>; этот
парень ни в грош не ставит отборочные тесты высшей школы.
Несомненно, невероятный успех фильма отчасти объяснялся освобождающим,
искупительным ощущением, которое испытывали дети войны, желающие быть хорошими.
Когда Лэндон нападает на хорошенькую гимнастку в спортивном трико, он как бы
делает заявление от лица всех зрителей. Но одновременно зрителей охватывает и
ужас, потому что на психологическом уровне картина есть цикл объективных уроков
поведения - от "брейся перед уходом в школу" до "никогда не тренируйся одна в
пустом зале".
Одним словом, чудовища есть повсюду.
6
Если "Я был подростком-оборотнем" психологически представляет собой известный
кошмар, в котором у вас падают брюки в то время, как вы салютуете флагу, только
доведенный до крайности и принявший вид косматого чужака, угрожающего вашим
сверстникам в Школе Нашего Города, то "Я был подростком-Франкенштейном" -
болезненная притча о полном отказе желез внутренней секреции. Это фильм для
всякого пятнадцатилетнего подростка, который утром стоял у зеркала и нервно
разглядывал свежий прыщ, выскочивший за ночь, мрачно осознавая, что даже
патентованные медицинские подушечки не разрешат эту проблему, что бы там ни
говорил Дик Кларк <Известный диск-жокей и ведущий множества телепередач и хит-парадов.>.
Вы можете упрекнуть меня в излишнем внимании к угрям. Вы правы. Во многих
отношениях произведения ужасов 50-х и начала 60-х годов - скажем, до появления "Психо"
- это торжественные гимны засоренным порам. Я
уже говорил, что сытый человек не может испытать подлинный ужас. Так и
американцам пришлось строго ограничить свою концепцию физического уродства - вот
почему угри играют такую важную роль в психическом развитии американского
подростка.
Конечно, - где-то есть парень с врожденным дефектом, который бормочет про себя:
только мне не говори об уродстве, осел.., и, безусловно, не подлежит сомнению,
что существуют косолапые американцы, американцы безносые, безрукие и безногие,
слепые американцы (мне всегда было любопытно, чувствуют ли слепые американцы
себя дискриминированными, слыша рекламную песенку Макдоналдса: "Не отрывай
взгляда от жареной картошки..."). Рядом со столь катастрофическими неудачами
Бога, человека и природы несколько угрей кажутся таким же серьезным несчастьем,
как заусеница. Но необходимо напомнить, что в Америке серьезные физические
недостатки (по крайней мере пока) являются скорее исключением, чем правилом.
Пройдите по любой средней американской улице и подсчитайте, сколько вам
встретится серьезных физических дефектов. Если пройдете три мили и насчитаете
больше полудесятка, вы намного превзошли средний показатель. Если станете искать
сорокалетних со сгнившими до десен зубами, детей с распухшими от голода животами,
людей со следами оспы на лице, то ваши поиски будут напрасны. Болезни, уродующие
человека, чаще встречаются в деревнях и в бедных городских кварталах, но в
большинстве городов и пригородов Америки люди выглядят здоровыми. Обилие курсов
первой помощи, поголовная поглощенность культом развития личности ("Я буду более
уверенной в себе, если не возражаете", как говорит Эрма Бомбек <Журналистка,
автор ряда книг, вела юмористическую колонку для домохозяек.>) и
распространяющийся со скоростью степного пожара обычай созерцать пупок - все это
доказательства того, что американцы в большинстве своем заботятся о низменных
сторонах жизни, что для них, как и для всего мира, жизнь - это испытание на
выживаемость.
Не могу представить себе, чтобы человек, страдающий от недоедания, разделял
лозунг "У меня все хорошо - у вас все хорошо" <"I'm OK - You're OK", название
книги Томаса Энтони Харриса, ставшее своего рода национальным девизом.> или
чтобы кто-нибудь, с трудом добывающий средства для существования себя самого,
жены и восьмерых детей, много думал об оздоровительном курсе Вернера Эрхарда или
о глубоком массаже. Это все для богатых. Недавно Джоан Дидион американская писательница, эссеистка. Самое известное произведение - сборник
публицистики 1979 года "Белый альбом".> написала книгу о своем собственном пути
в 60-е годы - "Белый альбом" (The White Album). Наверное, для богатых эта книга
весьма интересна: история богатой белой женщины, которая может себе позволить
лечить нервный срыв на Гавайях; в семидесятые годы нервный срыв - эквивалент
угрей шестидесятых.
