Ведь мы были с ней приглашены на эту торжественную «сходку» лишь потому, что она «согласилась» бесплатно обслуживаться в салоне мадам Верхорученко. У них не получилось избавиться от Иванова и команды нетрадиционными методами — предъявив общественности труп замученного в застенках невинного человека, решили испытать на мне и Светлане тражиционный — попробовать купить. И, как видите, мы готовы были «продаться». А что?! Другие вон что и то ничего. А мы что, — рыжие?!
Официанты выставили перед нами на больших блюдах по приличному шмату нежно-розового мяса, источавщего такой восхитительный аромат, что даже у отъявленного гурмана наверняка бы закружилась от возбуждения голова. Я не утерпел, — отрезал кусок и отправил в рот. Он тотчас там растаял, вызвав обильное соковыделение и ощущение неземного блаженства.
Считая, что познания Светланы в кулинарии простираются гораздо дальше моих, спросил ее:
— Что это за штуковина?
Но, увы, её познания ограничивались весьма узким традиционным набором блюд, — от жареной картошки, до квашеной капусты. Она лишь пожала плечами. На выручку ей пришел Владислав Юрьевич.
— Это, — он произнес какое-то совершенно диковинное название, которое тут же выскользнуло из моей памяти. — А готовиться оно следуюшим образом. Берется тушка молочного поросенка, вырезается окорок, вымачивается в красном вине, приправляется специями, заворачивается в фольгу и долго томиться на слабом огне. И получается такая прелесть. — Он восхищенно взглянул на Светлану. И было совершенно неясно — то ли он восхищается вот этим вот куском бедного поросенка, то ли своими познаниями в кулинарии. Но я все же больше склонялся к тому — что моей невестой. И мне вновь захотелось сказать ему что-нибудь значительное и запоминающееся. Но он вновь меня опередил.
— А не выпить ли нам, Сергей Иванович, под это дело? — предложил этот знаток кулинарии. Я не возражал.
Выпили. Закусили. Заиграл ресторанный оркестр. И с первыми звуками музыки раздался капризный голос виновницы торжества:
— Хочу танцевать! Сергей Иванович, пригласите меня. — И прозвучало это не как просьба, а как приказ. И мне ничего не оставалось, как повиноваться.
— С огромной радостью! — ответил я, вставая. Подошел к ней подал руку. Мы вышли в проход и я хотел было взять её за талию, но она запротестовала:
— Нет-нет! Туда! Туда! — И указала в сторону основного зала. Дамочке нужен был простор для вдохновения и ощущение толпы. От выпитого шампанского лицо её раскраснелось и помолодело, глаза блестели странным лихорадочным блеском. Теперь я окончательно понял, что ей надо лечиться долго и серьезно. Иначе она плохо кончит. Ага.
Мы сошли в зал и влились в толпу танцующих. Стоило мне лишь взять её за талию, как она прижалась ко мне сильным и упругим и телом и, откинув голову назад посмотрела мне в глаза долгим многообещающим взглядом, проговорила с предыханием:
— Какой вы сильный!
Если она все это играла, то была несомненно весьма одаренной актрисой. Нет, скорее, она действительно стремилась меня охмурить. При нашем знакомстве я её чем-то очень достал, возбудив тем самым жгучий к себе интерес. И мадам решила отомстить мне весьма своеобразным образом, наивно считая, что перед её чарами не устоит ни один мужик, в том числе и следователь прокуратуры.
— Шутите, Людмила Яковлевна! — ответил я. — Нашли тоже мне Геракла.
— Я не об этом. От вас исходит такая энергетика, что прямо мороз по коже! — Она полуприкрыла веки и, глубоко вздохнув, приникла ко мне, прошептала: — Полюбите меня, Сергей Иванович!
— Как?! Прямо здесь?! — очень я «удивился».
Мои слова её отчего-то очень рассмешили. Смех долго сотрясал её сильное и мускулистое, как у мустанга, тело. Наконец, она устала смеяться и с придыханием сказала:
— Какой вы, Сергей Иванович, право... Насмешник какой. Чего придумали! Здесь!... Для этого необходима интимная обстановка.
— А мне кажется, что для Этого обстановка значания не имеет. Главное — было бы желание, а все остальное, тасазать, декорум.
— Э-э! Не скажите, — горячо зашептала мне в ухо «Миссис Соблазнительница». — Значит вы не любили по настоящему.
— Да по всякому я любил, — решительно возразил. — Легче спросить — как и где я ещё не любил. Однажды на Памире, не поверите, это случилось в кабине канатной дороги. Пока поднимались на лыжную базу, я не только успел познакомиться с одной прелестной любительницей катания с гор, но и дважды её полюбить. И все это я делал по настоящему. Ни одна ещё не обвинила меня в халтуре.
— Ах, Сережа, прекрати! — взмолилась мадам, переходя на ты. — А то я умру от смеха.
