– Это я уже понял. – Затем, помолчав, добавил: – Так что не беспокойся, с ней все будет хорошо.
Тревис опустил глаза:
– Надеюсь.
«Боже, какая она бледная!» – думал Джордан, глядя на спящую Слоун. Обычно у нее был такой прекрасный цвет лица, что она не нуждалась ни в каких специальных косметических средствах, но теперь его покрывала смертельная бледность. Оно было таким же белым, как подушка, на которой лежала ее голова. Спала Слоун беспокойно, то и дело вздрагивала и бормотала что-то невнятное. Наверное, перестали действовать успокаивающие препараты. Это означало, что Слоун скоро придет в себя.
Джордан сел на стул рядом с постелью и стал ждать. Он и понятия не имел, как сказать ей о ребенке. Она, конечно, вспомнит разговор в приемном покое и, наверное, станет упрекать его.
«А почему бы ей не упрекать меня, черт возьми? Я и сам не перестаю упрекать себя во всем, что случилось. Мне ни в коем случае не следовало брать Слоун с собой. Доктор совершенно ясно сказал, что ей нужен покой. Надо было стукнуть кулаком по столу, но я этого не сделал, а как последний эгоист потащил жену черт-те куда, потому что мне так захотелось. Я хотел видеть ее рядом с собой. О, я, конечно, беспокоился за Слоун, но недостаточно. Надо было настоять на том, чтобы она осталась дома. А теперь уже поздно».
Слоун пошевелилась и что-то пробормотала, но Джордан расслышал не все слова, поэтому ничего не понял.
– Надо уходить отсюда, – вдруг внятно прошептала она. – Уходить… пока они не пришли…
«О чем она говорит? От кого или чего убегает?»
Джордан наклонился, обтер влажной салфеткой ее лицо и нежно проговорил:
– Все хорошо. Теперь тебе ничего не угрожает…
– У меня будет ребенок… – снова начала Слоун. – Если они нас застанут… они не должны нас застать… не должны… Господи, они же заберут моего ребенка…
«Конечно, – подумал Джордан, – она имеет в виду докторов. Думает, что доктора попытаются забрать у нее ребенка. Слоун не знает…»
– Родди, полицейские не должны нас застукать… иначе мы попадем в тюрьму… и у меня заберут моего ребенка… Родди, я не могу допустить, чтобы ребенок родился в тюрьме! Родди…
«В тюрьме? Господи! Какая околесица. И кто же, черт возьми, этот Родди?»
А Слоун в это время снился тревожный сон.
Чикаго, ноябрь, 1975
Слоун беременна на седьмом месяце, а выглядит, будто уже на сносях. На ней темно-серый костюм – брюки специальные, для беременных, и травянисто-зеленый свитер, обтягивающий большой живот. Она сидит напротив Родди Даниэльса. С этим человеком ее связывает очень многое. Разумеется, время от времени они делили постель, но в их отношениях это не главное. Они сидят в красной виниловой кабинке в небольшом грязном кафе.
– Сэмми, думаю, ты попусту беспокоишься, – сказал он, откусывая сосиску. – Полицейские нас не выследили, а у старухи просто поехала крыша. Ты понимаешь, о чем я?
– Родди!
– Ты знаешь, что это правда, – твердил он. – Она же совершеннейшая простофиля.
– Я как будто вся в дерьме, Родди.
Он громко рассмеялся:
– Брось ты, Сэмми! Дело сделано, и времени уже прошло до черта. Чего сейчас-то пугаться!
– Это не страх… вернее, не совсем страх, – еле слышно вымолвила она. – Неужели ты не понимаешь, что ребенок…
– Этот ребенок может тебе дорого обойтись. – Родди сделал большой глоток кофе. – Как ты покроешь все расходы? Найдешь работу? А как в таком положении найти работу? Даже с твоим дипломом колледжа лучшее, на что ты можешь рассчитывать в данный момент, это место официантки в такой закусочной, как эта. Или, возможно, тебе удастся пристроиться к Келли, но там, сама знаешь, слишком много не платят.
