Смело могу заверить, что в бою «Норвич» сумеет отлично проявить себя. Экипаж не только готов к сражению, но даже рвется в него. Одним словом, адмирал, на них можно положиться.
— Радостно слышать, по почему-то я совсем не удивлен. Однако теперь, когда вы, так сказать, снова у руля, я возлагаю на ваше судно большие надежды. Пользуюсь случаем поблагодарить вас, капитан Ситон, за то, что сочли возможным вернуться в строй. Кому, как не вам, знать, насколько важен в сражении опыт капитана. Случается, что наличие или отсутствие оного склоняет чаши весов судьбы в сторону победы или поражения.
— Однако долго ли еще ждать открытого столкновения? — спросил Мэттью, глядя на золотистую жидкость в своем бокале. — Неужели французам не надоело бездействие?
— Уверен, что надоело не меньше, чем нам. Они могут отчалить из Кадиса в любой день и час, и тут уже дело будет за нами. Разумеется, многое зависит от направления ветра и волнения на море. Шторм существенно снизит маневренность судов. — Адмирал подался вперед, позволив себе углубиться в обсуждение стратегии предстоящего сражения. — Мой план довольно прост. Атака должна развернуться по трем направлениям. «Виктория» и пятнадцать других кораблей (в том числе тс, капитаны которых собрались сегодня здесь) ударят в лоб французам. Адмирал Коллинвуд и подчиненная ему часть эскадры зайдут с тыла. Что касается третьей ударной флотилии, то ее я намерен составить из наиболее мобильных судов и располагать ею как подкреплением, в зависимости от хода сражения.
Нельсон углубился в детали, и тем самым товарищеский обед перешел в военный совет. Мэттью был весь внимание. Он поймал себя на мысли, что если и существовал человек, способный выиграть эту битву, то это, без сомнения, адмирал Нельсон. Уважение и доверие к нему были столь велики, что подчиненные последовали бы за ним и в преисподнюю.
Неудивительно, что Мэттью радовался возможности идти в атаку в одном строю с флагманским кораблем. Это было немалой честью, а кроме того, он испытывал к Нельсону личное расположение. Но даже гордость, даже кружащая голову близость сражения не могли заслонить предчувствия больших человеческих потерь.
После долгого и подробного обсуждения Нельсон был наконец удовлетворен и сделал знак стюардам подать еще кофе. На этом обед на флагманском корабле закончился. Капитаны обменялись прощальными пожеланиями и отправились по своим кораблям.
Мэттью тоже вернулся на борт «Норвича». Он чувствовал сильное беспокойство и внезапное одиночество и потому, меряя шагами полубак, думал о Джессике. Долгая ходьба не помогла успокоиться, и Ситон направился в каюту, надеясь забыться сном. Настойчивый стук в дверь заставил его подскочить, но это оказался всего лишь Грехем Пакстон. Мэттью сделал приглашающий жест.
— Ну и как все прошло? — с порога поинтересовался судовой врач и нагнул голову, проходя в низкую дверь.
— Что, друг мой, не терпится? — усмехнулся Мэттью.
— Если ты имеешь в виду, что мне не терпится атаковать французов, то я вынужден тебя разочаровать, — ответил Пакстон со смешком. — Меня снедает совсем иное нетерпение. Хочется, знаешь ли, покончить со всем этим. Ждать и догонять — самые неприятные занятия. У меня такое ощущение, что мы целую вечность толчемся возле Кадиса.
— Вот, возьми и выпей это. — Мэттью протянул ему бокал с бренди. — Это поможет тебе расслабиться.
— Благодарю, — искренне произнес Пакстон и вдохнул для начала аромат напитка. — У меня что-то сдают нервы.
Мэттью кивнул в сторону кресел, и оба уселись возле курительного столика.
— По-моему, совет прошел вполне нормально. Кстати, адмирал не забыл про обычные формальности: оркестр на палубе, приветственная речь и прочее. Да и сам обед не оставлял желать лучшего… Я бы даже сказал, он был роскошен. Вот только возраст мой, похоже, дает о себе знать. Чем дальше, тем меньше мне нравятся все эти церемонии. Я бы предпочел просто и без излишеств сойтись на совет, потом поскорее атаковать и…
— Одержать победу?
— Да, чтобы можно было отправиться по домам.
— По домам… Полагаю, это основное, чего ты хочешь, — заметил Пакстон, поудобнее усаживаясь в кресле. — А знаешь, в последнее время ты все чаще рассуждаешь, как я. Складывается впечатление, что ты счастлив в браке. Признаюсь, я не был уверен…
— Что я могу быть счастлив в браке? Ну спасибо, друг мой!
— Я не был уверен, что ты позволишь себе полюбить, — спокойно закончил Пакстон.
Мэттью сделал порывистое движение, как бы протестуя всем своим существом. Однако не сразу, продолжил разговор, хмуро глядя на друга.
— Из чего же ты заключил, что я люблю?
