримаса, что-то среднее между страхом и болью...
– Молчишь? – сказал Иван. – Ну-ну, молчи... все равно не ответишь, зачем ты взорвал восемнадцатый этаж в высотке на площади Восстания...
– Ты меня взорвал, сволочь! – вскрикнул вдруг Иван и бессильно ударил Бульбу вывихнутой кистью правой руки по лицу.
Удар получился слабый, жалкий, женский...
Но Иван этого не заметил. Ему было больно от воспоминания о пожаре, в котором сгорел единственный человек, жизнью которого он дорожил.
Бульба замотал головой, протестуя, пытаясь что-то объяснить. Иван не смотрел на него. Он сидел перед Бульбой, опустив голову и испытывая жгучую боль в глазах, наполнившихся неожиданными слезами.
Сидящая у окна женщина пришла в себя и зашевелилась. Иван бросил в ее сторону короткий взгляд и ничего не увидел. Перед глазами все расплывалось. Женщина, видимо, уловила его состояние, и попыталась воспользоваться им. Если суметь встать – она сможет достать его ногой в голову, несмотря на то, что руки ее за спиной. Нужно только встать, чтобы он не заметил. Она медленно приподнялась сначала на колени, потом на одну ногу...
Что-то хрустнуло под ее ногой. Иван, не поднимая головы, не глядя, машинально, ударил на слух ногой и попал ей в живот. Она отлетела к стене и, ударившись головой о батарею отопления, застыла в неестественной позе... Глаза ее остались открыты.
Иван даже не посмотрел в ее сторону. Это убийство осталось для него даже незамеченным.
Он смотрел теперь на Бульбу в упор, и тот видел, что по щекам Ивана текут слезы. Бульба понял, что жить ему осталось немного, и замычал...
Иван пришел в себя и начал действовать осмысленно и рассудительно. Времени у него оставалось мало. в любую секунду его могли обнаружить в этом бандитском гнезде и, если ему после этого удастся выбраться отсюда благополучно, то это будет уже чистое везение, граничащее с чудом.
– Свидание старых друзей окончено, – объявил он Бульбе. – Пора прощаться.
Иван поднял Бульбу с пола. Ноги у того дрожали, и он попытался сесть снова, но Иван подтащил его к столу и положил сверху, сдвинув с него телефоны, какие-то бумаги и кучу всякой канцелярской ерунды.
Достав скотч он начал приматывать его к крышке стола. Примотав ноги, он прихватил голову, проведя широкой лентой скотча по лбу и прихватив ею же столешницу снизу. Бульба заерзал на столе и попытался вырваться, но это было уже абсолютно невозможно.
Сложив на его груди его пистолеты, Иван достал пластмассовую флягу с бензином и щедро полил ею грудь и ноги Бульбы.
Заметив отчаянный взгляд, которым тот на него смотрел, Иван усмехнулся и пробормотал:
– Кличку тебе не я выдумал. Так что не обижайся... Ничего другого предложить не могу...
Полив бензином еще и паркет вокруг стола, Иван отбросил фляжку в сторону и принялся пристраивать на сухом паркете зажигательную мину. Он работал спокойно и деловито, слушая отчаянное мычание примотанного к столу Бульбы и не обращая на него никакого внимания.
Иван вытащил из мины запал и вставил вместо него кусок зажигательного шнура. Взрыва теперь не будет, но вспышка произойдет сильная, а больше ничего и не надо. Иван хотел, чтобы однофамилец классического персонажа русской литературы кончил свои дни так же, как и тот, сгоревший на костре...
Оглядев результаты своих приготовлений и оставшись ими полностью удовлетворенным, Иван вздохнул, поджег зажигалкой обрывок шнура, посмотрел, как огонек пополз по нему, и, бросив взгляд на Бульбу, сказал абсолютно серьезно, без тени издевки или злобы:
– Прощай...
И вышел из кабинета.
В коридоре было пусто. Занятых своими делами менеджеров из конторы Западной зоны перестрелки и крики из кабинета шефа не привлекли и не встревожили.
Во-первых, и раньше приходилось слышать оттуда нечто подобное, разборки Бульба всегда устраивал бурные... Если на каждый выстрел бегать – сам на пулю наткнешся, чего доброго...
А во-вторых – если и самого его грохнули, не на нем дело-то в конце концов держится, а на принципе. Не будет его, придет другой. Толковый менеджер всякому шефу нужен... Их дело – деньги зарабатывать, а бежать на выстрелы – это дело охраны...
