в волосах и на шее сияли бриллианты. Роль посаженого отца была предназначена самому принцу Беневенто.
Гортензия Бонапарт провела с Марисой два последних часа, помогая ей одеваться и шепча слова утешения. Ласковые карие глаза Гортензии, так похожие на глаза ее матери, были наполнены слезами сочувствия, которые она тщательно утирала, не желая огорчать подругу еще больше. Среди всех одна лишь Гортензия понимала, что значит выходить замуж по принуждению и без любви, с сердцем, отданным другому.
Мариса то и дело приходила в негодование, не обращая внимания на попытки подруги ее успокоить.
– Не хочу! Ему меня не сломить! Из всех мужчин на свете он последний, чьей женой мне бы хотелось стать. Как я могу смириться и позволить выкручивать себе руки? Я откажусь отвечать на вопросы священника. Пускай все знают, какое отвращение вызывает у меня подобный союз!
Лицо, смотревшее на нее из зеркала, казалось чужим. Она видела белую как полотно, насмерть перепуганную незнакомку; красные пятна на щеках и ярко подведенные губы делали из нее жалкое подобие куклы Коломбины. Только огромные сверкающие глаза говорили о том, что жизнь в ней еще не угасла.
– Не могу… – шептала Мариса.
Гортензия хватала ее за руки, проявляя несвойственную ей суровость.
– Ты должна! И ты это сделаешь. – Она перешла на шепот. – Как, по-твоему, я сама отнеслась к словам матери о том, кто должен стать моим мужем? Ни раньше, ни сейчас у нас и речи не шло о любви. Одна лишь ревность, недоверие и… О, прости меня! Я не собиралась болтать, хотя мои чувства должны быть написаны у меня на лице. Но ты должна понять: ты тоже выживешь, как выжила я! Возможно, так даже лучше для нас обеих. Когда сердце молчит, гораздо легче со многим мириться…
Мариса вспоминала горькие признания Гортензии, медленно спускаясь по широкой лестнице Мальмезона. Брачный союз предстояло заключить прямо здесь. Это будет скромный гражданский церемониал, за которым последует небольшой прием. Что ж, это только к лучшему… Мариса гадала, сколько людей знают истину о том, почему она так поспешно выходит замуж за американского капитана-капера. Едва появившись в свете, она превратилась в предмет сплетен и домыслов; теперь сплетники и клеветники и подавно дадут волю фантазии! Впрочем, какое это имеет значение? Она уже перестала заботиться, что о ней говорят, что думают. Чем быстрее завершится эта издевательская церемония, тем лучше. Она отказывалась думать о последствиях, положившись на намек Гортензии: та в последний момент прошептала Марисе в самое ухо, что ей не о чем беспокоиться, так как она и впредь останется под защитой.
Мариса не желала гадать, какой смысл вложила Гортензия в эти загадочные слова, хотя не могла не опасаться, как бы ее, выданную честь по чести замуж, с ходу не передали Наполеону. Думая об этом, она удивлялась своей невесть откуда появившейся холодности. В конце концов, речь шла о мужчине, привыкшем добиваться желаемого.
В Золотую гостиную набилось слишком много желающих. Мариса, сопровождаемая Гортензией, Эдме и Жозефиной, споткнулась у входа, увитого цветами. Талейран, принц Беневенто, поспешил к ней и предложил ей взять его под руку. Цинично улыбаясь, он негромко проговорил:
– Не волнуйтесь, дитя мое. Подумайте лучше, сколько женщин до вас прошли через эту церемонию, и не по одному разу! Вы и глазом моргнуть не успеете, как все кончится.
Она крепко стиснула зубы, чтобы не дать им стучать, и поежилась. Невеста была близка к обмороку. Боже, неужели все это происходит с ней наяву, а не во сне?
Музыканты негромко наигрывали Моцарта, спрятавшись где-то в невидимой нише. Раздался шорох дамских робронов; все завертели головами, желая взглянуть на виновницу торжества. Мариса увидела Наполеона, облаченного в сияющий мундир, сосредоточенного и довольно бледного; рядом с ним находилась его неизменная тень – брат Люсьен с вечно кривой усмешкой на губах.
Мариса поспешно отвела взгляд, боясь расплакаться. Гостиная внезапно показалась ей огромной, расстояние от одной стены до другой – непреодолимым. У нее подкашивались ноги, но Талейран твердо вел ее вперед. В конце концов ей пришлось вопреки своей воле поднять глаза на того, кому предстояло стать ее мужем. Она вступает в брак! Ей по-прежнему не верилось, что это возможно. Холодные серые глаза с грозным отблеском, загорелое хищное лицо совершенно чужого человека. Почему судьба предпочла соединить ее с ним, а не с Филипом? Тот взирал бы на нее с любовью, его волосы золотились бы в свете бесчисленных свечей… Возможно, она ответила бы улыбкой на его улыбку, любовью и доверием – на его любовь и доверие…
От запаха духов кружилась голова, от жары трудно было дышать: Бонапарт, как всегда, велел разжечь огонь. Ни о чем не думая, Мариса ответила, как полагается, хоть и шепотом, на традиционные вопросы. Седовласый магистрат с густыми бровями быстро закончил церемонию. Мариса благодарила небо хотя бы за то, что во Французской республике разрешено заключать брак только по гражданскому обряду. Скрепить такой смехотворный союз священными церковными узами было бы выше ее сил. Гражданская же церемония выглядела несерьезно.