Она нахмурилась:
– Не напоминай мне об этом.
– Ты хочешь, чтобы у этого ребенка было все, верно?
– Да, и ты это знаешь. – Она начала есть. – И я хочу, чтобы это «все» включало и мать. Предпочтительно такую, которой не светит срок по статье от десяти до двадцати.
– Зря паникуешь.
– Родди, я выхожу из игры…
* * *
– Родди, я выхожу из игры… Я не хочу, чтобы мой ребенок родился в тюрьме…
Пораженный, Джордан смотрел на нее. Кто же такой этот Родди?
Почему Слоун боится, что ребенок может родиться в тюрьме?
– Когда я смогу увидеть маму? – спросил Тревис.
– Через какое-то время, – сказал Джордан. – Она еще не совсем пришла в себя. У нее не прекратились боли, так что вводят успокаивающие препараты.
– Но она поправится?
– Конечно, – быстро ответил Джордан. – Но ей придется задержаться здесь на некоторое время.
Тревис огорчился:
– Но когда же я смогу увидеть ее?
– Может быть, завтра. – Джордан похлопал мальчика по плечу. – Завтра будет видно.
Тревис неохотно кивнул:
– Ладно.
– А сейчас, я думаю, тебе лучше отправиться с Эммой домой.
Тревис хотел возразить, но Джордан опередил его:
– Здесь можно только сидеть и ждать, а это куда удобнее делать дома.
Тревис смотрел вниз, на свои кроссовки.
– Ладно.
– Если что-то изменится, я позвоню тебе, – заверил его Джордан. – Даю слово. – Он обратился к экономке: – Эмма, проследите, пожалуйста, чтобы Тревис лег сегодня пораньше.
Она кивнула:
– Мистер Филлипс, не смею советовать вам, но вы тоже должны хоть немного отдохнуть.
– Да, – устало отозвался он. – Я отдохну… как только выяснится, что с моей женой все в порядке.
Эмма улыбнулась:
– Уверена, все будет хорошо.
Джордан смотрел им вслед, пока они не скрылись в лифте. «Не Тревис ли тот ребенок, который мог родиться в тюрьме?»
Слоун открыла глаза. Вначале все расплывалось, она различала лишь светлое и темное. Рот был как будто набит ватой. Вначале Слоун не удавалось выговорить ни слова.
– Воды…
Над ней кто-то наклонился, заслонив ослепительно белый свет, от которого ее лицу было тепло. Она не знала, кто это. Потом ощутила знакомый запах одеколона.
– Джордан…
– Я здесь, любовь моя, – нежно отозвался он.
Наконец все стало отчетливым.
– Где я? – спросила Слоун слабым голосом. «В госпитале. Я все еще в госпитале. Значит, произошло что-то ужасное». – Ребенок…
– Ш-ш-ш. Тебе нельзя волноваться.
«Он что-то от меня скрывает. Это видно по его глазам».
– Джордан… что с ребенком?..
– Доктор говорит, что ты скоро поправишься. – Он ласково коснулся ее лица, погладил волосы.
«Что с моим ребенком? – кричало все у нее внутри. – Скажи мне!»
– Ребенок…
Тишина.
– Почему ты… не говоришь мне? – Слоун уже знала, но не хотела верить в это.
Джордан отвел глаза:
– Ребенка… ребенка не будет.
Хотя Слоун уже знала это, ей нужно было время, чтобы свыкнуться с этой мыслью.
– Как это не будет? Что, его у меня забрали? И ты позволил им сделать это?
– Нет. – Джордан решительно замотал головой. – Я не позволял им ничего…
– Ты сам говорил! – Слоун заплакала. – Ты сказал, что дашь разрешение на то, чтобы…
Он посмотрел ей в глаза:
– Я сказал только, что сделаю все необходимое, лишь бы спасти твою жизнь!
– Будь оно все проклято.
– Но ты умерла бы!
