Слегка поклонившись, он вернулся к коллегам. Лейла была обескуражена. Концерт — здесь? Невероятно. Колыбельная песня была подхвачена девушками, которых затем попросили спеть еще, и они исполнили несколько известных мелодий. Это был просто способ скоротать время, выход энергии для молодых девушек, любящих петь, и для скучающих, обеспокоенных женщин, чей ум требовал противоядия от постоянного страха. Но концерт? — какая чепуха! И все же Лейла не могла забыть слов врача. Лестер Гилберт настаивал, чтобы она «сохраняла волшебство любой ценой и в любое время», но включал ли он в это определение шахту глубиной в полторы тысячи футов? Что-то подсказывало, что Лестер был бы ошарашен, узнав, о чем просят известную певицу.
Короткое развлечение в виде обеда в середине дня почти не подняло настроения. Утром умер ребенок, и все женщины переживали эту смерть как нечто личное. В подобных условиях проводить концерт было неприлично. Но когда Лейла посмотрела на детей, скучающих и совершенно отбившихся от рук после трех дней заточения, она поняла, как может выполнить просьбу врача. Своими играми шумные мальчишки и девчонки доводили женщин до истерики: наступали соседям на руки, спотыкались о протянутые ноги и будили младенцев, которые только-только с большим трудом заснули. Они раздражали и всех окружавших. Конечно, их можно было понять, но только способность к пониманию почти исчерпалась здесь.
Лейла приказала девушкам рядом с ней собрать . детей в кружок около нее и Салли. Радуясь любой возможности хоть чем-то заняться, девушки повиновались, а одна даже приволокла особо возражавшего мальчишку, держа его одной рукой за воротник, а другой— за штаны. С ухмылкой она призналась, что у нее несколько братьев, и сила всегда была лучшим аргументом в споре с ними. Но даже так оказалось непросто привлечь внимание детей, и нескольких пришлось уговорами возвращать, когда они собрались сбежать.
Понимая, что главное здесь — быстрота и натиск, Лейла сказала Салли, что они будут петь ее любимую колыбельную. Лейла запела, а девочка подхватила, как это у них было заведено. Результат превзошел все ожидания. Каждая девушка постаралась, чтобы ближайший к ней ребенок участвовал в общем хоре, и они действительно пели, радуясь возвращению чего-то знакомого. Звуки детских голосов зазвучали по всей пещере, когда они всю свою энергию направили, чтобы петь любимые мелодии и колыбельные песни.
Постепенно к ним присоединились и некоторые женщины, сначала тихо, затем все громче и громче, испытывая удовольствие от такого истинно женского времяпрепровождения. Когда вдруг вмешались звучащие не в тон голоса— крики становились громче и настойчивее, — Лейла, поглощенная пением, раздраженно повернула голову к тем, кто нарушал гармонию, но ее голос мгновенно замолк, когда она увидела лица шахтеров и их возбужденную жестикуляцию. Пение стихло, и крики обрели смысл.
«Английские войска! Они приближаются. Они приближаются! Кимберли спасен!»
Несколько сот женщин вскочили с каменного пола. Детей подхватывали на руки, чтобы их не затоптали. Матрасы и подушки отбрасывали в сторону, кидаясь к лифту, кабина которого была единственным способом вернуться на поверхность. Жажда и истощение, слабость, лихорадка и голод забылись мгновенно и больше не являлись причиной отчаяния. Женщины торопились побыстрее покинуть место, где добывалось богатство, на котором стоял их город. Поддавшись эмоциям, они толкали друг друга, истерично крича, когда прокладывали себе дорогу к лифту, который, однако, мог взять не больше, чем дюжину из них. Шахтеры безуспешно пытались успокоить людей. Мелодия исчезла, ее заменил рев толпы.
Лейла так и осталась сидеть на подстилке, держа в руках Салли. Осада закончилась. Она не могла сразу принять это известие, не была в состоянии осознать его. Ничто больше не держало ее в Кимберли — в этом краю необычайной красоты, жары и алмазов. Жизнь потечет, как прежде: труппа вернется в Лондон, Вивиан вернется в объятия своей жены.
Глядя на обезумевших и ликующих женщин, Лейла поняла, что она единственная в городе, кто не сможет обнять любимого. Подняв руку, она стащила с головы парик, высвободив короткие темные кудри. Никто их теперь не заметит. И никого не взволнует, что волшебство исчезло. Лейла Дункан выполнила свою роль и могла быть свободна. Все кончено. Прижавшись щекой к мягким волосикам незаконнорожденной дочки Нелли Вилкинс, она начала плакать — единственная из женщин в пещере, за стеной которой скрывались алмазы.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Сначала это напоминало мираж, который постепенно становился реальностью. Опаленную солнцем землю пересекали ровные ряды всадников — не что иное, как авангард английских войск.
