— Пока будем есть, расскажу, как сюда попал. Ты еще не разучился понимать жующих?
— Это врожденный инстинкт.
— Тогда слушай.
Набив рот, он начал с того, как восхищался пейзажами в дороге. Предгорья Скалистых Гор зачаровали его так, что захотелось на время выбросить из головы космические приключения и написать что-нибудь о гномах, великанах и лепреконах. Пусть детское, но чтобы на страницах вздымались поросшие лесом горы, затягивающие беднягу смертного в череду страшных приключений. А потом он встретил старика (я тебе о нем писал, помнишь?) и выслушал его проникновенный монолог. Еще три дня метался по дорогам, пока здесь, в Моухее, не почувствовал: лучшего места не найти. Целый день бродил по окрестным холмам, идей пришло столько, что записывать не успевал, и, если бы перед ним вдруг появился джинн, одержимый страстью исполнять чужие желания, Джейк потребовал бы у него пишущую машинку и пачку бумаги — а теперь отвали, старичок, и не лезь под руку!
Он испугался, подумав, что сегодня же придется уехать, но понимал, что в такой крохотной деревушке трудно будет найти комнату внаем. Девяносто девять процентов за то, что никто из местных не пустит чужака на порог. И оттого, что он не сможет здесь остаться, Джейку стало больно, по-настоящему больно: заныли все кости и желудок скрутило. Возвращаясь в центр Моухея, к машине, он прикидывал, сможет ли построить себе шалаш — еще ведь тепло, мог бы месяцок-другой пожить в шалаше, — но оказалось, что в этом нет нужды. Его «Блейзер» как раз рассматривал мистер Пиле (я тебе его вечером покажу), они разговорились, и как только Джейк сказал, что хочет остаться здесь на недельку, мистер Пиле сразу повел его к Маккини, потому что Маккини женат на Молли Гарделл, и они забрали старую миссис Гарделл к себе, а ее дом стоит пустым с того времени, как похоронили старика.
— Арендовать гарделловский дом? Да хоть на десять лет, — сказал Чарльз Маккини. А его теща с такой радостью вызвалась за скромную плату приходить убирать и приносить постояльцу еду (наша Молли отлично готовит!), будто это Джейк их облагодетельствовал, а не они — его.
С трудом поверив в свое счастье, Джейк почти две недели писал запоем, спасибо, миссис Гарделл с настойчивостью родной тетушки трижды в день заставляла поесть. А вообще люди здесь необыкновенные!
— Это точно, — перебил я. — Типажи редкие, особенно леди, которая живет на вершине холма.
— В доме с синей крышей? — подхватил Джейк. — Это СельмаУибли, кошмар всей деревни. Чокнутая старая дева, которую давно пора отправить в психушку, но люди относятся к ней с удивительным сочувствием. Они все здесь как одна семья, вот и берегут бедняжку. Как ты на нее нарвался?
Пришла моя очередь рассказывать.
— Близнецы — дочки О'Доннелов, — комментировал Джейк. — Красотки, правда? Им бы в модельном бизнесе тон задавать, но родители их ни за что не отпустят «развратничать». Кэтлин О'Доннел, между прочим, тоже красавица, но просидела тут безвылазно всю жизнь. Предрассудки в этой деревне прошловековые… Ладно, пойдем сегодня вечером на танцы, сам всех увидишь. Так что ты сделал?! Через забор? И прямо на нее выскочил? Ни хрена себе!
Он так хохотал, что на глазах проступили слезы. Я смотрел, как он, обхватив живот руками, корчится от смеха, и боролся с искушением ему врезать. Не люблю чувствовать себя идиотом, я сегодня уже получил тройную порцию этого блюда. Но ведь не Джейк виноват, что я изображал из себя Зеба Стумпа.
— Извини, — наконец пришел он в себя. — Просто миссис Энсон — дама боевая, если бы она действительно заподозрила тебя в дурных намерениях, пришлось бы посылать родным телеграммы с соболезнованием.