– Будь оно все проклято, – вяло повторила она, не глядя на него.
– Тебе не прерывали беременность, – наконец сказал он.
Слоун тяжело вздохнула:
– Но ты же сам сказал.
– Я ничего не говорил… и никакого согласия не давал. – Джордан помолчал. – Я подписал бы все, что угодно, да, но оказалось, что я действительно не имею на это права – такое согласие может дать только мать. – Он отошел к окну. – А кроме того, это все уже не имело смысла, поскольку у тебя случился выкидыш, прежде чем доктора смогли что-то предпринять.
Слоун отвернулась, чтобы он не видел ее слез. Ребенок был последней надеждой Слоун. Только так удалось бы доказать, что возраст не имеет значения. Она старалась для Джордана и потерпела поражение.
«Не надо было выходить замуж».
Джордан привез Тревиса в госпиталь, как только доктор Холси позволил Слоун принимать посетителей. Пришли Кэти, Адриенна, Дани и Кэролайн. Джордан думал, что гости поднимут ей настроение, но посещение вызвало обратный эффект: Слоун впала в еще большую депрессию и замкнулась в себе.
Физически она быстро выздоравливала. Доктор Холси, удовлетворенный ее состоянием, сказал, что уже выписал бы Слоун, если бы не депрессия. По поводу этой глубокой депрессии доктор Холси считал необходимым проконсультироваться с психиатром.
Джордану его идея не понравилась.
– Конечно, она в депрессии, – согласился он. – Женщина только что потеряла ребенка, что ж тут удивительного. Но вряд ли у нее из-за этого разовьется шизофрения.
– Я и не предполагаю ничего подобного, – возразил доктор. – Однако депрессия вызвана не столько тем, что ваша жена потеряла ребенка, сколько тем, что она отказывается принимать этот факт.
– А чего вы ожидали? – Раздраженный, Джордан сунул руки в карманы брюк. – Прошла всего-навсего неделя. Признаться, я и сам до конца не осознал этого.
– Но ваши ощущения, мистер Филлипс, существенно отличаются от того, что испытывает ваша жена, – заметил доктор. – Депрессия матери, потерявшей ребенка, вполне нормальное явление. Еще бы, такое горе! Но в обычных обстоятельствах постепенно происходит адаптация, пациентка находит в себе силы справиться с этим горем. В случае же с вашей женой… – Он покачал головой.
– Ей просто нужно время, – упорствовал Джордан. – Пока я не уверен, что она нуждается в психиатрической терапии, и понапрасну травмировать ее не хотел бы.
– Не смею настаивать, мистер Филлипс. Я могу только рекомендовать. И советую еще раз все хорошенько обдумать.
– Доктор Холси говорит, что скоро ты сможешь быть дома. – Джордан поставил у постели Слоун стул и сел на него задом наперед, обхватив руками спинку.
Слоун поморщилась.
– Думаю, нам лучше провести некоторое время в Мунстоуне, – продолжил Джордан. – Обоим.
– У тебя что, сейчас нет игр? – равнодушно спросила она.
– Я договорился с Хиллером насчет отпуска.
– Вряд ли это ему понравилось.
– Какая разница, понравилось или нет. Это необходимо… нам обоим.
– За мной не надо присматривать, Джордан. – Слоун избегала его взгляда.
Он выдавил улыбку:
– Я знаю… но мне хочется.
– А я не хочу, чтобы за мной присматривали, – недовольно ответила она.
Джордан долго молчал, потом, тяжело вздохнув, тихо сказал:
– Я тоже потерял ребенка, Слоун. И мне больно.
– Думаешь, я не знаю? – все так же раздраженно бросила Слоун.
– Иногда я в этом сомневаюсь.
Она впервые посмотрела на него.
– Ты и я – не одно и то же.
– В чем же различие?
– Различие очень велико. Я носила этого ребенка под сердцем, чувствовала его движения, чувствовала, как он растет.
