"При, милый, при! усмехаясь, подумал Цветков. - Всем чертям назло". Он подмигнул кусту.
Потом Цветков уселся к столу и закурил. Он выработал в себе привычку резко переключать мысли на другое, так, что прежние мысли начисто уходили, захватив с собой все настроения и волнения, с ними связанные. Впрочем, может быть, помогало этому то обстоятельство, что дел и забот у Цветкова всегда хватало, и все они волновали его, все требовали внимания.
...Цветков курил и думал о Шурке. Что с ним делать? Жена каждый день твердит: "Бандитов всяких воспитываешь, а собственным сыном не интересуешься". Ну, это уж перебор, конечно. Но и в самом деле - Шурка стал груб, ленится учиться, вот и курить потихоньку начал. Парень кончает одиннадцатый класс, надо о жизни думать, а он только футбол признает и никаких других интересов. Другие ребята - кто в математических олимпиадах участвует, кто коллекции букашек и бабочек собирает. Вон приятель его, Стасик, тысячи их собрал, книги какие-то читает. А Шурка... Один ветер в голове. А парень неплохой, добрый, честный, это уж он, Цветков, точно знает. Но и воли собственной нет у Шурки. Хороший приятель завелся - и он, Шурка, хороший. А попадется приятель похуже - и Шурка за ним потянется. Ну, как воспитать волю у парня, самостоятельность? Чтобы сам влиял на других? Черт знает что!..
Цветков с досадой размял окурок в пепельнице и поглядел на часы.
Итак, это дело с портсигаром. Странное дело. Украл его кто-то из посетителей. И в книгу, конечно, не записался. Это ясно. Семьдесят четыре человека надо перебрать, это же семьдесят четыре пары глаз! Может, кто чего и видел. И потом надо уточнить с их помощью время исчезновения портсигара. Но из этих людей пока установили только половину. Адская работа. К примеру, некий Плетнин, пенсионер. По Москве их оказалось сто сорок четыре, этих Плетниных, пенсионеров. Кто из них был в тот день в музее? Или Прошин какой-то, студент. Этих Прошиных еще больше. Лосев и еще двое сотрудников с утра до ночи сидят в Центральном справочном бюро. Откаленко там тоже копался вчера полдня. А потом гонял по городу на машине.
В комнату без стука вошел Лосев. Аккуратный, легкий, изящный. А устал. Видно, что устал.
- Федор Кузьмич, через час будет у вас пенсионер Плетнин. Отыскали мы его. - Пухлые губы Виталия были строго сжаты, но глаза под длинными ресницами довольно блестели. - А потом придет...
Цветков невольно улыбнулся в ответ.
- Ну, давай сюда Откаленко и других.
- Идут уже.
- Вот и договоримся обо всем. К вам небось тоже люди придут?
- А как же? Человек двадцать сегодня пропустим. Которых установили.
Виталий опустился на стул около стола, за которым сидел Цветков, и деловито закурил.
- Много тянешь, - неодобрительно заметил Цветков.
- Говорят, лучше пить, - улыбнулся Виталий. - Не так вредно. Но работе больше мешает.
"Чего-то он все эти дни улыбается, - подумал Цветков. - Прямо-таки сияет весь. Вроде по работе сиять пока нечего".
Вошел Откаленко. И опять Цветков поймал себя на том, что любуется своим помощником. Хорошие попались ему ребята! Философы, конечно, насмешники, но положиться можно. Тянут. Конечно, могут и не туда иной раз потянуть...
Откаленко сел и тоже закурил.
В комнату зашли еще несколько сотрудников.
- Можно ассамблею открывать, - сострил Виталий.
В комнату Цветкова кто-то осторожно постучал.
Вошел худощавый, высокий, небрежно одетый человек со сморщенным лицом. Человек огляделся, потом представился:
- Плетнин Афанасий Акимович. Вот по повесточке явился. Лично вручили. Почте не доверили.
