Лицо было повернуто к зрителю на три четверти. Белокурые волосы несколько небрежно зачесаны назад и собраны на затылке серебристой лентой. Тонкая шея казалась высеченной из мрамора, лицо выглядело одухотворенным. Выразительно очерченный рот художник сделал бледным, подчеркнув прежде всего глаза, хотя они и были полуприкрыты веками. На бледных щеках лежала тень от черных ресниц, глаза едва виднелись. На ее лице можно было прочитать одновременно следы трагедии и радости. Молодость девушки была осмотрительной, а не опрометчивой. Туманная хрупкость лица как бы противоречила темным глазам.
– Это Анабель, – сказала миссис Эрим, – жена Майлса Рэдберна.
Трейси смотрела на картину и ждала, когда комната перед ее глазами перестанет качаться. Она догадывалась, что такое сильное чувство придет, но не подозревала о существовании портрета и не подготовилась к встрече с ним.
– Вот вам одна из причин, по которой его книга никогда не будет закончена, – спокойно сообщила хозяйка. – Вам, наверное, уже известно о трагической смерти миссис Рэдберн три месяца назад. Тень ее самоубийства тяжелым грузом лежит на всех нас. Ваш мистер Хорнрайт рассуждает как прагматик: сколько страниц в рукописи, сколько копий нужно будет сделать с набросков мистера Рэдберна и так далее. Для того чтобы убедить Майлса Рэдберна взяться за книгу, он много тут слов произнес о целебной силе работы, но мистер Хорнрайт не знает жестокой правды о тени самоубийства.
Трейси внезапно отвела взгляд от картины. Комната перестала качаться.
– Что вы имеете в виду, когда говорите «правда»? – поинтересовалась она.
– Это вас не касается, – грубовато ответила миссис Эрим. – Ваша обязанность – вернуться домой и убедить мистера Хорнрайта, что книги не будет. Все остальное, что здесь происходит, вас не должно интересовать.
Трейси поняла причину, по которой миссис Эрим пригласила ее в яли. Если ей и разрешат остаться, то с одним условием: она должна будет плясать под дудку хозяйки.
– Вы настроены против книги, миссис Эрим, – парировала Трейси. – Но объясните, пожалуйста, почему?
Француженка пожала плечами.
– Как я уже сказала, я реалистка. Для человека, который был прекрасным художником, эта работа – просто способ зарыть себя заживо… Это даже смешно, что решать такую серьезную проблему прислали почти ребенка.
Трейси вновь посмотрела на картину.
– Вы хотите сказать, что он очень сильно любил жену и не может теперь жить без нее? Что искусство потеряло для него всякий смысл?
На мгновение лоск показного спокойствия дал трещину, и розовые щеки миссис Эрим вспыхнули ярким румянцем.
– Что за абсурд! Вы же ничего не знаете и не понимаете. Конечно, в последние годы семейной жизни Майлс не любил ее. Миссис Рэдберн обладала скверным характером и была сверх всякой меры порочна. В конце концов мистер Рэдберн начал даже презирать жену, хотя ему трудно признаться в этом самому себе. Поэтому он и предпочитает смерть жизни. Он похоронил себя как художника в этой бессмысленной работе задолго до смерти жены.
Не в первый раз Трейси Хаббард слышала жестокие и резкие слова о своей сестре. Но даже несмотря на то, что Трейси перестала быть обожающей старшую сестру малышкой и достаточно хорошо понимала жизнь и людей, чтобы признать, что Анабель была далеко не совершенством, она отказывалась верить в порочность сестры. Что-то тут было не так, и эта загадка мучила ее наряду с вопросом, не могла ли она сделать больше того, что сделала? Не могла ли предотвратить финал трагедии?
– Почему она умерла? – наконец отважилась задать вопрос Трейси. – Зачем молодой женщине, у которой все было, кончать жизнь самоубийством? Да к тому же еще и такой красавице!
Как только эти слова слетели с ее губ, Трейси прикусила собственный язык, поняв, что зашла слишком далеко и никогда не получит ответ на столь однозначно поставленный вопрос. Она забыла об осторожности, что дало закономерный результат: в глазах миссис Эрим неожиданно вспыхнуло подозрение.
– Проводить параллели между красотой и счастьем типично детская манера, – ответила Сильвана Эрим. Только она, казалось, не обратила внимания на тот факт, что ее собственная жизнь опровергала это утверждение. – Вы поступите мудро, если займетесь тем, ради чего, собственно, приехали сюда. Вынуждена снова вам напомнить, что личные проблемы мистера Рэдберна вас не касаются. Я права, мисс Хаббард?
Настало время сделать шаг назад и вернуться за линию, которую Трейси только что так неосмотрительно переступила.
– Конечно, его личные проблемы не мое дело, – покорно согласилась она. – Просто портрет произвел на меня сильное впечатление.
– Я показала вам портрет только для того, чтобы вы поняли всю неуместность и бессмысленность своей миссии. Вы поступите очень мудро, если не проговоритесь мистеру Рэдберну, что видели его.