— Ни самая плохая смерть. Но я бы предпочел умереть в объятиях такой знойной женщины, как ты, золотко. — Я погладил её крутое бедро и слегка ущипнул, чем привел её в неописуемый восторг.
Я уже вывел определенную закономерность из общения с мадам Верхорученко — чем большие пошлости я говорил, тем больше это ей нравилось. И я старался удовлетворить её постоянно растущие запросы.
Кончилась музыка и я хотел вернуться, но мадам мне этого не позволила.
— Потанцуем еще, — сказала она таким тоном, каким командир отдает приказ своим подчиненным занять рубеж и окопаться. И привалясь ко мне рельефной грудью, простонала: — Ах, Сережа, я от тебя балдею!
На небольшую эстраду в углу зала взобралась худая и страшная, как осенняя распутица, девица и, гнусавя, стала что-то бессвязно бормотать о неразделенной любви. Неподалеку я увидел свою возлюбленную в объятиях этого восторженного сукиного сына. Наши оппоненты работали по полной программе.
Не успели ещё смолкнуть последние звуки музыки, как Людмила Яковлевна взяла меня за руку, твердо и решительно сказала:
— Пойдем!
И мы оказались в узком и темном коридоре, где мадам притиснула меня к стене и жадно впилась в губы. Ее жаркий язык без особого труда раздвинул мои зубы, проник вглубь меня и стал там вытворять такое, о чем я раньше лишь догадывался. Да, если бы я не был защищен любовью, то туго бы мне пришлось. Точно. Да не той любовью, которую культивирует эта «Миссис Прелюбодеяние», а настоящей, которая возвышает нас до космических высот, или низвергает в гиену огненную. Именно такая любовь была у меня на вооружении. И чихал я на прелести этой стареющей Венеры. Ни на того, блин, напала. Ага.
Мы ещё какое-то время потискили друг друга и вернулись к столу основательно помятые. Мадам взирала теперь на всех снисходительно и свысока — под её неистовым натиском пала очередная «жертва».
— А что это мы с Владиславом Юрьевичем вас нигде не видели? — «ревниво» спросила Светлана. А её прекрасные голубые глаза, устремленные на меня, смеялись и сочувствовали одновременно.
— А мы это... ходили любоваться ночным городом, — ответил я с блудливой ухмылкой, чем ещё больше понравился банковскому служащему.
И здесь я заметил на полу у ножки своего стула браслет из довольно крупных бриллиантов. С моим твердым окладом надо горбатиться долгие годы, донашивая последние шмутки и питаясь исключительно святым духом, чтобы приобрести такую вот штучку. Мои оппоненты оригинальностью не отличаются. В моей многотрудной биографии уже было такое. Однажды, когда я вот также танцевал в ресторане, в карман моего пиджака, висевшего на спинке стула, была положена довольно солидная пачка долларов. Тогда мне с трудом удалось выкрутиться из щекотливой ситуации. Неужели они повторяются и задумали нечто подобное? Нет, вряд ли. Просто проверяют меня, как любил говорить один из моих клиентов, «на вшивость». Что ж, надо не ударить в грязь лицом и оправдать их надежды и чаяния.
Я сел на стул, но сделал это так «неуклюже», что уронил со стола вилку. Поднимая её, я заодно и прихватил браслет. Вилку положил на стол. Браслет естественно — в карман. Я был отчего-то уверен, что этот мой маневр обязательно зафиксирован объективом телекамеры или, на худой конец, фотоаппарата. Мне почему-то так ка-а-ажется.
Но мои действия не прошли не замеченными не только от телеобъектива, но и банковского клерка с лицом министра финансов или фельдмаршала. Он не мог скрыть самодовольной улыбки, наполнил наши рюмки водкой, а бокалы дам — шампанским и торжественно проговорил:
— Светлана Анатольевна и Сергей Иванович, я хочу выпить за вас, за вашу новую семью. За то, чтобы вы всегда жили богато и счастливо!
Мы со Светланой не стали против этого возражать.
Вечер уже близился к своему логическому концу, когда Владислав Юрьевич спросил:
— Сергей Иванович, у вас нет желания пойти покурить?
Я чистосердечно признался, что такое желание у меня появилось уже давно. В курительной комнате было многолюдно и накурено.
— Пойдемте на улицу, — предложил Владислав Юрьевич.
Ночь встретила нас чернильной чернотой и прохладой. Небо затянули тучи. Не было видно ни звезд, ни луны. Моя бабушка отчего-то называла такие ночи сиротскими.
Закурили. После довольно продолжительной паузы Владислав Юрьевич спросил:
— Сергей Иванович, а сколько вы получаете за свою работу?
— Не скажу, — ответил решительно.
— Отчего же?
— Будете долго смеяться.
— И все же? — не отставал он.
— Где-то около четырех тысяч.
— Рублей?
— Естественно.
— Да, не жалует вас государство, — посочувствовал он.
— Это точно. Не жалует, — согласился я.
— Но ведь у вас в связи со свадьбой намечаются большие расходы?
