- Она ухватилась за означенный предмет. - Член у тебя имеется.
А насчет того, как тебя обозвали... Майк, в третьем классе Патти Бэннинг
дразнила меня шлюшкой-по-таскушкой. Но я же ею не была.
- Ярлыки приклеиваются намертво.
- Е-рун-да. - Она все не отпускала мой игрунчик, то крепко, до
сладостной боли, сжимая, то чуть ослабляя хватку. И брючную мышку такое
внимание очень даже устраивало. - Главное - это счастье. Ты счастлив, когда
пишешь, Майк?
- Безусловно. - Она это и так знала.
- Когда ты пишешь, тебя мучает совесть?
- Когда я пишу, то не могу думать ни о чем другом, кроме одного. - И я
перекатился на Джо.
- Дорогой... - Это слово она произнесла тем капризным голоском, который
особенно возбуждал меня. - Между нами чей-то пенис. И когда мы ласкали друг
друга, я окончательно понял следующее: во-первых, она не кривила душой,
говоря, что ей понравилась моя книга (черт, у меня не было в этом сомнений с
того самого момента, как я увидел, с каким увлечением она читает рукопись),
а во-вторых, мне нет нужды стыдиться написанного.., по крайней мере по ее
убеждению я ничего постыдного не сотворил. И еще, в оценке моей работы я
должен исходить исключительно из нашего семейного мнения, которое
формируется на основе ее точки зрения и, естественно, моей.
Слава Богу, она тоже любила Моэма.

***

Ви-Си Эндрюс с членом я пробыл десять лет.., четырнадцать, если
добавить четыре года после смерти Джоанны, когда продолжали выходить мои
книги. Первые пять лет я издавался в "Рэндом", потом мой агент получил
чрезвычайно выгодное предложение от "Патнам" <"Дж. П. Патнамссанс" - еще
одно известное нью-йоркское издательство, основанное в 1938 году.>, и я
сменил издателя.
Вы видели мою фамилию в списках бестселлеров.., если ваша воскресная
газета печатает не десять, а пятнадцать первых позиций. Я не сравнялся с
Клэнси, Ладлемом или Гришемом, но многие мои книги издали в переплете
<Для американского писателя выпуск романа не в обложке (большая часть
книг в США выходит именно в карманном формате), а в переплете - огромное
событие, признание мастерства.> (у Ви-Си Эндрюс, как-то сказал мне
Гарольд Обловски, все книги выходили исключительно в обложке, несмотря на
популярность ее романов), а однажды я занял пятую строчку в списке
бестселлеров в "Тайме".., с моим вторым романом, который назывался "Мужчина
в красной рубашке". Ирония судьбы, но одной из книг, которая не позволила
мне подняться выше, была "Стальная машина" Теда Бюмонта <Тед Бюмонт -
один из главных героев романа Стивена Кинга "Темная половина".> (он
опубликовал роман под псевдонимом Джордж Старк). В те дни у Бюмонтов был
летний коттедж в Касл-Роке, в пятидесяти милях южнее нашего загородного дома
на озере Темный След. Теда уже нет среди нас. Самоубийство. Не знаю, был ли
тому причиной писательский психологический барьер.
Я стоял на границе магического круга мега-бестселлеров, но нисколько не
переживал из-за того, что не могу прорваться внутрь. Мне еще не исполнилось
тридцати одного, а нам уже принадлежали два дома: старинный, построенный в
стиле Эдуарда <Речь идет об архитектурном стиле, сформировавшемся во
время правления английского короля Эдуарда VI.>, особняк в Дерри и
приличных размеров коттедж на озере в западной части Мэна. "Сара-Хохотушка",
так называли этот бревенчатый дом местные жители. Причем дома именно
принадлежали нам, поскольку мы полностью за них расплатились, тогда как
многие пары нашего возраста почитали за счастье, если банки соглашались дать
им на покупку дома кредит. Мы были богаты и счастливы и спокойно смотрели в
будущее. Я не считал себя Томасом Вулфом (не считал даже Томом Вулфом и
Тобиасом Вулффом <Том Вулф, Тобиас Вулфф - современные американские
писатели.>), но мне хорошо платили за работу, которая мне нравилась, и я
полагал, что лучше ничего на свете и быть не может.
Я попал в разряд середнячков. Критика меня игнорировала, работал я в
строго определенном жанре (очаровательная молодая женщина встречает на своем
пути интересного незнакомца), труд мой хорошо оплачивался, поскольку
общество понимало, что обойтись без меня нельзя. Точно так же относятся к
разрешенным в штате Невада публичным домам: основному инстинкту надобно
давать выход, а потому кто-то должен заниматься Этим Самым Делом. Я
занимался Этим Самым Делом с большим желанием (а иногда мне с энтузиазмом
помогала Джо, в случаях, когда я оказывался на сюжетной развилке), и в
какой-то момент - кажется, после избрания Джорджа Буша, - наш бухгалтер
сообщил, что мы - миллионеры.
Конечно, нашего богатства не хватило бы, чтобы купить личный реактивный
самолет (как Гришем) или профессиональную футбольную команду (как Клэнси),
но по меркам Дерри, штат Массачусетс, мы просто купались в деньгах. Мы
несчетное количество раз занимались любовью, посмотрели тысячи фильмов,
прочитали тысячи книг (Джо складывала свои на пол у кровати). А главное - и
наверное, это следует почитать за счастье - мы не знали, сколь краткий нам
отпущен срок.