Когда горизонт человеческого опыта сужается до размеров квартиры, меняется
перспектива. Для детей войны, живущих в безопасном (если не считать Бомбы) мире
регулярных (два раза в год) медицинских осмотров, пенициллина и всеобщей заботы
о зубах, угри стали единственным физическим дефектом, который можно увидеть на
улице или в коридоре школы: об остальных дефектах уже позаботились. Кстати, раз
уж я упомянул заботу о зубах, добавлю, что дети, которые под почти удушающим
давлением родителей носят зубные скобки, считают и их чем-то вроде физического
дефекта, и время от времени в школе можно услышать оклик: "Эй ты, железная пасть!"
Но все же в глазах большинства эти скобки - просто средство лечения, не более
бросающееся в глаза, чем повязка на поврежденной руке или наколенник у игрока в
американский футбол.
А вот от угрей лекарства не существует.
Но вернемся к "Подростку-Франкенштейну". В этом фильме Уит Бисселл собирает из
частей трупов погибших гонщиков существо, которое играет Гэри Конвей. Лишние
части скармливаются крокодилам, живущим под домом, - конечно, у зрителя довольно
рано возникает предчувствие, что самого Бисселла тоже в конце концов сжуют
аллигаторы, и он не остается разочарованным. В фильме Бисселл является
воплощением зла, его злодейство достигает экзистенциальных масштабов. "Он плачет,
даже слезные железы действуют!.. У тебя во рту вежливый язык: я знаю, потому что
сам его вырезал" <Цитируется по книге "Иллюстрированная история фильмов ужасов"
Карлоса Кларенса. Нью-Йорк, Каприкорн Букс, 1968.>. Но именно несчастный Конвей
представляет собой главную изюминку фильма. Как и злодейство Бисселла,
физическое уродство Конвея столь велико, что становится почти нелепым.., и он
очень похож на старшеклассника, у которого угри по всей физиономии. Лицо его
представляет собой бесформенный макет горной местности, из которой безумно
торчит один подбитый глаз.
И все-таки.., все-таки.., каким-то образом это спотыкающееся существо способно
танцевать рок-н-ролл, значит, оно не может быть таким уж плохим, верно? Мы
встретились с чудовищем, и, как говорит Питер Страуб в своей "Истории с
привидениями", оказалось, что оно - это мы сами.
Ниже мы еще вернемся к чудовищности, и надеюсь, это будут более глубокие
умозаключения, чем те, что можно добыть из руды "Подростка-оборотня" и "Подростка-Франкенштейна",
но сейчас для меня было важно показать, что даже на простейшем уровне истории о
Крюке добиваются многого, причем не рассчитывая на это. В них присутствует
аллегория, и они позволяют пережить катарсис, но лишь потому, что создатель этих
произведений - прежде всего агент нормы. Это справедливо в отношении физического
ужаса, но кроме того, как мы еще убедимся, справедливо и в отношении
произведений более артистического характера, хотя, обратившись к мистическим
свойствам ужаса и страха, мы, разумеется, найдем куда более тревожные и
поразительные ассоциации. Но чтобы достичь этой точки, мы должны, по крайней
мере на время, отложить фильмы и перейти к обсуждению трех романов, которые
составляют основу большинства современных произведений жанра ужасов.
Глава 3
ИСТОРИИ ТАРО
1
Одна из самых распространенных тем в фантастике - бессмертие. "Бессмертное
существо" - основной герой произведений от "Беовульфа" до рассказов По о
Вальдемаре и искусственном сердце и далее до книг Лавкрафта (таких, например,
как "Прохладный воздух"), Блетти и даже, спаси нас Господь, Джона Сола <Автор
огромного количества гиньолей и триллеров.>.
Три романа, о которых пойдет речь в этой главе, по-видимому, действительно
постигли бессмертие, и невозможно достаточно полно и глубоко анализировать
произведения ужасов 1950 - 1980 годов, не касаясь при этом их. Все три как бы
выходят за круг признанной английской "классики", и, возможно, не без причины. "История
доктора Джекила и мистера Хайда" была написана в лихорадочной спешке за три дня.
Повесть привела жену Стивенсона в такой ужас, что тот бросил рукопись в камин..,
а потом написал снова, и опять за три дня. "Дракула" - откровенная мелодрама,
втиснутая в рамки эпистолярного романа, - форма, испускавшая предсмертные вздохи
еще за двадцать лет до того, как Уилки Коллинз сочинял свои последние, полные
тайн и напряжения романы. "Франкенштейн", самый известный из трех, написан
девятнадцатилетней девушкой, и хотя в художественном смысле он сильнее остальных
двух, читают его меньше остальных, да и автору уже никогда потом не удавалось
писать так быстро, так хорошо, так успешно.., и так дерзко.
С точки зрения нелюбезного критика все три романа выглядят как обычные
популярные книжки своего времени, мало чем отличающиеся от других - "Монаха" М.Г.
Льюиса, например, или "Армадейла" Коллинза - книг, забытых всеми, кроме
исследователей готического романа. Время от времени они рекомендуют их своим
студентам; те берутся за них с большой осторожностью.., а затем проглатывают
залпом.