Трейси чувствовала, как горят ее щеки. Она вновь ощутила себя маленькой девочкой, которая получает нагоняй от взрослых и боится сказать хотя бы слово в свое оправдание. Прежде чем она смогла что-нибудь ответить, в дверь постучали. Послышался взволнованный голос Халиды, говорившей, естественно, по-турецки.
Миссис Эрим немедленно вывела Трейси в кабинет и закрыла за собой дверь в спальню.
– Он идет. Я представлю вас и уйду. Если захотите заказать билет домой, скажите мне. Я с радостью помогу.
Трейси пожалела, что у нее так мало времени, чтобы прийти в себя после впечатлений от портрета и разговора с Сильваной Эрим. Ей казалось, будто на нее наклеили ярлык с именем и фамилией. Сейчас она с радостью воспользовалась бы любимым трюком Анабель, которая умела смотреть на людей из-под опущенных век и никогда никому не открывала своих мыслей.
Дверь в кабинет внезапно распахнулась, и на пороге появился высокий, худощавый человек. Прямая осанка и разворот плеч свидетельствовали о том, что он когда-то служил в армии. Но это и все, что было в нем бодрого. Выражение лица у него было, как у человека, давно потерявшего всякий интерес к жизни. Его нельзя было назвать красавцем, но мужественные черты его лица несли в себе определенную привлекательность. Он выглядел старше своих тридцати восьми лет, в глазах его читалась неизбывная тоска.
– Ты хорошо выглядишь, – похвалила его, однако, миссис Эрим. – И хорошее сегодня утро для прогулки. Майлс, эта молоденькая девушка – мисс Хаббард. Ее прислали из Нью-Йорка, чтобы поторопить тебя с книгой. – В ее глазах вспыхнули огоньки интриганства. – Я оставляю вас наедине, чтобы вы обо всем договорились, – добавила Сильвана и направилась к двери.
Майлс Рэдберн молча проводил хозяйку и закрыл за ней дверь. Потом повернулся и посмотрел на Трейси невидящим взглядом.
– До сих пор не пойму, зачем Хорнрайт послал вас! – резко начал он, и Трейси заметила, что годы, прожитые в Америке, все же не погасили его британский акцент. – Еще мне непонятно, почему вы приехали сюда после того, как я написал вам в отель. Пожалуй, вам лучше присесть и объяснить мне, что стоит за всей этой ерундой.
Трейси села у стола, возмущаясь про себя, что миссис Эрим так бесцеремонно назвала ее «молодой девушкой». Даже в детстве она нередко чувствовала себя старше Анабель. Майлс Рэдберн подошел к столу. Его руки набивали табаком из мешочка трубку, сделанную из корня верескового дерева, безразличные глаза больше не смотрели на собеседницу. Он быстро оценил ее, понял, что она не имеет абсолютно никакого значения для него и тут же, казалось, забыл о ней. Столь пренебрежительное отношение вновь возмутило Трейси Хаббард, но она взяла себя в руки и решила отныне думать только об одном: как уговорить этого человека разрешить ей остаться.
Раскурив наконец трубку, Майлс Рэдберн беспечно сдвинул кипу бумаг на край стола, сам устроился на другом углу и принялся покачивать длинной ногой. Из трубки к потолку потянулся голубоватый дымок с довольно приятным запахом.
– Можете начинать, – повелительно сказал он. – Выкладывайте свою историю. Я пообещал Сильване выслушать вас. Но только выслушать и ничего больше.
Трейси выпрямилась и посмотрела прямо ему в глаза.
– Мистер Хорнрайт считает, что вы работаете над очень нужной, важной и в высшей степени интересной книгой. Турецкие мозаики занимают выдающееся место в истории мирового искусства, и…
– Пощадите! Ради Бога, избавьте меня от этих рекламных текстов, – прервал ее Майлс Рэдберн. – Я сам прекрасно знаю, почему делаю то, что делаю. Меня интересует совсем другое: что вы здесь делаете? Я предложил Хорнрайту прислать мисс Бейкер. Вы что же, считаете, что можете заменить ее?
Трейси была сыта по горло пренебрежением к себе… Сначала миссис Эрим, теперь этот холодный и несимпатичный сноб.
– Вы еще не готовы к тому, чтобы вами занялась мисс Бейкер! – вспылила она. – Стоит ей бросить только один взгляд на это… на этот беспорядок!.. и она отправится прямиком домой. Думаете, ей захочется ковыряться в этих горах? Да она исчихается, если залезет в них! – И Трейси жестом, выражающим насмешку, показала на обеденный столик, на котором гора бумаг достигла опасной высоты и в любую минуту грозила обрушиться вниз, как снежная лавина.
Рэдберн сердито посмотрел на нее серыми глазами, в которых даже при большом желании трудно было отыскать хоть искорку теплоты. Все-таки в нем еще остались человеческие эмоции, подумала Трейси, хоть злиться он пока еще не разучился.