Иван успел дойти до двери на чердак, когда в стороне кабинета послышалось сильное шипение и раздался характерный звук вспышки огня – словно резкий шелест огромного полотнища на сильном ветру. Иван оттолкнул неожиданно вышедшего из туалета, оказавшегося рядом с дверью на чердак мужчину, который выматерился в его адрес, и бросился на чердак. Загремела отшвырнутая им решетка, зазвенело выбитое стекло из чердачной дверцы, ведущей на крышу. Иван не заботился о конспирации.
Теперь у его было всего два соперника – огонь и время. Они оба были против Ивана и старались помешать ему остаться в живых.
Иван слышал, как на втором этаже уже началась паника, вызванная вспышкой в кабинет шефа, слышал какие-то крики, мат... Стрельбы не было.
Иван подбежал по крыше к оставленному им тросу и быстро подтянулся повыше над крышей. Отпустив тормоз на основном тросе, он заскользил дальше в сторону четырехэтажки и на глазах у остолбеневших пацанов, куривших в кустах, приземлился на ноги.
Отцепив от себя тросы и помахав пацанам рукой, Иван быстрым шагом скрылся за углом, и скоро влился в поток спешащих по Тверской москвичей.
Растворился в Москве, словно капля кроваво-красного вина в стакане чистой воды...

Глава пятнадцатая.

...Начальник аналитического отдела главного управления ФСБ Геннадий Герасимов уже несколько часов мучался от какого-то воспоминания, которое не вспоминалось окончательно, но и не уходило из памяти.
После «показательной» акции в Лужниках Никитин так орал на Коробова, который «организовал весь этот бордель с показательным мозгоебством», что тот решил, было, что – все! – «последний парад наступает...» Никитин пригрозил Коробову, что зашлет его в «нелегалы», на место Аверина, руководить Замоскворецкой зоной.
Для Коробова это было бы равносильно расстрелу – ментом от него за версту несло... Его бы на ножи подняли в первый же день, объявись он в качестве «своего». Да и лицо его достаточно знакомо было слишком многим в Москве из тех, кем ему пришлось бы командовать... Их бы такая метаморфоза удивила.
Никитин все это отлично понимал и назначать Коробова никуда не собирался, но припугнуть того все же не мешало. Заслужил!..
Коробов боялся всего трех вещей в жизни, о которых сам в глубоком подпитии рассказывал, причем перечислял их в следующем порядке: жена, нелегальная работа и отпуск... Ну, с первыми двумя, пожалуй и без объяснений все ясно, а вот отпуск...
Месяца уже за два, а то и три до ноября, в котором всегда уходил в отпуск, Коробов начинал хмуриться, засиживаться у себя в кабинете, уставясь куда-нибудь в угол, когда давно бы можно было и домой уйти... У него начинали учащаться позывы к выпивке, от которой он чаще всего на протяжении остального года отказывался...
А однажды в октябре Герасимов был поражен открыто высказанным желанием Коробова принять личное непосредственное участие в рейде по московским женским общежитиям, который проводило МВД совместно с ФСБ, поскольку несколько именно женских «общаг» были на подозрении, как пункты распределения оптовых партий наркотиков на разовые дозы. Ну, а уж про торговлю в общагах «девочками» и говорить нечего – то, что раньше существовало, как самодеятельность, приняло теперь организационные формы...
Никитин, при котором случился этот разговор, посмотрел на своего зама круглыми от удивления глазами, потом переспросил у Герасимова – какой месяц на дворе, хлопнул себя по лбу, воскликнул: «Ну да, да, да... Отпуск же скоро... Конечно, конечно... Поезжай!» И махнул рукой. Не то напутственно, не то – безнадежно...
Герасимов первое время недоумевал, подметив такую странность в поведении Коробова, но откровенные признания того во время выпивок, а также кратковременное, но надолго запомнившееся знакомство с его супругой, которой он однажды доставил «смертельно» раненого алкоголем Коробова, позволили ему сделать вывод – Коробов боится отпуска, потому, что вынужден проводить его дома, в кругу семьи... Третья причина была просто продолжением первой. Страх перед супругой до такой степени оказался в Коробове интенсивен, что в один пункт просто не вместился, а продублировался после нелегальной работы еще раз...
Генерал Никитин вспомнил об отношениях с женой командира «Белой стрелы» не в самый лучший для него момент. Генерал как раз проезжался по поводу тупости своего подчиненного, и образ жены, думающей за мужа – ментовского начальника, пришелся как нельзя кстати. Он никак не мог забыть глупейшего положения, в которое попал в Лужниках, увидев перед собой не бандитскую «мелочь», а любопытствующих лужниковских завсегдатаев, которым какие-то странные счеты ФСБ с бандитами были до глубокой фени.