— Это точно, — вздохнул я обреченно. — Займу у друзей. Как-нибудь выкручусь.
— В связи с этим у меня к вам есть весьма для вас заманчивое предложение.
Мой оппонент пер прямиком к намеченной цели, как атомный ледокол по ледяным торосам. Он торопливо нанизывал на крючок жирного червя, полагая, что я с удовольствием его слопаю. Святая простота! Нет, дорогой, видит Бог, но кушать эту наживку придется тебе самому. Такова участь всех дилетантов на свете. Ибо не разбираешься ты ни в тактике, ни в стратегии ведения борьбы с такими кондовыми мужиками, как Сергей Иванов. Извини, но, как говорится, каждому свое: одному — попадья, а другому — попова дочка.
— И что же это за предложение? — спросил я после некоторой паузы, связанной с размышлениями на заданную тему.
— Вы могли бы давать нашему банку юридические консультации за определенную, естественно, плату.
— Но вы ведь знаете, что нам запрещено совместительство, — возразил я.
— А я и не говорю о совместительстве. Оформим это трудовым соглашением на оказание консультационных услуг. Это ведь не запрещено законом. Кроме того это для вас будет не обременительно — пару раз в месяц, не больше. Наш банк очень нуждается в таких людях, как вы, с вашим опытом и знаниями. Поэтому, уверен, скупиться на оплату ваших услуг не будет. Так как?
— А вы уполномочены решать кадровые вопросы?
— В определенной степени. У меня хорошие отношения с управляющим.
— Вот когда вы с ним переговорите на этот счет, тогда и потолкуем.
— А в принципе? В принципе вы не против?
— Я подумаю. Посоветуюсь со Светланой, — пообещал я.
Расстались мы в этот вечер почти друзьями.
Глава шестая: Говоров. Третий «господин».
Все те же симпатичные ребята с хорошо развитой мускулатурой и с почти не тронутыми цивилизацией мозгами, которые совсем недавно едва не помогли мне стать хомо бывшими, подхватили меня по белы руки, выволокли в холл и по винтовой лестнице подняли на второй этаж. Напротив массивной дубовой двери они придали моему телу строго вертикальное положение, одернули мой пиджак, разгладили руками, и тот, кто имел преимущественное право голоса, сказал удовлетворенно:
— Порядок!
Его приятель подтвердил это кивком головы. Похоже, что он ещё не научился говорить. Хотя кое-что уже понимал, а вот говорить — не научился.
Вскоре появился их шеф — яркий представитель юрского периода, сторонник палочных аргументов в споре интеллектов. Он строго и взыскательно осмотрел меня, снял чего-то там с моего пиджака и, как только-что это делал его подчиненный, вдохновенно продекламировал:
— Порядок!
Я невольно им позавидовал. Хорошо этим ребятам живется. Факт. Все-то у них в порядке. Если бы они получили задание отправить меня прямиком в прошлое, то, осмотрев мой молодой и красивый труп, они вот так же сказали бы: «Порядок!» К моему счастью — они такого задания не получили.
Шеф, почтительно склонившись перед дверью, будто метрдотель ресторана — перед почетными гостями, осторожно постучал. Подождал, прислушиваясь. Затем приоткрыл дверь, спросил заискивающе:
— Разрешите, Виктор Ильич?!
— Чего уж там ага... Входите, — раздался скрипучий голос Сосновского.
И мы оказались в довольно просторном кабинете, выполненном в стиле барокко — пышно и помпезно. Современный Растрелли здорово над ним потрудился, чтобы заслужить одобрение олигарха. Обилие хрусталя и позолоты ослепляло. Даже письменный стол из орехового дерева с гнутыми ножками и изукрашенный позолоченной вязью был подлинным произведением и смог бы достойно представлять его автора в музее декаративно-прикладного искусства. И за этим столом, посреди этой роскоши сидел черненький плюгавенький хомункулюс (человечек), герой телеэкрана и политических скандалов, этакая ходячая карикатура Кукриниксов. Если бы меня спросили, — как выглядит современная Россия? Я бы не задумываясь ответил — как Виктор Ильич Сосновский — столь же жалко и нелепо.
Сосновский пробуравил меня насквозь черными умными глазками. Но это ему показалось недостаточным. Выскочил из-за стола, подкатил на коротких ножках, схватил меня за предплечье, помял его, будто желал убедиться — материален ли я, и только затем проговорил:
— Вот каков... Однако каков. Здравствуйте ага!
— Авэ, цезар, моритури тэ салютант! — ответил со свойственной мне иронической улыбкой.
— Чего это он того? — обратился босс к шефу службы безопасности.
Тот лишь пожал плечами, обнаружив тем самым полное незнание латыни. Потребовал от меня:
— Скажи по русски.
— Я сказал: "Здравствуй, Цезарь! Идущие на смерть тебя приветствуют!
Сосновский заливисто рассмеялся. Очевидно, ему очень понравилось сравнение с Цезарем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43