Он как-то крадучись подошел к столу и положил на краешек повестку.
- Садитесь, товарищ Плетнин.
Сколько человек прошло перед Цветковым за долгие годы работы в милиции! Кажется, он научился с первого взгляда уже определять, как начинать, как вести разговор. Но изредка попадались люди, которых так вот, сразу, определить было невозможно. Цветков про себя называл их "замкнутыми". Таким был и этот Плетнин. И потому Цветков медлил начинать разговор.
- Сведения получить хотите? - вкрадчиво спросил Плетнин, перегибаясь через стол.
Цветков усмехнулся: Плетнин "разомкнулся".
- Сначала хочу познакомиться, - ответил он.
Плетнин охотно закивал головой.
- Пожалуйста, пожалуйста. Сведения обо мне простые. Пенсионер. И все тут. А работал в жилищных органах. Управляющим домами. Глаз набил, будьте уверены. Старался. Здоровье губил. Сжигал, попросту говоря. И прямо скажу, из доверия не выходил.
- А потом?
- Что, извините, "потом"? - Плетнин склонил голову набок и прищурился. - А-а, насчет доверия-то? Ушел по собственному желанию. Заявленьице мое сохранилось. Проверял. Так что тут все в ажуре. Будьте спокойны. Прямо скажу, можете располагать.
- Два дня назад, Афанасий Акимович, вы в музей один заглянули, припоминаете?
- Было дело, - охотно кивнул головой Плетнин. - Достоевского Федора Михайловича музей.
- Интересуетесь?
- Ну что вы! - усмехнулся Плетнин. - Где уж там... Так зашел, по-соседски. Жена ключ унесла. Ну, деться было некуда. На улице холодно, сыро. Вот и зашел.
- Интересно показалось?
- А как же! Ведь тоже квартира. Семейство жило. Планировочка, прямо скажу, неразумная, проходные все комнаты. И мебель, конечно, непрактичная была. Это верно. А так жили ничего, метров по десять на человека приходилось.
- Личные вещи писателя видели?
- Непременно. У вас что, подозрения какие имеются? Так вы напрямик. Со мной можно.
Чем дальше шел разговор, тем все большую неприязнь вызывал у Цветкова этот человек. Но надо было говорить. Что-что, а память у Плетнина, видимо, отличная. Уж если что увидел, то, конечно, запомнил. И Цветков решительно спросил:
- Вы портсигар там не заметили? Кожаный?
Плетнин опять склонил голову набок и прищурился.
- А вам зачем?
- Да вот... украли его в тот день. Найти надо.
- Украли... - Плетнин еще больше склонил голову, почти прижал к плечу. - Гм-гм... При мне никто не крал. А то бы я непременно заметил. Но... подозрительные, конечно, были. Они всюду бывают. И потом, прямо скажу, какой там присмотр? Баба эта? Она мух считает, в мысли уходит, а не смотрит. Это я вам с ответственностью говорю!
Плетнин оживился, на пергаментном морщинистом лице его выступил легкий буроватый румянец. Сощуренные глаза заблестели.
- Ее непременно уволить надо, раз такое дело. И с характеристикой! Потом руководство там, я вам доложу. Ходит, так не смотрит ни на кого. Прямо скажу, интеллигенция! Уж я на нее насмотрелся. Уж я с ней горя хватил! Вот и эта... В очках, руки розовые, ногти, пудра там и прочее. А вот святыню не уберегла. Руководство, прямо скажу, не соответствует, - он увлекся и говорил со вкусом. - Ну, и потом, секретно, не для разглашения. - Плетнин понизил голос и опять перегнулся через стол. - Она сказала другой там, сам слышал: "Жаловаться, - говорит, - идти больше некуда и сил нет". Чувствуете? Это как-так некуда жаловаться? У нас всюду есть куда жаловаться! И как-так нет сил? Должны быть!
