Установка сантехники, советую всем 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Добывали огонь трением, так мне сказал Коля. От огня не отказались — спички удобней. Мы отказались от написанного, напечатанного слова, но не от слова вообще. И ничего из созданного не было упущено. У нас есть азбука, и у нас должен пройти некоторый промежуток времени, прежде чем тот, кто не умел читать, научится читать.
— Но ведь книга, — сказал Коля, — это так удобно! Взял под мышку и пошел.
— В ваших библиотеках уже хранятся миллионы томов. Попробуй их взять…
— А зачем? Все равно всего не прочтешь. Если читать непрерывно, по книге в день, и то за год только триста шестьдесят пять книг. За тысячу лет — триста шестьдесят пять тысяч книг, до половины миллиона не дотянешь,. — сказал Коля.
— Да, — вмешался начальник отделения, — и потом, у нас же тысячу лет никто не живет.
— Будут, — сказал Коля.
— Вот из-за этой тысячи лет мы к вам и попали, — заметил Дмитрий Дмитриевич.
— Я не жалею, — сказал начальник отделения, — все это неслыханно, но любопытно… Так что у вас, — обратился он к Человеку, — заменяет книгу?
— Вот это. — Человек вытащил из своих пугающе бездонных карманов плоский, похожий на удлиненную коробочку предмет и поставил его на стол.
Поверх коробочки у всех на глазах вырос студенистый, совсем прозрачный кубик. Внутри его переливались какие-то фигурки, треугольники и квадраты, переплетались змеиными хвостами какие-то значки, по-видимому, математические. Комок знаний неведомого мира дрожал внутри кубика и сверкал неожиданными сочетаниями цветов.
Начальник отделения нагнулся всматриваясь, и Коля и Дмитрий Дмитриевич также почувствовали, что не могут оторвать глаз от хаотической жизни внутри кубика.
— В нем, — Человек указал на кубик, — все, что мы знаем. Все, что знаю я. Все, что было написано, высечено, нарисовано до меня; потом сюда вошло все то, что было сделано уже на моей памяти.
— Здесь ничего нельзя разобрать, — сказал Дмитрий Дмитриевич.
— Это не читается глазами.
— Что-нибудь вроде звукозаписи? — спросил начальник отделения.
— Нет. Звуковые книги у нас были. Но звуки нами воспринимаются слишком медленно.
— Да, я обращал внимание, — сказал начальник отделения. — Глазами читаешь быстрее. Но это... — Он протянул руку к кубику, — Вы сказали, что это не читается глазами?
— А жаль, — заметил Дмитрий Дмитриевич, — жаль! Пропадают схемы, диаграммы…
— Здесь есть проекционная часть. Она легче, чем ваши проекционные фонари. Ужасно уродливые сооружения.
— А вы говорили, что вам интересно, — обиделся Коля.
— Интересно то, что ты показывал, а те то, чем ты показывал. Все может быть сделано и проще и, конечно, сложнее… Мне трудно, ваш язык недостаточно гибок.
Дмитрий Дмитриевич улыбнулся.
— Почему? Это понятно. Все новое требует новых открытий, новых законов, но затем приходит и простота. Я понял вас. Разве уход за керосиновой лампой или за древним светильником не требует больших навыков, большего внимания, чем использование электрической лампочки, в которой светится одна только нить? Но сколько нужно было сделать, чтобы открыть и законы тока и необходимость создания пустоты в баллоне, изучить свойства тугоплавких металлов и научиться сваривать металл со стеклом! Конечно, и вам пришлось пройти немало трудностей…
— Мы шли другими путями. На моей планете атомная энергия была доступней, чем у вас уголь. Это сказалось и на нашей истории.
— Доступней, чем уголь? — Начальник отделения недоверчиво взглянул на Человека. — Почему? Фу-у, черт, как во сне…
— Да, гораздо доступней, и все заключалось вот в этом растении…
Человек коснулся основания кубика. Все замерли, вглядываясь. В центре кубика появились широкие ветки какого-то растения, желтый цветок протянулся к Колиному лицу, а через секунду кабинета не стало: широкая равнина, обрамленная горами, расстилалась вокруг, и всюду тянулись заросли таких же деревьев, как и те, чьи ветви нависли над столом.
