После смерти обязательно надо прибраться, даже если
человек умер и не в доме.
Я ответил, что мысль неплохая, но сказал, что заплачу каждой женщине по
сто долларов за шесть часов работы. То есть закончить уборку они должны за
шесть часов. А то, что они не успеют сделать в отпущенное им время,
останется на следующий раз.
- Мистер Нунэн, это слишком много, - запротестовала Дениз.
- Может - много, а может, и нет, но я плачу именно столько. Беретесь за
уборку?
Она ответила, что они берутся, конечно, берутся.
В итоге в вечер, предшествующий их приходу, я провел предуборочную
инспекцию дома. Наверное, я хотел, чтобы женщины (двух я совершенно не знал)
не нашли ничего лишнего?
К примеру, шелковых трусиков Джоанны, засунутых за подушки дивана
("Что-то мы очень часто занимаемся этим на диване, Майк, - как-то сказала
она мне. - Ты заметил?"), или пустых банок из-под пива под креслом на
крыльце, а может, туалетную бумагу в унитазе, которую забыли спустить в
канализацию. По правде говоря, я не могу сказать, что именно я искал.
Помните, я же жил как во сне, и ясность мыслей обретал, лишь когда дело
касалось концовки романа (психопат-убийца завлек мою героиню на крышу
многоэтажки с твердым намерением столкнуть ее вниз) или изготовленного
фирмой "Норко" теста на беременность, который Джо купила в день смерти.
Ингалятор от насморка, сказала она. Рыбное филе на ужин, сказала она. И в ее
глазах я не заметил ничего такого, что заставило бы меня заглянуть в них
второй раз.