— В ложбине возле твоего дома поле ее мужа? — спросил я.
— Точнее сказать, он собирается заиметь там поле. По-моему, идея не из лучших: там камней больше, чем пустых бокалов в конце светского раута. Спорю, ты с ним познакомился, когда он валуны из земли выковыривал.
— Выиграл. А земля в этой ложбине плодородная?
— Черт ее знает. Наверное, это просто был единственный свободный участок в окрестностях. Делберт с ним работал?
— Да.
— Как обычно. — Джейк положил мне еще один стейк и пододвинул тарелку с горошком. — Старшего у них в семье больше любят. Стоит мне увидеть, как Делберт пашет на поле, я радуюсь, что у меня нет сестер и братьев, так что родителям, кроме меня, любить некого.
— Радуйся, что родился не в деревне.
— Фигня, — отмахнулся Джейк. — Важно не место, а чувства. Всё, не трогай меня!
В этом он не изменился. Пришла какая-то идея в голову — исчезайте все. Я как-то спросил, что он делает, если Великая Мысль появляется, когда он лежит в постели с женщиной. Джейк вытаращил глаза: «Как это — что делаю? Пишу… А чего ей оскорбляться? Я ее вежливо прошу подождать». Я несколько дней хотел провернуть этот фокус с Энни — подожди, дорогая, мне надо записать, что сделал герой с найденным ключом, так что перестань стонать и не шевелись, а то на качающемся матрасе писать неудобно, — но не решился.
Бумага у Джейка была под рукой, из кармана джинсов он вытащил обгрызенную ручку и писал, улыбаясь, — видно, идея нравилась. К его улыбкам во время работы я привык. К частому нервному морганию — нет. Но напирать не буду. По крайней мере, до вечера.
Я откинулся на стену, сунул в рот кусок мяса и стал думать о близняшках О'Доннел. Я не сердился на них: во-первых, девочки могли вполне искренне показать мне полдороги, считая, что дальше я сам разберусь, а во-вторых, они были слишком красивы, чтобы на них сердиться, даже если бы направили меня прямиком в болото. Представляю, как в школе гарцуют вокруг них ровесники. Здесь школы вроде бы нет, значит, дети или каждый день ездят в соседний городок, или живут в интернате, пока учатся. Я глотнул виски и понял, что не хочу, чтобы улыбчивые близняшки уезжали. Хочу видеть их каждый день. Хочу свозить обеих в кино, а перед сеансом повести по магазинам и покупать все, что им захочется. Хочу, чтобы мне снова было семнадцать. Моя Большая Школьная Любовь в подметки этим сестрам не годилась.
— Уолт, — подал голос Джейк, — как насчет душа?
— Я думал, здесь у тебя такой роскоши нет.
— Ну, прямо уж, — он качнул головой и потер нос. — Мы же не в трейлере. Я еще часок поработаю, а ты можешь принять душ или вообще влезть в ванну и отмокнуть с дороги. Извини, надо было сразу предложить.
— Наоборот, сытому в ванне лежать приятнее, чем голодному.
Улыбнувшись, Джейк взмахом руки объяснил, как найти ванную, и снова улетел за миллион парсеков. Я взял все необходимое из сумки (Делберт сладко спал, свернувшись калачиком поверх покрывала), убедился в наличии свежих полотенец, прихватил стакан со щедрой порцией «Уайлд теркл» и содовой, пачку джейковых «папирусов» и улегся в горячую воду. Зря Энни пугает меня сердечным приступом, все равно люблю киснуть в ванне часами. Стакан стоял на бортике уверенно, как профессиональный циркач, а вот роман Джейка… Нет, я не уронил его в воду, даже не забрызгал. У меня большой опыт чтения в ванне. Но Джейк никогда раньше не писал так мрачно. Бессвязно — пусть, но почему все отрывки пропитаны страхом? Инопланетяне у него получились параноиками, а экипаж космического корабля только тем и занимался, что хандрил. «Мы потерялись, — сказал Эд. — Потерялись не в лесу, откуда хотя бы есть надежда выйти, а в космосе, которому нет конца. Скоро в нашем корабле станет темно и холодно, потому что мы чужды этой галактике и никому здесь не нужны. Как вы думаете, капитан, нас найдут ?»