— Не забывай, Мэтт, что мы с тобой знаем друг друга много лет. К тому же я человек наблюдательный. С тех пор как ты вернулся, ты то и дело заводишь речь о жене… заводишь, заводишь, не спорь! Просто сам не замечаешь этого. И говоришь ты о ней с нежностью, которой прежде за тобой не водилось. Возможно, это еще не любовь, но очень близко к тому, Мэтт, очень близко.
— Не стану спорить, Джессика дорога мне, — сказал Мэттью, окончательно мрачнея. — Было бы глупо отрицать и то, что я часто вспоминаю о ней… и скучаю. Но любовь!.. Этого я просто не допущу.
— Вот как? — Пакстон допил свое бренди и поставил бокал на столик. — Ну а я люблю свою жену с того самого момента, как впервые увидел, — и знаешь, мне в голову не приходит сожалеть об этом. Может быть, ты думаешь, что любовь делает мужчину слабее? Тогда ты глубоко заблуждаешься. Это бывает лишь в том случае, когда выбор неудачен. Но если встречаешь единственную, предназначенную тебе Богом женщину, то становишься сильнее. Все очень просто, Мэтт: союз делает сильнее каждого из вас, таков закон жизни.
— Очень может быть, но только если этому союзу ничто не грозит. Жизнь, чей закон ты только что процитировал, полна потерь. Если бы любовь могла быть гарантией от потери, тогда не о чем стало бы спорить. Ребенком я потерял мать, позже — брата, и мне не раз приходилось терять друзей в бою. Я научился бороться с болью, которая могла оказаться нестерпимой, — бороться бесчувствием. Разве я не прав? Если любовь и боль всегда идут рука об руку, то стоит ли добровольно выбирать дорогу, в конце которой только потери?
— А что ты скажешь насчет детей? — помолчав, спросил Пакетом. — Насколько мне известно, твоя жена молода и к тому же крепкого здоровья. У тебя непременно будут дети. Их-то ты будешь любить?
— Разумеется, буду… выполнять свой отцовский долг. В противном случае какой же из меня глава семьи?
— «Но любовь!.. Этого я никогда не допущу», — с мягкой насмешкой повторил Пакстон.
Мэттью промолчал, размышляя над его словами. Когда-то он любил мать — и потерял ее. Ситон попробовал обратить свою любовь на мачеху, пусть даже та не умела ответить ему взаимностью, — и потерял ее тоже. Он был еще слишком молод для полного бесчувствия и горько оплакивал се смерть. Друзья, погибшие в бою, любимый брат… все это невосполнимые потери.
— Ты, безусловно, прав в том, что, позволяя себе любить, человек принимает на себя риск возможной потери, — продолжал его друг, — и чаще всего самой тяжкой бывает потеря любимой жены. Но этот риск компенсируется величайшей наградой — взаимным счастьем. Друг мой Мэтт, жизнь — тоже битва. Трус уклоняется от нее и тем самым избегает потерь. Но он не знает и радости победы, он никогда не получит прекрасных боевых трофеев. Даже если сеть плечо, на которое можно опереться, дорога жизни трудна и полна опасностей, но в одиночку идти по ней просто невыносимо.
Мэттью снова отмолчался, В том, что говорил Пакстон, ощущалась великая истина, от которой капитан отворачивался так дол го.
Граф честно старался постигнуть и принять эту истину. Это само по себе нелегко, но он готов признать правоту друга… Однако был ли какой-то смысл в этой борьбе с самим собой? Возможно, она несколько запоздала. Вспоминая мучительное прощание с Джессикой и тоску одиночества, ни на минуту не уходящую с самого дня расставания, Мэттью спрашивал себя, как называется это непобедимое тяготение, самовольно и властно расположившееся в нем.
Возможно, оно называлось любовью.
Прекратив вышагивать по спальне, Гвендолин Локарт бросила быстрый нервный взгляд на стрелки часов, стоящих на мраморной каминной полке. Стрелки показывали девять. На этот вечер у четы Уорингов был запланирован выход, но Гвен удалось остаться дома под предлогом головной боли. Девушка послушно кивала в ответ на рассеянные советы одевающейся матери: выпить порошок и сразу лечь в постель, тогда к УТРУ самочувствие улучшится.
Однако стук, который слышала Гвен в вечерней тишине особняка, был грохотом сердца, а не болезненным биением крови в висках. Ее пульс частил от лихорадочного волнения.
На постели разложена одежда, когда-то взятая без спросу у кузена для пресловутого посещения «Падшего ангела». Гвен и не подумала вернуть ее, спрятав в укромный уголок, а Генри, гардероб которого более чем богат, не заметил пропажи. Как чудесно, что она так предусмотрительна, думала Гвен, торопливо надевая один за другим модные предметы мужского туалета.