Широкое лицо Цветкова окаменело, и он осторожно, чтобы не сорваться, хрипловато сказал:
- Все, гражданин. На этом кончим. Благодарю. Значит, портсигар вы видели? Своими глазами?
- Так точно.
- И в котором часу были там?
- Да часиков так, чтоб не соврать, в одиннадцать.
- Ну и все. Благодарю.
Цветков встал, но руки не протянул. Плетнин тоже поднялся и, оглянувшись на дверь, сказал:
- А настроение там нездоровое. Буду считать, что сигнал подал.
Цветков ровным голосом повторил:
- Всего хорошего.
...В это время в соседней комнате шел совсем другой разговор. Напротив Виталия Лосева сидел спортивного вида худощавый парень с живыми карими глазами, в легкой куртке со множеством "молний". Это был студент Юра Прошин.
- ...Я вам честно скажу, пришел я туда... в общем, одну девушку встретить. Достоевского я, конечно, люблю, но не до такой степени, - Юра широко улыбнулся. - Ходил, ходил и, знаете, заинтересовался. Там есть потрясающие документы! А она, знаете, не пришла...
- Ну, а портсигар-то видели?
- Конечно, видел! Да зачем вам это?
- Украли его. Вот какое дело, - вздохнул Виталий.
- Украли?! Здорово! Слушайте, надо найти! - Прошин искренне заволновался. - Давайте я вам помогу, а? Я, знаете, дружинник. Помните, того убийцу искали? Я ночи не спал. Дежурил. Вы мне можете полностью доверять.
- Спасибо, - улыбнулся Виталий. - Запомню. А ваша девушка так и не пришла?
- Нет, она позже пришла, потом. Ее задержали. Это точно. Я ей абсолютно верю. Мы, понимаете, очень друг друга любим. Это точно.
Прошина невозможно было слушать без улыбки. Он говорил с такой горячей и подкупающей искренностью, что Виталий, как-то незаметно для самого себя перейдя на "ты", улыбаясь, сказал:
- Ты отличный парень. И здорово у вас, видно, все получилось. Желаю счастья, - он невольно вздохнул.
- Эх, - в свою очередь, вздохнул Прошин. - Я ведь тоже собирался на юридический. Но вот из-за Ленки пошел на филологический. Интересно, конечно. Но перспектива не та!
- Это, брат, ты уж зря. На такие жертвы пошел.
- Люблю ее очень, - сокрушенно покачал кудлатой головой Юра. - С ума просто сойти. Отец вот смеется, говорит: "Женитесь". А мама говорит: "Рано". Да чего это я! - вдруг опомнился он и с азартом воскликнул: Слушайте! Я еще свидетелей найду! Я точно время помню. В одиннадцать ноль-ноль пришел и каждую минуту на часы смотрел. Ленку ждал. А ушел в двенадцать сорок пять. Только чтобы на лекцию не опоздать. Точно!
...Люди шли целый день.
Час спустя Виталий уже беседовал с пожилой приветливой учительницей Раисой Павловной Смурновой. Она собиралась вести в музей своих ребят и предварительно пришла сама. Раиса Павловна готова была без конца говорить об экспонатах музея. Полное румяное лицо ее при этом светилось тихим восторгом и только где-то в самой глубине глаз почему-то пряталось беспокойство. Виталию даже показалось, что и говорит она так много еще и потому, что боится услышать главный вопрос, ради которого - она понимала и пригласили ее в милицию. Уловив это, Виталий медлил с этим вопросом, недоумевая и прикидывая про себя, что бы это могло означать. Может быть, она что-то видела, что-то знает... Но если так, то крутить тут нечего. И Виталий, не очень деликатно перебив собеседницу, сказал:
- Вот что, Раиса Павловна. В тот день из музея был украден личный портсигар Достоевского. Вы-то уж понимаете, какая это потеря.
- Что вы говорите?! - она всплеснула руками. - Это ужасно! Это... это отвратительно! Какое кощунство!
- Вот и помогите нам найти его.
- Я?!.