На месте капитана я бы отправил этого Эда под домашний арест и только корабельному психологу разрешил с ним видеться. А Джейк заставил командира экспедиции (то есть человека, проверенного целой армией психиатров) нести такую же скулящую галиматью. Трудно было поверить, что это пишет парень, которого я знаю десять лет. Но где здесь Джейк нашел бы себе хост-райтераnote 2?* * *
— Как это объяснить? — спросил я, бросив его рукопись на кухонный стол.
Джейк поднял голову от очередного листа, который исписал уже до половины. Как всегда в подобные моменты, я увидел отсутствующие глаза — и несколько раз щелкнул пальцами перед его лицом.
— Вернись на землю. Чего ты боишься?
— Э-э… Понимаешь, Уолт…
— Нет. И не пойму, пока не объяснишь по-челове-чески. Ты присылаешь восторженное письмо, в конце которого фонтаном бьет страх, а в твоем новом сочи-нении он льется уже водопадом.
— Н-нет, — Джейк по-детски мотнул головой. — Я не хотел, чтобы это пробилось в роман. И тебе не хотел жаловаться.
— Рассказывай.
Я сел на табурет и приготовился выслушать для начала поток сумбура, но Джейк прокашлялся, с тоской посмотрел на отложенную ручку и сообщил вполне ясно:
— С первой же ночи, которую я провел здесь, мне стали сниться кошмары. Два жутких сна, которые чередовались, как по графику: то за мной гналось… не знаю, что. Какая-то тварь вроде огромного паука. Мохнатая, округлая, с выпученными глазами. Ее глаза были то желтыми, то коричневыми, а иногда зелеными, но каждый раз они выглядели так, будто слепились из гноя. Два больших комка желеобразного гноя, и я бежал от этой твари и ждал, что вот-вот ее глаза лопнут и на меня выплеснется вонючий гной. А на следующую ночь мне снилось, что я стою на краю обрыва, и земля осыпается у меня из-под ног. Я не могу не то что убежать, но даже сдвинуться с места, а земля сыплется все быстрее. Еще минута — и я упаду, а на дне оврага огромная лужа отравленной воды, на ее поверхности гниет ряска, и я понимаю, что мое тело будет гнить точно так же, если я сейчас же не отскочу — но не могу. Не могу, Уолт!
Его заколотило. Пальцы вцепились в ручку, резко дернулись, но Джейк словно не услышал звонкий хруст сломанной пластмассы, не глянул на взлетевшую, как из пращи, ампулу. Сжимая обломки, он спешил выговориться:
— К утру все проходило, но по ночам… Я тебе писал ночью. Проснулся и сел за письмо, ложиться было страшно. Понимаешь, мои кошмары объединились. Самая жуткая ночь в моей жизни.
Его губы дернулись, но что это была попытка улыбнуться, я понял только, когда Джейк добавил:
— Хуже, чем с Линдой на третьем курсе… Я снова стоял на обрыве, земля сыпалась так, будто ее лопатой отгребали, а тварь с гнилыми глазами шла на меня. Не бежала — наверное, понимала, что я теперь никуда не денусь. Шла, и ее выпученные глаза тряслись, а потом с этих трясущихся шаров начало капать что-то темное. А как только я отворачивался, чтобы не видеть этой гадости, уже не мог отвести глаз от жижи на дне оврага. Она пузырилась, воняла серой и… Блин, и оттуда торчала человеческая рука! Тонкая, маленькая, может, даже детская. Пальцы сжимались и разжимались, я понял, что эта рука тянется схватить меня — и в ту же минуту мне на шею брызнул гной из разорвавшегося глаза твари… Я орал, наверное, секунд десять после того, как проснулся.
