— Зря все это. Сейчас бы возглавлял какой-нибудь институт. Много мне надо, верно? Зато душа бы была спокойна.
Поистине, тимор эст эмэндатор аспэрримус (страх — самый суровый наставник). Есть надежда, что он ещё сделает из него человека. Словом, мой шеф не был героем, не обладал мужеством и достаточными физическими данными для преодоления ударов судьбы. А умственные способности теперь у него были на уровне условных рефлексов. Теперь он постоянно звонил своим многочисленным знакомым и жаловался им на мерзкую погоду, на свой желудок, который что-то там не так переваривает, на жену, дочку, но больше всего — на американцев, оказавшихся такими непорядочными. Для себя он уже твердо решил, что никаких дел с ними больше иметь не будет.
Я продолжал регулярно снабжать его дезинформацией о планах Потаева. Танину это уже было не нужно, но он был мне благодарен за «преданную» службу. В другое время и при других обстоятелствах я, возможно, ему бы по-человечески посочувствовал. Но я был разведчиком. А слабость для разведчика — слишком большая роскошь.
А мои дела шли... Если скажу — хорошо, то слишком погрешу против истины. Он шли отлично. Судите сами. У руководства ФСБ я уже умудрился схлопотать благодарность. Танин подарил мне бутылочного цвета «шевроле» и благословил квартиру. Потаев предложил стать соучредителем новой фирмы и вложить полученный миллион в весьма выгодное дело — разработку берегового шельфа на Дальнем Востоке, где, по его словам, несметные запасы нефти, что та только и ждет, чтобы мы её взяли. Я сказал — подумаю. Этот миллион долларов принадлежал не мне, а государству в лице органов ФСБ. Поэтому оно, государство, имело право решающего голоса. Но. похоже, что мои непосредственные шефы слишком перенервничали от свалившейся на головы суммы и никак не могли решить — соглашаться ли мне с предложением или — нет. А пока я положил доллары в банк того же Потаева. Мои отношения с Майей Павловной, этой современно Цирцеей делового имблешмента, продолжались. Подозреваю, что у неё когда-нибудь лопнет терпение и она превратит эту огромную толпу беснующихся хомо вульгарис в стадо свиней Точно. А пока со стороны секса я был надежно защищен — она тут же откачивала из меня все, что едва-едва нарождалось. Я бы конечно мог их, эти отношения, прекратить. Но боялся, что меня не правильно поймут. Это же надо быть круглым дураком, чтобы добровольно отказаться от такого тела. Меня сочтут — либо за полного идиота, либо заподозрят в неполноценности. И то и другое грозило личной катострофой, почти что аутодафе. Нет, я не был еретиком. Я был, как все, — среднестатистическим гражданином, только несколько удачливее, чем остальные.
Да, совсем забыл своего нового друга Веню Агахангельского — завербованного мной агента. С ним было все в порядке. Он был счаслив, как щенок при встрече с хозяином, только-что не повизгивал, и был рад мне услужить. На меня смотрел, как на икону Божьей Матери — робко и восхищенно. Клянусь! Он состоял в резерве главного командования и должен был в случае чего меня заменить. Невидимый фронт — та же война. А на войне, как на войне. Здесь ничего нельзя заранее рассчитать и предвидеть. Те, кто был в моем положении, меня поймут, остальные, надеюсь, — посочувствуют.
Теперь я был старшим помощником по особым поручениям, имел свой кабинет и даже крохотную приемную с секретаршей. Нет, это не было продвижением по службе в прямом смысле этого слова. Просто за мои «выдающиеся заслуги» в штатном расписании должность помощника генерального директора переделали в старшего помощника. А старшему помощнику полагалась секретарша. Вот и все. Моя молоденькая секретарша Оксана работала у меня всего второй день, но уже успела зафиксировать меня наверняка «втроенным» в её очаровательные глазки фотообъективом не менее двадцати раз. Входя в кабинет, она первое что делала — демонстрировала стройные и сильные, как у иноходца, ноги. Затем умудрялась обнажить в улыбке все зубы и, полуприкрыв веки, скромно, не закрывая улыбки, говорила:
— Слушаю, вас, Максим Казимирович!
Затем ресницы распахивались, накал её глаз усиливался ровно наполовину, а взгляд откровенно говорил, что выше зыбкой границы её короткой модерновой юбченки, у неё есть нечто совершенно потрясающее. Как выяснилось — ей только-что исполнилось восемнадцать. Молодая, да ранняя. Факт. Теперь можете прдставить, — какую надо иметь железную волю и выдержку, чтобы выдержать этот напор молодой и прекрасной плоти. Представили? Посочувствовали? Спасибо!
Итак, я сидел в своем кабинете за столом и от вынужденного безделья откровенно клевал носом. Время приближалось к часу пополудни и служивый люд уже суетился, собираясь пополнить свой энергетический запас: кто — в ресторанах, а кто — в забегаловках. Все зависело от положения и личного бюджета. Мне же никуда не хотелось. Тело было дремотным и вялым. Оно наслаждалось ленью, как бомж наслаждается в мягкой постели добродетельной дамы.