Виталий усмехнулся.
- Да вы не пугайтесь так. Нам только надо знать, видели вы этот портсигар или нет.
И он внутренне весь напрягся, ожидая ответа: поведение учительницы, ее испуг показались ему неискренними. Действительно, при последних его словах лицо Раисы Павловны стало как-то неуловимо изменяться. Сначала с него стерлось добродушие и восторженность и появилась растерянность, потом испуг, и, наконец, оно затвердело в решимости, стало сухим и замкнутым. Раиса Павловна секунду помедлила и сказала непререкаемым тоном, каким, вероятно, говорила с плохим учеником, в сотый раз не выучившим урока:
- Я вам сугубо неофициально могу сказать, что этот злосчастный портсигар я видела. Но имейте в виду, больше я никуда не пойду и нигде этого говорить не буду. А уж в суд и подавно.
- Да в чем дело, Раиса Павловна? - удивленно спросил Виталий.
- Вы еще спрашиваете?
- Ну конечно.
- Как будто вы не знаете, как "они" мстят! Мне рассказывала приятельница. Бритвой! На глазах у всех. Да, да! И не говорите мне ничего! - поспешно воскликнула она, видя, что Виталий собирается возразить. - Вам надо найти! А о людях вы не думаете. Так вот, я принципиально не вмешиваюсь в подобные дела. И детям не позволяю. Да, да! Я вот недавно видела, как один залез в карман. И я немедленно вышла из троллейбуса. Немедленно! И не боюсь в этом признаться.
- Но, Раиса Павловна, - проговорил ошеломленный Виталий, - ваш гражданский долг...
- Мой гражданский долг, - снова непререкаемым тоном перебила она его, - воспитывать честных людей, а не ловить жуликов. Кстати, нынешняя литература далеко не всегда нам помогает в этом. Эти ужасные книги о шпионах, о жуликах. Эти "звездные" мальчики... Впрочем, вас все это, вероятно, не волнует.
- Нет, меня это волнует! - вспыхнул Виталий. - Это же касается моей работы. А она полезна, она нужна. О ней надо писать!
- Я вашей работы не касаюсь. Но и вы... В общем, - сухо прервала сама себя Раиса Павловна, - здесь этот разговор неуместен. У вас есть еще ко мне вопросы, или я свободна?
- Вы свободны.
Раиса Павловна, поджав губы, встала. У самых дверей она повернулась к Виталию и холодно сказала:
- Там, в коридоре, дожидается какой-то мальчик. Неужели вы его тоже будете втягивать в свои дела? Это, по-вашему, педагогично?
И, не дожидаясь ответа, она вышла из комнаты.
Мальчика звали Коля Рощин. Он восторженно смотрел на Виталия и с воодушевлением рассказывал:
- Я туда на спор пошел, с Володькой Белопольским. Школа наша рядом. Он говорит: "Слабо два часа в музее просидеть". А я говорю: "Подумаешь, и больше люди сидят". А он говорит: "То научные работники сидят, а ты и пяти минут не просидишь". Я и пошел. Час сидел!
- Целый час? - рассмеялся Виталий.
Ему было удивительно приятно после трудного разговора со Смурновой болтать с этим вихрастым мальчишкой, в глазах которого он читал неугасимое восхищение и зависть.
- Ага, целый час, - ответил Коля и неожиданно спросил: - А пистолет у вас есть? Какой системы?
Виталий, усмехнувшись, показал ему пистолет, и Коля жадно впился в него глазами.
- Силен! - со вздохом сказал он и с напускной небрежностью добавил: Мы, между прочим, с Володькой давно решили к вам работать идти. Память усиленно тренируем и наблюдательность.
- Вот я сейчас и проверю твою наблюдательность, - сказал Виталий. Ты личные вещи Достоевского видел, на столе, под стеклом?
- Ясное дело, видел.
- А портсигар там был?
- Это какой?
- Ну, кожаный такой, старенький.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32