***

Не единожды я задумывался, а не нарушение ли ритуалов приводит к
возникновению писательского психологического барьера? Днем я, конечно,
отметал эти мысли, не люблю рассуждений о сверхъестественном, но ночью у
меня возникали проблемы. Ночью у мыслей есть особенность срываться с поводка
и гулять на свободе. А если ты всю взрослую жизнь выдумываешь сюжеты и
переносишь их из головы на бумагу, мыслям сорваться с поводка куда как
проще. То ли Бернард Шоу, то ли Оскар Уайльд сказал, что писатель - это
человек, который научил свой разум вести себя неподобающим образом.
Но так ли уж крамольна мысль о том, что нарушение ритуалов сыграло свою
роль, и внезапно и неожиданно (по крайней мере неожиданно для себя) я
кончился как писатель? Когда ты зарабатываешь хлеб в выдуманным мирах,
граница между тем, что есть на самом деле, и тем, что кажется, слишком
размыта. Художники иногда отказываются рисовать, не надев определенной
шляпы. Бейсболисты, у которых пошел удар, не меняют носки.
Ритуал начался со второй книги, единственной, из-за которой, насколько
мне помнится, я очень нервничал. Наверное, я вновь переболел болезнью
второкурсника: им всегда кажется, что после первого успеха обязателен
провал. Кстати, на одной из лекций по курсу американской литературы
профессор сказал, что из всех американских писателей только Харпер Ли
удалось избежать панического страха за вторую книгу.
Заканчивая "Мужчину в красной рубашке", я остановился в шаге от
финишной черты. До приобретения старинного особняка на Бентон-стрит в Дерри
оставалось еще два года, но "Сару-Хохотушку", коттедж и участок земли на
озере Темный След мы уже купили, хотя еще не обставили и не пристроили
студию Джо. Там я и дописывал "Мужчину".
Я отодвинул стул, поднялся из-за стола, на котором стояла моя
старенькая "Ай-би-эм селектрик" (тогда я еще не освоил компьютер) и прошел
на кухню. Сентябрь уже перевалил на вторую половину, дачники в большинстве
своем разъехались, и никакие посторонние шумы не заглушали крики гагар.
Солнце садилось, гладкая поверхность озера горела холодным оранжево-красным
огнем. Это воспоминание осталось со мной навсегда, яркое и живое. Иной раз
мне даже кажется, что достаточно небольшого усилия воли, чтобы оно вновь
стало реальностью. Вот я и задумываюсь: а что бы изменилось, если бы тогда
все было иначе?
Еще раньше я поставил в холодильник бутылку "тэттинжера" и два бокала.
Теперь я достал их и на жестяном подносе, который обычно использовался для
транспортировки кувшинов с холодным чаем или "кул-эйдом" из кухни на
террасу, где коротала время Джо, или в гостиную, где я работал, и понес к
Джоанне.
Она сидела в кресле-качалке и читала (не Моэма, а Уильяма Денброу,
одного из ее любимых современных писателей).
- О-о-о, - протянула она, заложив закладкой страницу и закрывая книгу.
- Шампанское! По какому случаю?
Вы понимаете, как будто она не знала.
- Дело сделано. Mon livre est tout fini <Моя книга написана
(фр.).>. Джоанна и была той самой основой, без которой ритуал терял свою
силу. Мы практически всегда пили шампанское, и она практически всегда шла, в
мой кабинет, чтобы завершить ритуал, но все-таки не после каждой книги.
- Что ж, - улыбаясь, она взяла с подноса, с которым я перед ней
склонился, один бокал. - Значит, есть повод выпить, верно?
Теперь я понимаю, что основа любого ритуала - всего лишь малая его
толика, можно сказать, единственное магическое слово в тарабарщине
заклинания. Последняя фраза.
Однажды, за пять лет до ее смерти, в тот день, когда я закончил книгу,
Джоанна находилась в Ирландии. Уехала с подругой. Я выпил шампанское в
одиночестве, сам отпечатал последнюю фразу (тогда я уже работал на
"макинтоше", который умел делать бог весть что, хотя я использовал его
исключительно как пишущую машинку), и меня это нисколько не смутило. Во
всяком случае, в ту ночь я спал как младенец. Но я позвонил в гостиницу, в
которой остановились она и Брин, ее подруга. Сообщил ей, что закончил книгу,
и услышал слова, ради которых, собственно, и звонил. Слова, которые
скользнули в ирландский телефонный провод, добрались до микроволнового
передатчика, вознеслись, как молитва, к спутнику связи, а потом спустились
вниз, в мое ухо: "Что ж, значит, есть повод выпить, верно?"
Обычай этот пошел, как я и говорил, со второй моей книги. Когда мы
выпили шампанского, сначала по одному бокалу, затем - по второму, я повел ее
в кабинет, где стояла пишущая машинка с вставленным в нее листом бумаги. На
озере последняя гагара криком призвала темноту.
- Я думала, ты закончил книгу.
- Осталось последнее предложение, - ответил я. - Книга, как ты
понимаешь, посвящена тебе, и я хочу, чтобы последнюю точку в ней поставила
ты.
Она не запротестовала, не засмеялась, просто посмотрела на меня, чтобы
понять, не шутка ли это. Я кивнул, показывая, что настроен серьезно, и она
села на мой стул. Она недавно выкупалась, и ее волосы, схваченные сзади
белой эластичной лентой, были темнее обычного. Я коснулся их рукой. Они
напоминали влажный шелк.
- С красной строки? - спросила она, глядя на меня словно молоденькая
секретарша на босса.
- Нет, - покачал я головой. - Продолжай. - И я продиктовал предложение,
которое сложилось у меня в голове еще до того, как я поднялся из-за стола и
пошел за шампанским. - "Через голову он снял с ее шеи цепь, и бок о бок они
спустились по лестнице к дожидающемуся внизу автомобилю".
Джоанна все напечатала, вновь посмотрела на меня.
- Все. Теперь, полагаю, надо напечатать "Конец".
Джо дважды нажала на кнопку "Возврат каретки", затем выставила ее по
центру, и ай-би-эмовским шрифтом "курьер" (моим любимым), отпечатала
последнее слово.
- А что за цепь он снял с ее шеи? - спросила она.
- Чтобы это узнать, надо прочесть книгу. Она сидела у стола, я стоял
позади нее, так что она без труда добралась до нужного ей места. И когда
заговорила, губы ее елозили по самой чувствительной части моего тела. А
разделяли губы и эту самую часть лишь трусы из хлопчатобумажной ткани.
- У наш ешть шпошобы жаштафить тефя гофорить.
- Похоже на то.