***

Завершая инспекцию, я заглянул под нашу кровать и нашел книгу на
стороне Джо. Она только-только умерла, но если в доме где-то и собирается
пыль, так это в Подкроватном королевстве. Светло-серый налет, который я
увидел на глянцевой обложке, достав книгу, напомнил мне о лице и руках
лежащей в гробу Джоанны... Джо в Подземном царстве. В гробу тоже пыльно?
Скорее всего, нет, но...
Я отогнал эту мысль. Она прикинулась, будто уходит, но весь день
пыталась вновь пробраться мне в голову, словно белый медведь Толстого.
Джоанна и я - выпускники университета штата Мэн. Оба защищали диплом по
англоязычной литературе. Как и многие другие, мы влюбились в сладкозвучный
голос Шекспира и обожали цинизм горожан Тилбюри, который сумел донести до
нас Эдвин Арлингтон Робинсон <Робинсон Эдвин Арлингтон (1869 - 1935) -
американский поэт, лирика которого отличается психологической напряженностью
и поэтикой намека.>. Однако вместе нас свел не поэт и эссеист, а Сомерсет
Моэм, пожилой писатель-драматург с сердцем романтика и лицом, на котором
отчетливо читалось презрение к роду человеческому (хотя практически на всех
фотографиях между лицом и объективом вставала пелена сигаретного дыма).
Поэтому я не удивился, обнаружив под кроватью "Луну и грош". Роман этот я
прочел в юношестве, причем не один раз, а дважды, естественно, отождествляя
себя с Чарлзом Стриклен-дом (но в Южные моря я хотел отправиться, чтобы
писать книги, а не рисовать).
Вместо закладки она воспользовалась игральной картой бог знает из какой
колоды. Открывая книгу, я вспомнил слова, сказанные ею за заре нашего
знакомства. Случилось это на семинаре "Английская литература 20-го
столетия", наверное, в 1980 году. Джоанна Арлен училась тогда на втором
курсе, я - на последнем, а на "Английскую литературу 20-го столетия" ходил
потому, что в тот последний для меня семестр у меня появилось свободное
время. "Через сто лет, - заявила она на семинаре, - литературных критиков
середины двадцатого века заклеймят позором за то, что они обласкали Лоренса
<Лоренс Дэйвид Герберт (188 5 - 1930) - английский писатель. В России
более известен другой его роман - "Любовник леди Чаттерли".> и
пренебрегли Моэмом". Слова эти вызвали доброжелательный смех (все студенты
знали, что "Женщины в любви" - одна из лучших книг, когда-либо написанных).
Я не засмеялся - влюбился.
Игральная карта лежала между страницами 102 и 103: Дирк Струве только
что узнал, что его жена уходит к Стрикленду, так назвал Моэм Поля Гогена.
Рассказчик (повествование ведется от первого лица) пытается поддержать
Струве. "Мой дорогой друг, ну что ты так печалишься. Она вернется..."
- Тебе-то легко так говорить, - бросил и комнате, теперь принадлежащей
мне одному.
Я перевернул страницу и прочитал: "Оскорбительное спокойствие
Стрикленда лишило Струве остатков самообладания. В слепой ярости, не
осознавая, что делает, он бросился на Стрикленда. Тот не ожидал нападения и
пошатнулся, но силы ему хватало, даже после тяжелой болезни, поэтому
мгновением спустя Струве, неожиданно для себя, оказался на полу. - Смешной
вы человечишка, - молвил Стрикленд".
И тут до меня дошло, что Джо никогда не перевернет страницу и не
узнает, что Стрикленд назвал исполненного праведным гневом Струве смешным
человечишкой. В этот момент истины, который мне не забыть никогда (как
можно? То были едва ли не худшие мгновения моей жизни), я понял, что это не
ошибка, которую можно исправить. И не кошмарный сон, от которого можно
пробудиться. Джоанна мертва.
Горе отняло у меня последние силы. Мы плачем глазами, другого не дано,
но в тот вечер я почувствовал, что плачет все мое тело, каждая его пора. Я
сидел на краю кровати, держа в руке карманное издание романа Сомерсета Моэма
"Луна и грош", и рыдал навзрыд. Потом я, конечно, понял, что ревел не без
причины. Несмотря на труп, который я опознал на цветном экране монитора с
высокой разрешающей способностью, несмотря на похороны и тенорок Пита
Бридлава, спевшего любимый псалом Джоанны, несмотря на короткую службу у
могилы и брошенную на гроб землю, я не верил в случившееся. А вот книжке
карманного формата, выпущенной издательством "Пенгуин", удалось преуспеть
там, где потерпел неудачу серый гроб, - она доказала, что Джоанна мертва.
" - Смешной вы человечишка, - молвил Стрикленд".
Я откинулся на кровать, закрыл лицо руками и плачем загнал себя в сон,
как делают дети, когда им очень плохо. И мне тут же приснился кошмар. В нем
я проснулся, увидел, что книга "Луна и грош" по-прежнему лежит рядом со мной
на покрывале, и решил положить ее туда, где нашел, то есть под кровать. Вы
знаете, как перемешиваются во сне реальность и фантазии: логика в них, что
часы Дали, которые становятся такими податливыми: их можно развесить по
веткам, как половики.
Я вернул игральную карту на прежнее место, между страницами 102 и 103,
окончательно и бесповоротно убрал указательный палец со строчки " - Смешной
вы человечишка, - молвил Стрикленд", перекатился на другую половину кровати,
опустил голову, перевесившись через край, с тем чтобы положить книгу именно
на то место, с которого я ее и поднял.
Джо лежала среди катышков пыли. Паутинка свесилась с кроватной пружины
и ласкала ей щеку, словно перышко. Рыжеватые волосы потеряли привычный
блеск, но глаза - черные, живые - злобно горели на бледном, как полотно,
лице. А когда она заговорила, я понял, что смерть лишила ее рассудка.
- Дай ее сюда, - прошипела она. - Это мой пылесос. - И выхватила у меня
книгу, прежде чем я успел протянуть к ней руку. На мгновение наши пальцы
соприкоснулись. Ее были холоднее льда. Она раскрыла книгу (игральная карта
вывалилась) и положила ее себе на лицо. А когда Джо скрестила руки на груди
и застыла, я понял, что надето на ней то самое синее платье, в котором мы ее
похоронили. Она вышла из могилы, чтобы спрятаться под нашей кроватью.
Я проснулся со сдавленным криком, дернулся так, что едва не свалился на
пол. Спал я недолго, слезы еще не успели высохнуть, а веки щипало, такое
бывает после того, как поплачешь. Сон был очень уж яркий, поэтому я таки
заглянул под кровать, в полной уверенности, что она там и лежит, накрыв лицо
книгой, что она протянет руку, чтобы коснуться меня ледяными пальцами.
Но, разумеется, никого под кроватью не обнаружил - сон есть сон. Тем не
менее спать я улегся на диване в своем кабинете. И правильно сделал, потому
что в ту ночь кошмары меня не мучили. И мне удалось хорошо выспаться.

Глава 2

За десять лет моей супружеской жизни, да и сразу после смерти Джоанны,
мне так и не довелось почувствовать на себе действие психологического
барьера, который вставал на пути многих писателей. По правде говоря, я так
долго не замечал его существования, что барьер этот, а речь идет о полной
утрате способности писать, укоренился и окреп, прежде чем я наконец понял,
что со мной происходит что-то необычное. Причина, думаю, в том, что я
искренне считал, будто такие катаклизмы возможны только с "литераторами",
которых обсуждали, разбирали по косточкам, а иногда и растирали в порошок в
"Нью-йоркском книжном обозрении".
Моя писательская карьера и семейная жизнь практически наложились друг
на друга. Я закончил черновой вариант моего первого романа "Быть вдвоем"
вскоре после того, как мы с Джоанной официально обручились (я надел на
средний палец ее левой руки кольцо с опалом, купленное в "Дайс джевеллерс"
за сто десять баксов.., для этого мне пришлось свести чуть ли не к нулю
остальные расходы.., но Джоанна пришла в восторг), а последний роман, "Вниз
с самого верха", закончил через месяц после ее смерти. Об убийце-психопате,
который обожал крыши высоких домов. Его опубликовали осенью 1995 года. После
этого публиковались и другие мои романы, парадокс, который я могу объяснить,
но не думаю, что в обозримом будущем в планах какого-либо издательства
появится новый роман Майка Нунэна. Теперь я знаю, что есть писательский
психологический барьер. Знаю лучше, чем мне хотелось бы.