В это время дверь открылась и через дремоту я увидел Оксану в светящемся ореоле молодости и красоты. Она предемонстрировала мне ноги. Сегодня они выглядели куда более загорелыми, чем вчера. Похоже, что для более полного эффекта она их обработала тональным кремом.
— Максим Казимирович, уже обед, — напомнила она.
— Спасибо, Оксана! — поблагодарил я, сделав вид, что смотрю на часы. — Ты иди. А я немного задержусь.
Но она не уходила. Стояла с потупленным взором, переминаясь с ноги на ногу — разыгрывала смущение.
— Что у тебя еще? — не выдержал я этой немой сцены.
— Ой, прямо не знаю с чего начать? — пробормотала она и стрельнула в меня глазками.
— Начни с начала, — усмехнулся я.
— Дело в том, что меня сегодня вечером пригласили в «Арагви». Будет исключительно приличная компания.
— Ну и?
— А мне не с кем туда идти. А одной неудобно. Вы бы не согласились пойти?! Чисто по дружески! — Но её вгляд откровенно говорил, что дружбой здесь и не пахнет.
От подобного предложения я окончательно проснулся. Эта молодая дневная бабочка, едва вылупившись из кокона, уже твердо знала — куда направить свои породистые ноги. Это и восхищало и огорчало одновременно. Хорошо, что девушки сейчас энергичны и заряжены на результат. Уже с пеленок усвоили истину, что пэрикулюм ин мора (опасность в промедлении) и сразу берут, как говорится, быка за рога. Удручает то, что они стали слишком практичны и ещё больше — циничны. Главное — результат. А каким образом он достигнут — не важно. И кто бы что не говорил, но мне кажется, что каждый мужчина мечтает быть рыцарем и защитником для своей любимой. А от этой не знаешь, как самому уцелеть. Впору вызывать наряд омоновцев. Холодно проговорил:
— Извини, Оксана, но сегодня вечером я занят. И хорошенько, девочка, запомни — я со своими подчиненными после работы не вступаю ни в какие отношения, ни в дружеские, ни в какие иные. Если ты, золотко, не сможешь этого запомнить, то напиши памятку и постоянно носи с собой. Это убережет тебя от больших неприятностей.
Красивая «Бабочка» мгновенно превратилась в маленькую фурию, бросила на меня такой разъяренный взгляд, будто собиралась тут же, на месте, испепелить.
— Извините, — мстительно просвистела она и вылетела из кабинета.
После этого мне страшно захотелось есть, и я отправился в кафе «Диксиленд», где я обедал и где меня уже знали. Кафе находилось в пяти минутах ходьбы от офиса. К тому же здесь отменно готовили, но цены были таковыми, что желающих было не так много. Только никак не пойму — какой шутник дал кафе подобное название? Джазом здесь не пахло вообще, а американским джазом — в частности. Из колонок звучала второсортная попса, уже всех доставшая. Но это так — мелочи, а в остальном меня все устраивало.
«Мой» столик у дальней стены был свободен. Я прошел, сел и сделал официанту заказ — все по полной программе, а сверху, чтобы его порадовать, сто коньяка. Наверняка принесет восемьдесят, а это как раз то, что мне сейчас нужно. В ожидании заказа раскрыл «Коммерсант», купленную мной по дороге сюда, и стал читать.
Минут через пять к моему столику бесшумно приблизился метрдотель и, наклонившись, заговорщицки, будто опасался разгласить государственную тайну, прошептал:
— Вы — Максим Казимирович?
Отпираться было бесполезно. Мое инкогнито раскрыто. А потому счел за лучшее признаться:
— Да. А в чем дело?
— Вас к телефону.
Я подумал, что звонит Архангельский — только он знал, где я обедаю. Я встал.
— Где у вас телефон?
— Это надо выйти из зала и пройти до конца коридора. Дверь направо.
— Спасибо.
На двери значилось: «Администратор». Ничего не подозревая, я толкнул дверь и шагнул вглубь комнаты. В тот же миг мне на голову обрушился огромной силы удар.
«Ни все коту масленица», — это последнее, о чем я успел подумать.
Глава девятая: Козицина. Новое задание.
Вчера с Сережей подали заявление в ЗАГС. Дело конечно не в ЗАГСе, но все равно приятно. Главное — он меня любит. Неужели же случилось то, о чем я так долго мечтала?! Все ещё не верится. Правда. Еще каких-то два дня я об этом и думать не смела. А сегодня хожу как чумная от свалившегося счастья. Даже неловко перед другими. Ощущение этой неловкости усилилось, когда увидела своего бывшего мужа Вадима Сидельникова. Кстати, он первым поздравил меня с помолвкой.
— Извини! — сказала я, пряча глаза.