***

Я по крайней мере попытался возродить ритуал в тот день, когда закончил
"Вниз с самого верха". От него осталась только форма, магическое содержание
исчезло, но я в общем-то этого и ожидал. И пошел на это не из суеверия, а от
уважения и любви. Если хотите, совершил ритуал в память о Джоанне. Или, если
угодно, ритуал этот стал настоящей поминальной службой, которую я смог
провести через месяц после того, как тело Джоанны легло в землю.
В третьей декаде сентября по-прежнему стояла жара, в последние годы не
случалось такого жаркого лета. Заканчивая книгу, я постоянно думал о том,
как мне недостает Джоанны.., но мысли эти не мешали мне работать. Упомяну
вот еще о чем: я оставался в Дерри, из-за жары ходил по дому в одних трусах,
но ни разу не подумал о том, чтобы перебраться в наш коттедж у озера. Словно
из моей памяти исчезла вся информация, связанная с нашей загородной усадьбой
"Сара-Хохотушка". Может, потому, что, дойдя до последней фразы романа, я
окончательно осознал: на этот раз Джоанна уехала не в Ирландию.
На озере у меня маленький кабинет, но с окном. В Дерри - длинный, с
протянувшимися вдоль стен книжными стеллажами и без единого окна. В тот
вечер три вентилятора под потолком лениво Перегоняли сгустившийся воздух. Я
вошел в кабинет в шортах, футболке и резиновых шлепанцах, с маленьким
жестяным подносом, на котором стояли бутылка шампанского и два запотевших
бокала. В дальнем конце этого железнодорожного вагона, под таким крутым
карнизом, что мне приходилось чуть ли не садиться на корточки, чтобы
добраться до стула (год за годом Джо убеждала меня, что я выбрал для
компьютера самое неудачное место в комнате, но не могла переубедить),
светился экран "макинтоша".
Я уж подумал, что сам нарываюсь на новый приступ слез, но ведь наша
эмоциональная реакция всегда удивляет нас, я прав? В тот вечер я не выл и не
рыдал. Наверное, горе ушло. А его место заняло щемящее чувство утраты: я
видел пустое кресло, в котором она любила сидеть и читать, пустой стол, на
который она ставила свой бокал, всегда у самого края.
Я наполнил бокал шампанским, подождал, пока осядет пена, поднял его.
- Дело сделано, - сообщил я вращающимся под потолком лопастям
вентилятора. - Что ж, значит, есть повод выпить, верно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12