Начальник отделения огляделся и протер глаза. — Всё в этих деревьях, — продолжал Человек. — Как видите, они не высокие, у вас, на Земле, есть и покрасивей и повыше… Но в них таилась загадка, которую мы смогли разгадать, сравнительно недавно… Верхняя кора моей планеты насыщена радиоактивными рудами. В их состав входили элементы, еще не открытые вами. Вы присвоите им номера от сто двадцать первого до сто двадцать пятого. Как ни странно, но они довольно устойчивы — во всяком случае, некоторые их изотопы — и обладают значительно. менее ярко выраженной радиоактивностью, чем актиний или радий. Может быть, и мы занялись бы их свойствами гораздо позже, если бы не эти заросли. То, что вы проделываете на Земле с урановыми рудами — стараетесь при помощи своих установок обогатить один изотоп урана за счет другого, ибо в этом, насколько я знаю, и состоит, смысл приготовления ядерного горючего, — у нас издавна происходило естественным путем. Соли радиоактивных элементов.поднимались по стволам этих деревьев вместе с. другими минеральными солями, но деревья оказались особенно чувствительными к различиям между изотопами. В этом сказалось и особое свойство очень тяжелых ядер, с.которым вы еще столкнетесь на Земле… Вы, правда, уже знаете, что тяжелый водород гораздо более резко отличается от своего изотопа, обычного водорода, чем изотопы железа или кадмия. Чем ближе к концу системы элементов, тем менее резкими будут эти отличия, но все же они проявляют себя даже в химической активности. Так вот, в волокнах этих деревьев происходит отбор солей, и одни изотопы продвигаются -быстрее других; Радиоактивные элементы накапливаются в.плодах; вот, видите, красные шары на деревьях. Наше ядерное горючее не нуждалось в эаводах. Наши предки срывали эти плоды, сушили их при свете нашего Солнца и, сложив на полу пещеры, грелись возле них, пока безумец, имени которого не сохранил народ, не научился взрывать скалы золой от: этих плодов… Но пусть картинки — вы, кажется, их лучше понимаете — расскажут остальное.
Человек толкнул кубик пальцем, и красный луч про-» тянулся через всю комнату. Все -оглянулись туда, куда попал этот луч; неровный красноватый блик медленно округлился. Теперь это было солнце. Темно-красное, сильно сплющенное, необычайно большое, повисло оно над горизонтом, а вместо потолка раскинулось нежно-зеленое небо. Горы, плавно меняя очертания, ушли куда-то вдаль, а вместо деревьев заволновалась степь. Какие-то тени заплясали вокруг, обретая объем и цвет; древние, причудливо изогнутые мечи на длинных рукоятках, почти земные копья с наконечниками, сияющими позолотой, высокие шлемы, многоугольные щиты… Вокруг шел бой. И перед глазами поплыли десятки лиц, искаженных ненавистью, болью, страданием. Но вот сменились костюмы, и на шлемах воинов появились хвосты каких-то животных. Вот промчалась конница, но не кони под всадниками, а молодые слоны, худые, подвижные, с тонкой золотистой кожей, под которой играли литые мышцы.

— Звук! — тихо сказал Дмитрий Дмитриевич. — Звук! Так наши мальчишки кричат.
— Это обрывки, куски… — медленно заговорил Человек. — Обрывки нашей истории… Вон, видите маленького человека верхом на слоне? На левой руке у него железная перчатка, и он мнет ухо слону…
Словно повинуясь желанию тех, кто сидел в комнате, слон повернулся к ним. Теперь всадник стал виден яснее. Он, что-то крича, не комкал — рвал потемневшее от крови треугольное ухо своего слона, и было видно, что человек этот нетерпелив и зол, рот его кривился под сбитым набок носом…
Вдали катилась армия. Люди бежали, держась за веревки, протянутые от слонов. Сочная трава, сбитая их телами, окутывала все сверкающими капельками сока и росы; в облаках брызг осколками цветных колес засияли радуги.
Теперь все, кто сидел в комнате, почувствовали, что и их захватило это движение и они тоже неслись вперед вместе со всей армией, туда, куда указывал маленький полководец…
Река преградила путь, и сразу же — здесь была вид. на уверенная рука вождя — в воду посыпались раздутые шкуры животных со скрюченными лапами, и облепленные воинами поплыли слоны, а на другом берегу по горло в воде стояли зеленоволосые люди. Они стояли ряд за рядом; над ними застыли копья тех, кто стоял на берегу. Загорелые, стройные, обнаженные до пояса, они ждали врага…
Бой начался перед берегом. Зеленоволосые ныряли в прозрачную воду и наносили удары слонам снизу. Закипели покрасневшие волны, но уже несколько слоновьих туш прибило к отмелям, а по ним, сметая все на своем пути, взбирались воины…
Человек провел рукой над кубиком, и прорвалась плотина звуков. Вой и рев озверевших воинов, стоны раненых слонов, свист копий, лязг металла наполнили все вокруг.
Все вперед и вперед шло войско, пока не остановилось перед крепостными стенами. Показались похожие на щит гигантской черепахи ворота крепости.
Во всю высоту комнаты выросло лицо рыжего полководца; негромко, но резко произнес он несколько слов, и побежали к крепости воины в меховых серебристых куртках. При темно-вишневом свете заходящего чужого солнца было видно, как они, цепко хватаясь за неровности кладки, поднимаются вверх. Напряженно следил за ними рыжий полководец, будто ведя счет проникшим в крепость; его рука нервно ударяла по покатому черепу слона.