Он удивился, сказал:
— Тебе не в чем извиняться. Ты ведь всегда его любила. Даже тогда, когда выходила за меня замуж. Ведь так?
— Да, — кивнула я.
— Я это знал уже тогда, но самонадеянно думал, что могу изменить положение вещей... А теперь я искренно за тебя рад. Честное слово! Ты для меня по-прежнему — самая замечательная женщина в мире. Еще раз поздравляю! — Он обнял меня и расцеловал в щеки.
Какой он все же замечательный человек! И вообще, мне очень везет на хороших людей.
Сережа не упустил случая, чтобы не пошутить. «Строго» спросил женщину, принимавшую у нас заявление:
— А вы до какого возраста принимаете заявление?
— Как это? — растерялась та.
— Говорят, что вышел Закон принимать заявления только до сорока лет. Это так?
Женжина недоверчиво посмотрела на него, стараясь понять — шутит он или нет. Но его лицо было бесстрастным и невозмутимым.
— Нет такого закона, — ответила она. — Уверяю вас.
— Вы это точно знаете?
— Абсолютно.
— Тогда объясните вот этой гражданке. Она только-что уверяла, что вы у меня не примите заявление.
Она отчего-то осуждающе посмотрела на меня и принялась объяснять насколько я заблждаюсь. А я едва сквозь землю не провалилась со стыда. Из всего этого поняла лишь одно — у меня впереди подобных сцен ещё много будет и мне надо как-то адаптироваться.
И все же у меня было такое ощущение, будто что-то потеряла, будто ушло из души что-то важное и нужное для меня. Может быть потому и мечты мои стали более приземленные, более практичны. Если раньше я была Марианной, виконтессой Дальской, живущей в таинственной и прекрасной Вергилии, безумно, но безответно влюбленной в мужественного рыцаря Ланцелота, то теперь я была майором милиции Светланой Козициной и мечтала съездить со своим возлюбленным в очередной отпуск на юг или ещё лучше — на Байкал. Только вряд ли это скоро случится — он слишко глубоко и слишком надолго завяз в этом уголовном деле.
При воспоминании о деле, сердце сжалось тревогой за него. Сейчас ему противостоят куда более серьезные противники, чем прежде. Но и тогда он не уберегся от двух снайперских пуль в спину. Нет, я обязательно должна быть рядом с ним. Обязательно!
Утром, когда мы пили кофе, я спросила:
— Сережа, а почему ты против моего включения в группу?
— Не говори глупостей, — пробормотал он, отводя взгляд. — Кто тебе сказал, что я — против?
Есть люди, которые совершенно не умеют лгать. Сережа — из таких. Сейчас у него было до того растерянное и глупое лицо, что я невольно рассмеялась.
— Рокотов сказал.
— Дурак он — ваш Рокотов и не лечится. Язык, как помело. А что это ты, интересно, смеешься?
— У тебя такой смешной вид.
— Вот когда истина открылась в своей ужасной наготе! Я давно подозревал, что ты согласилась выйти за меня замуж не просто так, а с вполне определенной целью. Теперь у меня появились доказательства. Тебе понадобился личный шут, который бы тебя развлекал.
Все его попытки уйти от прямого ответа были наивны и я решила в корне их пресечь.
— Так ты, значит, — не против?
— Чего — не против?
— Не против включения меня в свою группу?
— А я разве это говорил? Странно. У тебя не иначе — звуковые галюцинации. Похоже, что всему вашему управлению надо обратиться к врачу.
Его способность уходить от прямого ответа начинала меня забавлять. Интересно, я что он скажент на это:
— Так ты, что — против?
— Против чего?
— Послушай, Сережа, перестань ваньку валять! — начала я заводиться. — Я хочу работать в твоей группе. И я буду в ней работать. Понял?
Лицо его стало серьезным, даже злым.
— Понял. Только не понял — почему? Хочешь укоротить мой срок пребывания на этой славной планете?
— Ну знаешь! — задохнулась я возмущением. — Сказать такое!
— Я-то знаю. Знаю скольких лет мне стоило твое прошлое пленение этим сукиным сыном. А вот ты этого, похоже, не знаешь. Тебе мало, видите ли, рядовых будней, подавай именно героические.
— В каждой работе есть свои недостатки.
— Ничего себе — недостатки, да?! И вообще, зачем тебе все это нужно? Володя говорит, что в управлении по делам несовершеннолетних появилась хорошая вакансия. Мне кажется это бы тебе очень подошло. Ты любишь возиться с подростками.
— А почему ты сам не идешь на прокурорскую должность?
— Я? Я — это другое дело.
— Трепачи вы мужики! Только болтать любите о равноправии, а как до дела, так — «Что положено Юпитеру, не положено — быку».
Сережа решил весь наш разговор свести к шутке. Встал, обнял меня за плечи.
— Так ты равноправия захотела?! Я тебе сейчас покажу — равноправие!
Но я здорово обиделась. Чувствовала — ещё чуть-чуть и разревусь, как последняя дура.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43