Осада закончилась, военные защитили Кимберли и не посрамили воинскую честь. Но чувство радости отсутствовало у изможденных, уставших, пропахших потом мужчин в хаки, не спавших три ночи, готовясь отражать штурм города. Они молча стояли около наваленных мешков с песком, а на загорелых до черноты лицах отражалось лишь одно — гордость. Некоторые глотали слезы. Большинству удалось справиться с таким немужским проявлением слабости, непроизвольно выпрямив спины или одернув мундиры.
Вивиан медленно опустил бинокль, закончив прием световых сигналов. Когда он заговорил, его слова прозвучали в непривычной тишине, наступившей, когда смолкли пушки.
— Буры спасаются бегством. Они отказались от мысли бороться за Кимберли.
Помолчав, он хрипло добавил:
— Я думаю, можно позволить людям сесть, мистер Крауфорд.
Когда младший офицер бросился выполнять этот уже ненужный приказ, Вивиан повернулся к Генри Синклеру, командующему артиллерийским расчетом на этой позиции, и пожал ему руку.
— Нам удалось… даже без орудий, которые вы с Блайзом советовали приобрести.
Артиллерист устало кивнул, сдвинув шлем, чтобы стереть пот со лба.
— Наш рапорт, без сомнения, в данный момент возобновил свое передвижение в Кейптаун, где наши предложения отклонят. «Вы и так справились» — станет их главным аргументом. Неважно, что правильно построенная защита спасла бы несколько тысяч жизней, потерянных во время попыток пробиться сюда, и еще несколько тысяч, погибших от снарядов, голода и лихорадки в самом городе. Мы и так справились. Кимберли вернется в свое прежнее состояние после некоторой реконструкции. Ты, Вивиан, отправишься в свой полк в Кейптаун, а я поступлю в распоряжение лорда Робертса. Только я надеюсь, что никогда больше не окажусь в осаде. Здесь появляется ужасающее чувство безысходности, словно ты игрушка в руках судьбы. Жду не дождусь, когда смогу отряхнуть пыль этого города со своих ног. А ты?
Вивиан промолчал, повернувшись, чтобы снова взглянуть на расстилающуюся перед ними равнину. Он не мог описать свои чувства в данный момент. Четыре месяца мир был ограничен городом и теми, кто находился в нем. И он не был уверен, что готов присоединиться к приближающимся всадникам. Однако у него не было выбора.
Хотя солнце палило нещадно, а он чувствовал слабость, граничащую с обмороком, Вивиан остался на своем посту, молча наблюдая, как далекие всадники приближаются к городу. Мозг, казалось, утратил способность мыслить, а ноги не желали двигаться. Он так давно не снимал форму, что даже желание сорвать ее и надеть свежую исчезло. Описанное Синклером чувство бессилия, ощущение, что ты игрушка в руках судьбы, лучше всего характеризовало его состояние в данный момент.
Они сидели, время от времени утоляя жажду из фляжек с водой. Усталые веки падали сами собой, закрывая глаза, болевшие от лучей солнца. Но все-таки, когда всадники были почти рядом, Вивиан и Генри Синклер вскочили на ноги, строя своих людей как положено, чтобы достойно встретить столь долго ожидаемое подкрепление.
Скачущие лошади поднимали облака пыли, но ждущим было все равно. Первое впечатление Вивиана было впечатлением кавалериста — он с завистью глядел на сильных здоровых лошадей, сравнивая их с теми костлявыми животными, на которых он и его люди сейчас ездили. Затем он перевел глаза на всадников — высокие сытые мужчины с улыбками на лицах. Но улыбки померкли, когда первые ряды остановились и офицер рысью подскакал к Вивиану, спешился и пожал сначала его руку, а затем руку Синклера.
— Боже мой, мы вовремя, — заметил он сочувственно, изучая их изможденные тела. — Вы заслужили наше горячее восхищение, джентльмены, и сейчас можете отдохнуть. Основные обозы идут с отставанием на день, но мы с собой взяли достаточно продуктов, чтобы предложить вам обед намного лучше, чем вы ели в течение последних недель.
Ни Вивиан, ни его товарищи ничего не ответили. Им казалось невозможным сразу привыкать к дружелюбию, здоровью и самоуверенности, излучаемым офицером. Как ни странно, но Вивиан поймал себя на том, что рассматривает военного словно чужака. Чувство, странно похожее на возмущение, овладело им, когда командование взял в свои руки кто-то из стоящих во главе эскадрона людей. Мужчины Кимберли боролись за город в течение ста двадцати четырех дней. Это был их город, и они не собирались его отдавать тем, кто ничего не знал о его улицах, о его людях и их страданиях. Длительная блокада не могла быть просто забыта при появлении сытого мужчины с рукопожатием и обещанием прекрасного обеда.