Появился осажденный город; заброшенная базарная площадь, усеянная обрывками разноцветного тряпья, ломтями каких-то изумрудных овощей. Забытый кем-то слоненок рвется на привязи, стараясь освободиться. Вот узкая расселина между домами. На корточках сидит уже знакомый нам воин, его блестящая меховая куртка снята и лежит рядом, а перед ним стоит чаша, напоминающая желтую скорлупу большого ореха. Синий огонек пляшет на ее дне. Откуда-то сверху спускается еще один воин;
из складок одежды он извлекает точно такую же чашу. Вот он наклоняется и ссыпает на дно лежащей на земле чаши горсть своего пламени. Потом появляется третий воин, четвертый, они проделывают то же самое. Теперь на дне чаши бушует пламя, освещая лица воинов трепещущим лиловым светом.
Дмитрий Дмитриевич встал из-за стола и подошел ближе к огню. Изображение одного из воинов закрыло его, и Дмитрий Дмитриевич пробормотал:
— Это не огонь, это холодное свечение.
— Смертники, — громко сказал Человек.
Но вот в расселину вбежал пятый воин, он тяжело дышал, за ним гнались зеленоволосые, вооруженные копьями. Воины встали, выпрямились во весь рост.
— Лица! Посмотрите! — закричал Коля.
Лица воинов в блестящих шкурах, тех, что принесли чаши с синим огнем, были страшны. Вначале они показались выкрашенными, татуированными, но уже через мгновение стали видны жуткие раны, рубцы, белые следы уже заживших язв.
Четверо воинов обхватили друг друга за плечи, шагнули вперед навстречу копьям, а тот, кто пришел последним, накрыл своей чашей синее пламя. И все вспыхнуло ослепительным светом. Звука не было слышно; было только такое ощущение, будто кто-то схватил за уши и медленно выкручивает, вырывает их… Бело-синий свет перешел в желтый, затем — в малиновый и погас, а перед глазами открылись раскаленные развалины; только вдали виднелись остатки стен. И без конца лились войска, огибая разрушенный город.
Коля закрыл лицо руками.
— Да, — сказал начальник отделения, — где уж тут с копьем против атомной бомбы!
Человек усмехнулся и снова тронул кубик. Заросли высокой травы поднялись вокруг. Бесшумно ступая, пробираются зеленоволосые. Их трудно узнать, так как теперь волосы их коротко острижены и завязаны впереди двумя пучками-рожками. Они поднимаются на плоскогорье; теперь вокруг низкий кустарник, и зеленоволосые уже идут пригнувшись, затем ложатся. Они ползут, извиваясь всем телом, как огромные змеи…
— Месть! — сказал Человек.
Он встал, хотел сказать еще что-то, но снова сел рядом с Колей.
Вверх, по руслу высохшей реки, ползут зеленоволосые. Какая-то темно-синяя трава растет по берегам, а берега все выше и выше; теперь это уже скалистые утесы. Еще немного — и впереди все белеет от рыхлого глубокого снега. Крупные снежинки слежались, они похожи скорее на белые лепестки каких-то цветов… Теперь зеленоволосые идут уверенней. За грядою гор видны столбы дыма.
С хребта открылся вид на широкую долину. Сотни костров пылают под черными котлами; тысячи людей рубят высушенные красные плоды сверкающими ножами, бросают крошево в котлы, где оно, чадя, сгорает. А невдалеке ждет группа воинов с желтыми чашами. Позади нетерпеливо переминаются на утоптанном снегу продрогшие слоны.
Странные лица у работающих. Старые и молодые, но одинаково изможденные и озлобленные, с нелепо закрученными волосами… Спины их изрублены плетью. Вот один из надсмотрщиков обходит костры в сопровождении высокого худого воина. Рабы бросают в желтую чашу: крупинки светящейся массы из чанов. Воин брезгливо, с опаской отворачивается, держит чашу на вытянутых руках, как будто боится обжечься.
Но бросились вперед зеленоволосые, и забурлила долина. Кто-то перевернул котел, и он, прочертив извилистую линию на снегу, покатился к откосу и, гремя по камням, полетел вниз. Несколько прокопченных жилистых рук схватили надсмотрщика, вырвали у него из рук плетку и швырнули его в костер. Воины вскочили на слонов и врезались в толпу рабочих. Кто-то, погрузив в кипящий котел руки, захватил горсть синей жидкости и плеснул в глаза слону, и теперь ослепленный слон несся к обрыву вместе с воином, а рабочий, погрузив руки по плечи в сугроб, дико кричал от боли и счастья.
Все больше зеленоволосых рубится в долине, и воины охраны начинают отступать. Вот горящим факелом бежит по склону вырвавшийся из рук рабочих надсмотрщик. За ним бросаются вдогонку, но слишком силен страх, и расстояние между ним и преследователями все увеличивается. А там, вдали, на красном как кровь утесе, дрожат в желтых скорлупках синие огоньки, все то. что было сделано раньше и хранилось для армии.
Руки надсмотрщика стремительно протянулись к чашам, торопливо соединили их вместе, прибавили еще горсть и еще — и вновь взрыв!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28


А-П

П-Я