И все же эти три романа - нечто особенное. Они образуют фундамент того
небоскреба книг и фильмов - этой готики двадцатого столетия, которая известна
как "современный жанр ужасов". Больше того, в центре каждого из них находится (или
таится) чудовище, принадлежащее к той структуре, которую Берт Хетлен <Поэт,
профессор университета штата Мэн. Кинг учился у него, когда был в университете,
и посвятил ему одну из своих книг - "Долгая прогулка" ("The Long Walk").> назвал
"бассейном мифов"; в этот бассейн художественной литературы погружены мы все,
даже те, кто не читает книг и не ходит в кино. Словно в колоде карт Таро, там
есть яркие представители зла, его символы: Вампир, Оборотень и Безымянная Тварь.
Один из величайших романов о сверхъестественном, а именно "Поворот винта" (The
Turn of the Screw), Генри Джеймса исключен из колоды Таро, хотя он сделал бы
этот ряд полным, добавив в него наиболее известную сверхъестественную фигуру -
Призрака. Я исключил этот роман по двум причинам: во-первых, потому что "Поворот
винта", несмотря на его элегантную стилистику и выверенный психологизм, оказал
очень слабое влияние на мейнстрим американской массовой культуры. В качестве
архетипа скорее можно было бы взять Каспера, дружелюбное привидение. Во-вторых,
Призрак - тот архетип, чья область бытования (в отличие от чудовища
Франкенштейна, графа Дракулы и Эдварда Хайда) слишком обширна, чтобы быть
представленной одним-единственным романом, каким бы великим этот роман ни был.
Архетип Призрака - это в конечном счете океан литературы о сверхъестественном, и
хотя в свое время мы заведем о нем разговор, эта беседа не будет ограничиваться
одной книгой.
Все эти книги (и "Поворот винта" тоже) объединяет одно: каждая из них имеет дело
с самыми глубинными основами ужаса, с тайнами, которые лучше не раскрывать, и
словами, которые лучше не произносить. И все же Стивенсон, Шелли и Стокер (а
также Джеймс) обещают нам раскрыть эти тайны. Они достигают этого с разной
степенью воздействия и успеха.., но ни о ком нельзя сказать, что он потерпел
неудачу. Может быть, оттого эти романы и кажутся полными жизни. Во всяком случае,
они существуют, и, по-моему, нельзя написать такую книгу, как эта, не
обратившись к ним. Это корни. Вы можете знать, а можете и не знать, что ваш дед
любил вечером после ужина посидеть на веранде и выкурить трубку, но знать, что
он эмигрировал из Польши в 1888 году, приехал в Нью-Йорк и участвовал в
строительстве подземки, вы просто обязаны. Кроме всего прочего, вы с другим
чувством будете заходить в метро. Точно так же трудно понять Кристофера Ли в
образе Дракулы, не зная, что написал о Дракуле рыжеволосый ирландец Абрахам
Стокер.
Итак.., немного о корнях.
2
Даже по Библии не снято столько фильмов, как по "Франкенштейну". Для примера
можно назвать хотя бы "Франкенштейн" (Frankenstein), "Невеста Франкенштейна" (The
Bride of Frankenstein), "Франкенштейн и человек-волк" (Frankenstein Meets the
Wolf-Man), "Месть Франкенштейна" (The Revenge of Frankenstein), "Блекенштейн" (Blackenstein),
"Франкенштейн 1970" (Frankenstein 1970). В свете этого пересказывать сюжет
представляется излишним, но, как я уже говорил, "Франкенштейн" сейчас читают
нечасто. Миллионам американцев известно это имя (хота, конечно, не так хорошо,
как имя Рональда Макдональда; вот уж поистине культовая фигура), но большинству
даже невдомек, что Франкенштейн - это имя создателя чудовища, а не самого
чудовища; и этот факт служит еще одним доказательством, что книга стала частью
американского бассейна мифов, а не чужда ему. Это все равно что сказать, будто
Билли Кид (знаменитый главарь банды из Калифорнии. О нем созданы десятки
вестернов) на самом деле был неженкой из Нью-Йорка, носил котелок, болел
сифилисом и, вероятно, большинство своих жертв убил выстрелом в спину. Людей
интересуют такие факты, но они инстинктивно чувствуют, что сейчас это не важно -
если вообще было когда-то важно. Есть одна особенность, делающая искусство силой,
с которой приходится считаться даже тем, кто об искусстве не думает, - это та
систематичность, с какой миф поглощает правду.., и при этом не страдает ни
отрыжкой, ни несварением желудка.
Роман Мэри Шелли - это медлительная и многословная мелодрама; тема проложена
крупными, продуманными, но грубыми мазками. Повествование разворачивается так,
как приводил бы свои аргументы в споре умный, но наивный студент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11