К этому моменту прибывшие солдаты спешились и подходили к защитникам города. Их отношение было таким же теплым, как и у их командира, — и сталкивалось с отсутствием ответного дружелюбия. Долгожданный момент наконец наступил, но он не стал сверкающей победой, которую они себе представляли. Скорее на память приходили слова: «Ну хорошо, а вот и мы», и ни один не мог их принять с удовольствием. Они брали кисеты с табаком, яблоки, другие не менее роскошные подарки, но проделывали это механически, крайнее истощение не позволяло поверить в реальность происходящего.
Основная часть колонны уже въехала в город и мимо них скакали замыкающие, когда офицер, представившийся как майор Клане, сказал Вивиану:
— Больше нет необходимости дежурить на этом месте. Поедем со мной, и я расскажу, что нам пришлось преодолеть, чтобы добраться сюда.
Вивиан не услышал последние слова, так как его внимание было приковано к лицу усатого лейтенанта, который слегка выбился из строя и скакал рядом. Лошадь была из конюшен Шенстоуна, а всадником был его брат Чарльз. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, затем Вивиан прошел мимо окруживших его солдат, направляясь к брату. При его приближении Чарльз медленно спешился. Ни один из братьев не улыбнулся и не протянул руки; они внимательно осматривали друг друга.
Затем Вивиан произнес вслух единственную бьющуюся у него в голове мысль.
— Это безумие! Если тебя убьют, то не станет наследника!
Слова Чарльза были суровы.
— Ты стоишь словно скелет с ввалившимися глазами, и все думаешь о проклятом наследстве, которое ты никогда не получишь.
Когда он уже поворачивался, Вивиан устало ответил:
— Это ты должен думать о проклятом наследстве. Это твой долг. А моя обязанность— воевать. И не пытайся поспеть везде. Чарльз, — позвал он резко, когда тот собрался вновь сесть в седло, — рад был встретить тебя.
Чарльз кивнул, взбираясь на лошадь. Оттуда он заметил:
— Джулия передала мне, что ты и мама в Кимберли. И я очень беспокоился за безопасность мамы. С ней все в порядке?
— Было в порядке три дня назад.
После некоторых колебаний его брат спросил:
— Может быть, ты поедешь со мной? Нам надо многое обсудить.
Чарльз был несказанно поражен видом Оскара, но это не шло ни в какое сравнение с его чувствами, когда Вивиан заметил, что по крайней мере боевые лошади избежали участи стать едой для людей. Тот факт, что старший брат ел конину, было чем-то, во что Чарльз не мог поверить и что не мог понять, поэтому Вивиан быстро сменил тему разговора.
— Расскажи мне о вашей дороге сюда, — предложил он, думая, как странно видеть рядом этого уравновешенного хрупкого человека одетым в костюм военного. Что могло заставить его выбрать подобный путь, столь чуждый его природе?
Некоторый свет пролил рассказ о том, как страну повергли в шок сообщения о трех осажденных городах и серьезных неудачах, постигших отступающую армию. Как следствие, почти все молодые люди кинулись записываться в добровольцы, и корабли отправлялись в Южную Африку, как только их палубы оказывались заполненными.
— Мы были в Кейптауне лишь неделю, — говорил Чарльз, — и то лишь потому, что многие ждали прибытия поездов, идущих к линии фронта. Поверь мне, сейчас в Южной Африке скопились такие силы, что война будет выиграна за короткое время. В распоряжении Робертса находятся новозеландцы, индусы и местные подразделения, не говоря уже о самой огромной за всю историю Англии армии. Ты даже не представляешь, какой дома патриотический подъем. Девушки соревнуются, предлагая свои услуги в качестве медсестер, титулованные леди собирают деньги и привозят их сюда лично. Джулия тоже работает, несмотря на ее… хм… ее положение.
Вивиан медленно скакал, устало раскачиваясь и стараясь побороть последствия трех бессонных ночей. Чарльз нанес ему удар, напомнив о том, что он не хотел помнить. Пока их лошади преодолевали защитный рубеж, от его былой свободы, казалось, остались только руины, как и от домов вокруг.
— Новость о нашем прорыве вызовет бурю восторгов в Англии, — продолжил Чарльз с ноткой гордости. — Буллер уже почти на окраинах Ледисмит и должен освободить его гарнизон через пару дней. Это вновь докажет миру нашу непобедимость, попомни мои слова.
Выведенный из себя столь воинственным настроем брата, Вивиан спросил:
— А ты уже участвовал в бою, Чарльз?
— Еще нет, — последовал обиженный ответ. — Я присоединился к войскам Робертса у реки Моддер на прошлой неделе.
Вивиан кивнул.
— Ах да. К нам добрался гонец, который сообщил, что вы маршируете подальше от Кимберли. На какое-то время мы думали, что о нас забыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59