***

Когда я показал черновой вариант "Быть вдвоем" Джо, она прочитала роман
за один вечер, уютно устроившись в любимом кресле, одетая лишь в трусики да
футболку с Мэновским черным медведем на груди. Она читала и пила холодный
чай, стакан за стаканом. Я ушел в гараж (тогда мы с еще одной семейной парой
арендовали дом в Бангоре, поскольку денег было в обрез.., с Джо мы еще не
поженились, но кольцо с опалом она с руки не снимала) и маялся в ожидании ее
вердикта. Начал даже собирать скворечник из купленного в магазине набора (в
инструкции говорилось, что собрать скворечник под силу ребенку) и чуть не
отрезал себе указательный палец левой руки. Каждые двадцать минут я
возвращался в дом и заглядывал в гостиную. Если Джо и замечала мое
нетерпение, то не подавала виду. Читала себе и читала. Я счел, что это
добрый знак.
Я сидел на крыльце черного хода, смотрел на звезды и курил, когда она
подошла, села рядом, положила руку мне на плечо.
- Ну? - спросил я.
- Хороший роман. А теперь почему бы тебе не вернуться в дом и не
трахнуть меня?
Прежде чем я успел ответить, трусики, в которых она сидела в кресле,
упали мне на колени с легким нейлоновым шуршанием.

***

Потом, когда мы лежали в постели и ели апельсины (от этой вредной
привычки мы в конце концов избавились), я спросил:
- Достаточно хороший, чтобы опубликовать?
- Видишь ли, - ответила она, - я ничего не знаю о сияющем издательском
мире, но я всегда читала ради удовольствия... Признаюсь тебе, что моей
первой любовью стал "Любопытный Джордж"...
- Любопытно.
Она придвинулась ко мне, навалилась на предплечье теплой грудью, кинула
в рот дольку апельсина.
- Так вот, этот роман я прочитала с огромным удовольствием. И берусь
предсказать, что твоя репортерская карьера в "Дерри ньюс" не переживет
испытательного срока. Я думаю, что мне уготована участь писательской жены.
От ее слов меня бросило в дрожь.., кожа на руках покрылась мурашками.
Да, конечно, она ничего не знала о сияющем издательском мире, но если она
верила, то верил и я.,. Как выяснилось, мы не заблуждались. Агента я нашел
через одну из моих университетских преподавательниц (она прочитала роман и
отметила в нем некоторые художественные достоинства; думаю, что коммерческую
ценность романа она отнесла к недостаткам). Агент продал "Быть вдвоем"
первому же издательству, в которое направил рукопись. Это оказалось
престижное "Рэндом хауз".
Как и предсказывала Джо, моя репортерская карьера закончилась очень
быстро. Четыре месяца я писал статьи о цветочных выставках, собачьих бегах,
благотворительных обедах, получая сто долларов в неделю, пока не пришел
первый чек от "Рэндом хауз" - на двадцать семь тысяч долларов, без учета
комиссионных агента. Я проработал в газете совсем ничего, даже не успел
получить мизерной прибавки к жалованию, но тем не менее мне устроили
прощальную вечеринку в пабе "У Джека". На стене повесили плакат:
УДАЧИ ТЕБЕ, МАЙК, - ПИШИ!
Потом, когда мы вернулись домой, Джо сказала, что будь зависть
кислотой, от меня остались бы лишь пряжка от ремня да три зуба.
- Никто не спутает ее с "Взгляни на дом свой. Ангел" <Роман
известного американского писателя Томаса Вулфа (1900 - 1938), написанный в
1929 г.>, не так ли? - спросил я, когда мы погасили свет, доели последний
апельсин и выкурили последнюю сигарету.
Джо знала, что я говорил про свою книгу. Знала она и про то, что меня
смутила реакция на роман моего университетского преподавателя.
- Надеюсь, ты не собираешься заниматься самокопанием и сетовать на
тяжелую судьбу художника, которого никто не хочет понять? - спросила Джо. -
Если да, то завтра утром я первым делом покупаю комплект документов,
необходимых для развода, и руководство по их заполнению.
Я, конечно, улыбнулся, но ее слова меня все-таки задели.
- Ты видела первый пресс-релиз "Рэндом хауза"? - Я знал, что видела. -
Они же назвали меня "Ви-Си Эндрюс с членом".
- И что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12