– Но это не значит, что я страдаю меньше, чем ты, – с обидой заметил Джордан.
– У меня это иначе.
– Как?
– Просто иначе.
– Я хотел этого так же, как ты. Услышав от доктора, что ребенка не будет, я почувствовал слепую ярость. Мне захотелось немедленно что-нибудь уничтожить, разрушить. Кажется, я действительно что-то разбил, не помню. – Он помолчал, вспоминая. – Знаешь, несколько дней назад я ездил в Мидоубрук. Взял там напрокат лошадь и провел день, гоняя мяч как сумасшедший, чтобы снять напряжение.
– Помогло? – безразлично осведомилась Слоун.
– Ненадолго.
– Почему ты мне это рассказываешь? – мрачно спросила она.
– Я хочу, чтобы ты знала о моих чувствах. Пойми же наконец, ребенка потеряла не только ты.
– Понимаю. – Слоун отвернулась. – Если не возражаешь, я предпочла бы побыть одна.
Это был сон или она действительно слышала детский плач?
Казалось, в соседней палате плакал младенец. Или где-то еще, но очень близко. Плач. Постоянный плач. Где же это? И в довершение ко всему было очень темно. Очень. «Я даже не вижу свою руку».
Потом темнота чуть-чуть рассеялась. Пробился неясный свет. Задвигались какие-то фигуры. Доктор… Это, должно быть, он, потому что на нем зеленый хирургический костюм. Он держал новорожденного ребенка. Ее ребенка? Слоун протянула руки к пронзительно кричащему младенцу, но доктор не дал его. Она пыталась снова и снова, но он уклонялся. «Дайте же мне моего ребенка! Мне нужен мой ребенок!»
Младенец продолжал кричать. А доктор стал постепенно удаляться. Она кричала ему вслед, просила, умоляла вернуться, но все напрасно. А младенец продолжал кричать…
Слоун вздрогнула и проснулась. Села в постели, вначале даже не понимая, где находится. Потом вспомнила. Вспомнила все. Это госпиталь. Она по-прежнему в госпитале. В родильном отделении. Дальше по коридору лежат в кровати новорожденные младенцы.
И они продолжают кричать.
Мартас-Виньярд, декабрь, 1987
Приближалось Рождество, однако атмосфера в Мунстоуне была далеко не праздничной.
Джордан уже думал, что совершил ошибку. Может, следовало прислушаться к совету доктора Холси? А что, если Слоун действительно нужна консультация психиатра? Она провела дома уже шесть недель, но заметных изменений в ее эмоциональном состоянии не наблюдалось. При этом настроение постоянно менялось. Например, один день она была подавленной и замкнутой, а на следующий – ненатурально веселой и разговорчивой. На ночь каждый день принимала снотворное, но все равно спала беспокойно. Джордан подозревал, что ей снятся кошмары. Общаться Слоун ни с кем не хотела, включая самых близких. Джордану иногда казалось, что даже с ним. Впрочем, один раз она так прямо и сказала. Через три недели после того, как Слоун выписалась из госпиталя, позвонил Гейвин Хиллер и заявил, что нужно играть в Эльдорадо. Джордан отказался. Слоун слышала их разговор и очень удивила его, сказав:
– А почему бы тебе не поехать? Ты же всегда любил играть в Эльдорадо.
– Я хочу быть здесь, с тобой.
– Поезжай, Джордан, – холодно проронила она. – Все равно помочь мне ты ничем не можешь. И никто не может.
– Может, если бы ты дала мне шанс…
Слоун покачала головой:
– Не нужно. А кроме того, мне хотелось бы побыть одной.
Она постоянно искала одиночества. Джордан стоял у окна в библиотеке и смотрел, как Слоун гуляет по саду.
Ощущение бессилия, неспособность что-либо сделать приводили его в отчаяние. Он стремился помочь, но не знал как. Черт возьми, не знал даже, как установить с ней контакт! Эта ужасная потеря должна была сблизить их, они должны были искать друг у друга утешения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38