Девушка ни минуты не сомневалась, что рано или поздно ей снова потребуется прибегнуть к маскараду. Так и случилось. В этот вечер она вознамерилась посетить боксерский поединок. До сих пор Гвен только читала о подобном развлечении и слышала, как отчим взахлеб обсуждает последние матчи, но не могло быть и речи о том, чтобы ей позволили увидеть вес своими глазами.
Тем сильнее она жаждала этого.
Набросив на плечи белый шейный платок кузена Генри, Гвен завязала его модным, хотя и несколько пышным узлом. За платком настал черед светлой пикейной жилетки. Эта деталь одежды была явно узка в груди, но в конечном счете так даже лучше, потому что позволяло приплюснуть неуместно женственную часть фигуры. Вот если бы еще брюки получше маскировали округлости бедер и ягодиц…
Наконец настало время оценить проделанную работу перед зеркалом. Гвен оглядела отражение самым критическим образом, не переставая при этом размышлять. Как ей хотелось посмотреть этот матч! В нем Террслу Ужасному, нынешнему чемпиону, предстояло выступить против шотландца Роба Килпатрика. Газеты наперебой превозносили последнего, уверяя, что теперь-то наконец Террел получит хорошую взбучку.
Чтобы считать туалет законченным, оставалось только застегнуть самодельные запонки, которые когда-то были пуговицами на одном из ее платьев. Это каждый раз отнимало у нее столько времени, что невольно возникала досадливая мысль: если бы не камердинеры, светские денди еще утром начинали бы одеваться для вечернего выхода. Справившись с запонками и поправив бутылочно-зелсный фрак, девушка нахлобучила на голову котелок и принялась заправлять под него густую массу темных волос.
На этот раз она не стала связываться с накладными усиками. Матч должен состояться на открытом ринге в парке близ Ньюмаркета, известном как «Ханивилльская медвежатня», и освещение обещало быть не слишком ярким. Если в этот вечер Гвен суждена хоть какая-то удача, она должна была остаться незамеченной — просто один из сотен скучающих денди, похожих друг на друга своей безликостью.
Неожиданно ей пришло в голову, что на матче вполне можно столкнуться с Сен-Сиром. За недолгое время знакомства виконт успел не раз упомянуть о своем повышенном интересе к спортивным соревнованиям (разумеется, к тем из них, где заключались пари и где царил азарт, будь то боксерский матч, лисья тропа или бега).
Адам так и говорил: азарт помогает бороться со скукой.
Гвен вспомнила все это, и, как обычно, ее окатила горячая волна. Девушка думала о Сен-Сире каждый день и едва ли не каждый час с момента последней встречи, окончившейся не слишком удачно. Если он будет на матче, то узнает ее с первого взгляда, потому что видел в «Падшем ангеле» в той же самой одежде. Так думала Гвен, но это не только не пугало ее, а даже заставляло трепетать от предвкушения. С некоторым везением все могло обернуться не так уж плохо: Гвен могла заметить Сен-Сира раньше, чем он ее, и украдкой наблюдать за ним из толпы. Это предоставило бы ей драгоценный шанс изучить его, выявить слабости.
Однако что же делать, если виконт заметит и узнает ее первым? А если решит подойти и заговорить? От волнения Гвен затошнило, сердце забилось даже чаще прежнего и повлажнели ладони. Почему она с самого начала так глупо реагировала на него? Гвен пыталась убедить себя, что Сен-Сир — ловелас, который хочет от женщин только физического наслаждения, нимало не заботясь об их чувствах, что, дав ему от ворот поворот, она поступит здраво. Но все это не помогало откреститься от мысли, что ей хотелось видеть его, говорить с ним, позволять все новые вольности и однажды отдаться.
Сен-Сир будет там, не может не быть, думала Гвен, сжимая ладонями пылающие щеки, и если они встретятся… кто знает, чем закончится этот вечер?
Она направилась к двери с бессознательной улыбкой.
Адам Аркур заметил Гвендолин Локарт, стоило той появиться поблизости от ринга. Сначала он решил, что воображение, распаленное желанием, играет с ним шутки, и крепко зажмурился. Невозможно, думал виконт, чтобы так скоро после выхода в театр, едва не закончившегося для нее катастрофой, безрассудная девчонка решилась на такую выходку.
Но когда он снова открыл глаза, девушка по-прежнему была среди зрителей — все в той же не в меру облегающей одежде денди, в которой Адам видел ее в «Падшем ангеле».
Да девчонка совсем с ума сошла, думал Адам, вне себя от изумления. Неужели она думает, что сможет несколько часов дурачить здешнюю публику? Да один ее аппетитный зад, то и дело мелькающий в разрезе фрака, даже идиота натолкнет на мысль, что это переодетая женщина!
Сен-Сир вполголоса пробормотал многословное проклятие. Лучше бы он не замечал ее! Виконт не мог понять, чего хочет больше: свернуть хорошенькую шейку Гвен или увлечь се в укромное место и бесконечно долго, медленно и страстно заниматься с ней любовью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63