– Один идиот собирает кучу гражданских людей, – орал Никитин на Коробова, – каждый из которых меня может узнать и подать на меня в суд, например, а этот придурок, всю жизнь вокруг дуры своей плясавший, заставляет меня перед ними распинаться!.. Чего ради я перед ними глотку драл? Они что ли – наш противник?! Они что ли Аверина замочили? Ты чего собрал их передо мной, козел? Теперь вот иди сам и разъебывайся с этой Замоскворецкой зоной...
Никитин с удовлетворением смотрел, как тревожно искажаются черты лица Коробова при этих словах.
«Боится, сука! – злорадствовал Никитин. – Вот и пусть потрясется, может, страх его думать научит!.. Хотя – навряд ли...»
– Ты что, совсем без няньки не можешь? – продолжал бушевать Никитин. – Я тебе доверил самому акцию организовать, оперативник хренов! Самому! Или мне жену твою вызывать? И ей объяснять, как оперативные мероприятия планировать?
– А ты что стоишь, как член утром!? – накинулся он неожиданно на Герасимова, повернувшись к нему всем корпусом. – У нас зоны какая-то тварь оголяет, а ты молчишь и только глупо скалишься на своего дружка-идиота... Кто за тебя-то думать должен? Тоже – его жена? «А-на-ли-ти-чес-кий от-дел»! Какой из тебя, на хрен, аналитик, если у тебя до сих пор ни одной версии нет! Чтобы через пять минут доложил мне – кто убил наших людей в Замоскворецкой и Западной зонах... Иначе я тебя...
Никитин скрипнул зубами. Герасимова запугать было трудно. Никитин знал это и сейчас не находил, чем бы его припугнуть.
– Иначе я тебя... Иначе я в отставку подам, а тебя на мое место назначат! И будешь каждую неделю на ковер ездить в Горки, зад свой подставлять... Может быть такой массаж анального отверстия стимулирует твои умственные способности?..
Угроза была не слишком страшной для Герасимова, который втайне, как догадывался Никитин, мечтал занять его место, но генерал уже устал буянить, и не захотел придумывать ничего более устрашающе-эффектного. Но работать этих лодырей он заставит!
– Думай прямо здесь! Пять минут. Не придумаешь – на хер из управления! Иди в участковые! А то тебя миновала чаша сия в свое время...
Герасимова не сбил поворот генеральских угроз на сто восемьдесят градусов. Он хорошо понимал, что и то и другое сказано сгоряча, не серьезно, это не намерение, а скорее – показатель степени раздражения генерала работой своих подчиненных.
А вот требование за пять минут выдать версию – это гораздо серьезнее. Не потому, что не выдай сейчас генералу версию, причем правдоподобную, аргументированную, и он осуществит свои угрозы. Нет... Напротив – успокоится, работать будет сам спокойно, и разрешит спокойно работать и им с Коробовым.
Но его отношение к способностям аналитика Герасимова будет безнадежно испорчено. Если сейчас, несмотря на все свои крики, Никитин и в самом деле ждет от него толкового ответа, то в следующий раз он с полным правом уже не будет рассчитывать на выдающиеся способности своего главного аналитика к систематизации информации, анализу ситуации и установлению между фактами неявных, но красноречивых связей... И главное – на его способность делать выводы по усеченной, неполной информации – качество, которым обладают далеко не многие.
Версию во что бы то ни стало нужно было выдать – это Герасимов прекрасно понимал.
Он прикинул время – пять минут. Это, конечно, метафора. Но с другой стороны, и затягивать время нельзя... Если подходить реально – у него есть минут пятнадцать. И то только в том случае, если говорить он начнет минут через семь.
Значит, так и нужно сделать. Через семь минут начать излагать факты, пытаясь им на ходу придать взаимосвязь и нащупать пусть странные, пусть поверхностные соответствия... А дальше... Дальше только надеяться на удачу... Пока она Герасимова вроде бы не подводила...
Сам Герасимов, надо сказать, тоже был очень высокого мнения о своих дедуктивных способностях. Это мнение подтверждалось жизнью. Если бы он был бездарен, разве занял бы он, сравнительно недавний выпускник правовой академии, фактически, второй пост в ФСБ. Да это – карьера, о которой мечтали многие на его курсе, а осуществить ее удалось только ему. И только благодаря своим недюжинным аналитическим способностям...
Сейчас нужно только в очередной раз продемонстрировать эти способности, доказать, что его репутация соответствует действительности, что это – не миф, а самая настоящая реальность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24