Столь же несерьезным было и то, что последовало дальше. Доминик не удостоил ее поцелуем, а просто схватил за руку, да так крепко, что новое кольцо врезалось ей в палец. На приеме все, кроме нее, поглощали горы угощения, к которому она не могла даже притронуться, беспрерывно кланялись и улыбались, а она машинально твердила одни и те же слова благодарности за поздравления. Женщины целовали ее в холодные щеки, мужчины подходили к ледяной ручке. С наступлением сумерек на веранде зажгли яркий свет, и начались танцы. Мариса выпила столько шампанского, что у нее уже раскалывалась голова; от постоянной улыбки губы сводила судорога. Когда все это кончится? И вынесет ли она то, что ожидает ее потом?
Она танцевала с молчаливым, насупленным мужем, с принцем Беневенто, с Люсьеном, даже с Наполеоном, слегка сжимавшим ей руку и фальшиво упрекавшим за то, что она с самого начала не рассказала ему правды. Она не находила ответов. От усталости и тревоги у Марисы все плыло перед глазами.
– Вы похожи на привидение! – заявил Бонапарт со свойственной ему резкостью, однако она была благодарна за нотки сочувствия, прозвучавшие в его голосе. – Наверное, вам пора удалиться вместе с дамами. Я пришлю их к вам, и вы сможете исчезнуть. – Понизив голос, он добавил: – Вам не о чем тревожиться. Я распорядился, чтобы вы провели ночь здесь. Но сначала вам придется сделать вид, что вы уезжаете.
Что он имеет в виду? У нее не было времени поразмыслить, потому что ее мигом окружили щебечущие дамы. Они крутили ее, как куклу, и довели до тошноты. Тетка поспешила увести ее. Пока Марису выворачивало, она утирала ей лоб. Марисе хотелось одного – умереть.
– Дорогая, ты не?.. Уверена, что нет. Не зря же я поила тебя травами. К тому же у тебя были месячные, не так ли? Они бы не наступили, если бы ты была… В общем, я уверена, что причина в волнении. Поверь мне, все это делается для твоей же пользы. Не смотри на меня так! Ведь теперь ты виконтесса Стэнбери, а в один прекрасный день возьмешь и станешь герцогиней. Ты понимаешь, что это означает?
Ее переодели в алое дорожное платье, жакет до талии и золотые туфельки. Волосы уложили по-новому и надели на голову шелковый чепец с золотыми кружевами. Эдме сунула ей в руку кружевной платочек.
– Плащ тебе ни к чему: все равно ты скоро вернешься назад. Вот когда мы с тобой все обсудим, и ты все поймешь.
Несмотря на затуманенность сознания, Марису охватила досада. С ней по-прежнему обращались как с неразумным дитя, устраивали все за нее, ни во что не ставя ее собственное мнение.
Ее потащили вниз и заставили выпить еще одну рюмку, только на сей раз не шампанского, а чего-то настолько крепкого, что она закашлялась и прослезилась.
– Это напоследок! – услышала она.
Под хихиканье и заговорщический шепот ее подвели к двери, где ее ждал Доминик в плаще с поднятым капюшоном, делавшим его еще более зловещим.
Он схватил ее за руку со знакомым ей рычанием.
– Черт возьми, почему так долго? Кони застоялись…
Ей в лицо полетели какие-то мелкие камешки, и она зажмурилась и перестала дышать. Она не сразу поняла, что молодоженов по традиции обсыпают рисом – фарс в довершение фарсовой церемонии! Потом ее посадили в маленький закрытый экипаж. Наклонившись к ней, муж насмешливо проговорил:
– Ты не возражаешь, если я сам возьму в руки вожжи? Я привык править сам.
Экипаж тронулся, и она от неожиданности опрокинулась на бархатное сиденье.
Они мчались так быстро, что Марисе пришлось держаться обеими руками, чтобы не вывалиться, и крепко закрыть глаза. Что он вытворяет? Не иначе как собрался опрокинуть экипаж и покалечить ее, а то и вообще убить. Эта мысль не показалась ей нелепой; тряска убеждала ее в правильности догадки, и она стонала от страха и ненависти.
Гонке с головокружительной скоростью, казалось, не будет конца. Мариса уже махнула рукой на свою участь, когда топот конских копыт внезапно сделался глуше; отодвинув занавеску, она поняла, что они мчатся по лесу. Сен-Жермен? Но ему, кажется, полагалось сделать круг и доставить ее назад. Неужели он затеял какие-то козни?