– Я могу найти все, что мне требуется, в течение нескольких секунд, – заявил художник. – И не хочу, чтобы кто-то посторонний устраивал мне тут беспорядок.
– Устраивал вам тут беспорядок! – насмешливым эхом откликнулась Трейси, забыв, что она должна уговаривать, задабривать Рэдберна и даже льстить ему. – Никогда в жизни не слышала ничего глупее. Посмотрите… нет, вы только посмотрите на это!
Трейси, как маленький циклон, вскочила со стула и сунула обе руки в бумажную гору на столе. Пару секунд гора дрожала, потом большая часть бумаг съехала со стола и рассыпалась по полу у ее ног. Негодование покинуло ее так же быстро, как и пришло, и она с ужасом уставилась на разрушение, вызванное собственными руками, не осмеливаясь поднять глаза на Майлса Рэдберна.
Долгое, не сулящее ничего хорошего молчание неожиданно нарушил громкий звук. Майлс Рэдберн чихнул и… уже не мог остановиться. Он чихнул еще дважды, громко и яростно высморкался, хотел было что-то сказать, но это у него не получилось, и он быстро и оглушительно громко чихнул еще четыре раза подряд.
Неожиданно в памяти Трейси Хаббард возникла картина из далекого прошлого. Она вспомнила разгневанное лицо своего отца и с трудом подавила неожиданный приступ смеха.
– Вы ведете себя точь-в-точь, как мой отец! – воскликнула девушка. – Он тоже не разрешал никому ни до чего дотрагиваться в его кабинете, но никогда не мог ничего найти, хотя утверждал обратное. Только я одна могла поддерживать хоть какое-то подобие порядка у него на столе. Так что в этом смысле я обладаю кое-каким опытом, который может быть полезен и вам.
Приступ чихания постепенно начал проходить, и мистер Рэдберн взмахнул платком.
– Для начала, – сухо заявил наконец он, – можете собрать то, что сбросили на пол.
– И куда вы посоветуете мне все это складывать? – рассудительно осведомилась девушка. – Неужели опять на вершину горы?
Яркий румянец разлился по лицу мистера Рэдберна, на лбу его заблестели капли пота. Неожиданно Трейси стало его жалко. В конце концов, мелькнула у нее мысль, окрашенная слегка извращенным чувством юмора, которое напоминало о себе почему-то в самые неподходящие моменты: как еще можно поступить с агрессором, который вел себя так возмутительно, как она?
– Простите, – робко извинилась она. – Но ваши мысли были где-то далеко, а мне нужно было заставить вас выслушать меня, хоть как-то обратить на себя ваше внимание. Я уверена, что смогу принести вам пользу. Напрасно вы боитесь, что я стану вам мешать. Мне нравится наводить порядок, я не болтушка и вообще тихоня. Вы можете считать, что меня здесь вообще нет. К тому же ваша книга имеет для меня лично очень большое значение. Слишком высоки ставки…
– С какой стати меня должны интересовать ваши ставки? – возмутился Рэдберн. – Я вас сюда не звал.
Трейси продолжила, будто не слышала его:
– Я уже пару лет проработала во «Взгляде». Мне страшно нравится эта работа, скучать там не приходится. Все время происходят разные интересные события. Когда-нибудь, если от меня будет толк, мне позволят заниматься самостоятельной редакторской работой. Я умоляла мистера Хорнрайта поручить это задание мне. Я считала и считаю, что могла бы помочь вам навести порядок перед приездом мисс Бейкер. Если я вернусь обратно с пустыми руками, скорее всего меня выгонят из издательства. А если я вернусь на следующий же день после прилета в Турцию, меня выгонят наверняка.
Все, что она сказала, было правдой. Пусть и неполной, но, во всяком случае, звучало довольно убедительно.
– Я отказываюсь брать на себя такую ответственность, – решительно заявил Рэдберн. – Ваши проблемы меня совершенно не касаются.
Трейси почти с жалостью посмотрела на него. Он напоминал ей человека, которого лишили разом и света, и тепла. Она отвернулась и опустилась на колени. Под столом оказалось пустое место, и девушка начала аккуратно складывать туда разбросанные вокруг нее страницы, одну за другой. Печатный текст Трейси складывала в одну стопку, листы копирки – в другую, наброски мозаик – в третью. Отдельное место она отвела уже законченным рисункам изразцов и мозаик. Майлс Рэдберн встал из-за стола и принялся нервно ходить по комнате туда-сюда у нее за спиной, но Трейси даже не оглянулась.
– У меня очень вспыльчивый характер, – наконец буркнул он. По тому, откуда раздавался голос, Трейси определила, что он стоит сейчас у дверей, ведущих на веранду, и смотрит скорее всего на чертежную доску. – Мне часто не хватает терпения, и я не испытываю особой потребности в женском обществе. Я стараюсь сдерживаться со слугами, но вас, если вы чем-нибудь меня разозлите, я могу сильно отругать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38