Он громко втянул в себя воздух, почти всхлипнул и потряс головой, отгоняя жуткие воспоминания. Я через стол протянул ему руку, и Джейк вцепился в нее, как ребенок. Но всего на полминуты, не дольше. Его голова еще несколько раз мотнулась от плеча к плечу, и дыхание стало ровнее.
— Я никому не рассказывал об этих снах, — сказал он. — И о том, что боюсь их. Но люди замечали, что я странно выгляжу, и пытались меня успокоить. Миссис Гарделл всегда задерживалась, чтобы поговорить, рассказать что-нибудь веселое. И все остальные очень доброжелательны. Я читал, что в деревнях не любят чу-жаков, но здесь ко мне относятся как к родному. Здесь живут замечательные люди, Уолт. Только успокоить меня они не могли, вот я и подумал, что у тебя это точно получится. Ну, и написал.
Я мог сказать ему, что сны, какими бы страшными они ни были, всего лишь сны. То есть пойти по самой проторенной дороге: моя мама, Энни или Терри, как и большинство людей, сказали бы именно это. Еще я мог удариться в философию, вспомнить о восточном мудреце и его сне о бабочке и за пятнадцать-двадцать минут заморочить Джейку голову так, что он не только о кошмарах, но и о своем Сермахлоне забыл бы. Но я сказал:
— Это элементарное переутомление, Джейк. Тебе надо ненадолго отложить работу. Побольше гулять, хорошо питаться и не забивать голову инопланетными чудовищами. Через недельку будешь как новенький. Давай вернемся домой или, если хочешь, поедем куда-нибудь развеяться. Мы ведь еще ни разу не были в Нью-Йорке. Хочешь пройтись по Бродвею?
— Я не хочу отсюда уезжать, — в последний раз мотнул головой Джейк. — Мне здесь пишется как никогда. А гулять и объедаться здесь можно свободно. Ты… Ты останешься со мной? Хотя бы на пару дней, Уолт? Устроишь себе отпуск?
— С удовольствием.
Если я не допишу книгу, за которую получил аванс,
Терри с меня шкуру снимет, но вдруг именно в Моухее я придумаю неожиданный поворот сюжета и дело пойдет в таком же олимпийском темпе, как у Джейка? Правда, писать от руки я не люблю, но Джейк вроде бы брал с собой пишущую машинку. О компьютере в этой деревне я не мечтал.
— Здесь, конечно, не Бродвей, — улыбнулся Джейк, — но развеяться тоже можно. Деревенские танцы — развлечение не слабее богемных тусовок. И при этом никто не высказывает свое тупое мнение о творчестве Воннегута и не спрашивает, когда же наконец выйдет твоя книга.
ГЛАВА 4
За холмами, между которыми стоял дом Джейка, лежало еще несколько таких же, а примерно на полмили к юго-западу растянулся самый большой, изогнувшийся в форме буквы L. Джейк сказал, его называют Коленопреклоненной Марией или просто холмом Мэри. За этим холмом расположились еще две постройки, принадлежащие к Моухею. Мы ехали к ним через деревню, дали крюк, зато не попортили полей — никогда не думал, что Джейк сумеет отнестись к этому серьезно. Пока мы жили в Эл-Эй, он бы поля от шоссе не отличил и без малейших угрызений совести мог бы пустить машину прямо по пшенице.
Дом, стоящий за холмом Мэри, оказался небольшим, но съехавшиеся стремились совсем не к нему. Машины выстроились у просторного амбара, стоявшего на сотню ярдов южнее. И если в доме все окна были темными, возможно, зашторенными, то распахнутые во всю ширину двери амбара выплескивали наружу яркий свет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53