Всецело сосредоточившись на том, чтобы не вывалиться из экипажа, Мариса потеряла счет времени. К нестерпимой головной боли теперь прибавилась боль во всем теле. Они все неслись вперед, словно спасаясь от своры чертей, выпущенных в погоню за ними самим владыкой преисподней. Мариса ждала, что у них вот-вот отвалится колесо или экипаж опрокинется на крутом повороте. Тогда все кончится – может, это и к лучшему. Он удерет, оставив ее погибать под обломками кареты.
Внезапно карета остановилась. Это было так неожиданно, что Мариса еще какое-то время держалась за поручни, боясь даже подумать, что произошло и что ждет ее теперь.
Дверца кареты резко распахнулась, и ее выволокли наружу. Она не держалась на ногах.
– Быстрее, черт побери! Они не должны нас настигнуть.
Ее потащили с дороги в густой кустарник, цеплявшийся за ее юбки. Карета тут же с грохотом свернула куда-то за угол и пропала из виду.
В темноте раздавались зловещие звуки ночного леса: треск сухих сучьев, шорох сухой листвы под ногами, ее собственное учащенное дыхание. Где-то поблизости подала голос сова, и Мариса вскрикнула от неожиданности.
Доминик не остановился, но она почувствовала (не увидела, а именно почувствовала), как он оглянулся через плечо.
– Веди себя примерно и дальше, не то я заткну тебе рот кляпом!
У нее не хватило дыхания, чтобы ответить, к тому же она боялась оступиться. Стоило ей споткнуться, как ее безжалостно волокли дальше в темноту; она не сомневалась, что, упади она, ее потащили бы лицом по земле.
Как раз в тот момент, когда она почувствовала, что не может сделать больше ни шагу, они выбрались на небольшую поляну. Привязанная к колышку лошадь вскинула при их появлении голову.
Доминик легко запрыгнул в седло и швырнул – другого слова не подберешь – Марису перед собой. Лошадь понеслась вперед. Мариса обреченно жмурилась, когда они каким-то чудом проскакивали между тесно стоящими стволами деревьев. Она бы закричала, возмутилась, но рука у нее на талии превратилась в стальной зажим, грозивший перекрыть ей дыхание. Она могла только хрипеть, как смертельно раненный зверь.
Они все мчались и мчались вперед, по чащобе и по полянам, в безумии света и теней… Впоследствии Мариса могла только гадать, что с ней приключилось: то ли она действительно лишилась чувств, то ли это ей только показалось.
Мариса поняла, что они приближаются по покрытой гравием аллее к небольшому домику, по виду скромной вилле с неярко освещенными окнами. Доминик снял ее с лошади и поднялся с ней по невысоким мраморным ступенькам к двери, распахнувшейся словно по мановению руки. Супруг перенес ее через порог, как настоящую новобрачную, смущенно прижимающуюся головой к его плечу.
Поняв, что происходит, Мариса напряглась и попыталась освободиться от цепких рук.
– Решила очнуться и оглядеться? Тем лучше. Ты тяжелее, чем можно подумать, а я не галантный сэр Уолтер Рейли.
Ее опустили, вернее, бросили на атласный диван с изогнутой спинкой. Столь бесцеремонное обращение вывело ее из себя:
– Ты!.. Что ты себе позволяешь?
– Приберегите свои упреки на потом, мадам! Сперва отпустим слуг. А пока я рад приветствовать вас в этом убежище молодоженов. Боюсь, что по сравнению с Мальмезоном вилла покажется вам тесноватой, но здесь мы по крайней мере сможем провести часок-другой наедине.
На смуглом лице сверкнула белозубая усмешка. Небрежно сбросив с плеч тяжелый плащ, Доминик Челленджер шагнул навстречу человеку с подносом.
– Рад тебя видеть, Дональд, старый мошенник! Вино – это как раз то, что мне сейчас требуется!
– Дональд?
Глаза Марисы расширились от удивления и облегчения. Дональд неумело поклонился, ставя поднос на столик.
– Мисс… Или мэм? А может, миледи? Все забываю, как правильно к вам обращаться.
Знакомый скрипучий голос возродил в ее памяти прошлое. Она ждала, что он вот-вот назовет ее «бедной девочкой» и перестанет разыгрывать подобострастие. Обычно опущенные уголки его рта уже были готовы приподняться в улыбке, но Доминик перебил его:
– Благодарю, Дональд. Хватит и этого. Не сомневаюсь, что ты подготовил комнаты. Теперь можешь отправляться на боковую. Передай остальным, что они тоже свободны. Моя маленькая новобрачная и я хотим побыть одни. Не правда ли, ma chere?
Его взгляд свидетельствовал о том, что сладкий голос произнес очередную ложь. Несмотря на утомление, Мариса задрожала всем телом и умоляюще посмотрела на слугу:
– Прошу вас, не уходите! У меня еще не было возможности вас поблагодарить…
– Дональд! – зловеще прикрикнул Доминик.
Дональд пожал плечами и бросил на испуганное юное создание виноватый взгляд.
– Ничего! Я сделал все, что смог. Благодарить меня не за что. Но, – он покосился на капитана, с недовольной миной ожидавшего его ухода, – если вам что-нибудь опять понадобится, то я с радостью…
Он поспешно покинул комнату, хлопнув дверью сильнее, чем требовалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79