– Давай, шевелись, говнюк!Он судорожно сглотнул комок в горле:– Слушаюсь, сэр! – и, выйдя из машины, начал собирать раненых.Слева от меня люди повалились друг на друга, как две футбольные команды при вбрасывании мяча. Какие-то копы в униформе и люди из Секретной службы пытались их растащить.Из громкоговорителя раздавалось:– Пожалуйста, покиньте парк! Пожалуйста, немедленно уходите!Я начал растаскивать кучу, а один из копов, очень разумно использовавший свой светящийся жезл, помог мне заполучить убийцу из-под разъяренной толпы. Им оказался маленький человечек, чуть повыше пяти футов и почти голый – на нем осталось только несколько клочков одежды цвета хаки, остальное было разодрано толпой.Полицейский, с которым я так грубо обошелся, помогал сесть в голубой «кабриолет» седому мужчине, женщина в вечернем платье уже лежала на заднем сиденье. Оставался еще один мужчина, с окровавленной головой. Я показал на автомобиль, и двое полицейских, державших маленькую, почти бесчувственную фигурку за обе руки, кивнули мне; мы проложили дорогу к машине и бросили убийцу на багажную полку. Один из копов сел прямо на мужичонку, и машина тронулась. Преступник глянул на меня, выдавив улыбку, и что-то проговорил: копы придавили его посильнее. Это был не самый мягкий способ обращения, но, возможно, жизнь он ему спас: толпа жаждала крови.Если уж они хотели крови, то вполне имели возможность лицезреть ее: достаточно было бросить взгляд туда, где раньше стояла машина Рузвельта: крови там было, как краски на полотнах в квартире Мэри Энн Бим в Тауер Тауне. Полицейские все еще слонялись вокруг, а вот толпа понемногу рассеивалась.Я присел на ступеньки. Рядом тоже было пятно крови.Приплелись Миллер с Лэнгом. Стояли, воззрившись на меня, и поеживались.Лэнг сказал:– Что теперь?– Если бы я не хотел, чтобы меня уволили, – ответил я, – то нашел бы, в какую больницу поместили Сермэка, и был бы все время под рукой.Миллер с Лэнгом переглянулись, снова поежились я побрели прочь.Один из телохранителей, Билл, с измученным видом медленно подошел ко мне.– Мы должны были это остановить, – сказал он.– Вот именно, – заметил я.– Вы думаете – это была случайность?– Что?– Может, тому парню нужен был Рузвельт?..– Проваливай!Он ушел.Блондин, бывший теперь шатеном, давно испарился. Я его взял, а он ушел. Сермэка подстрелили, возможно, смертельно, а нажал на курок маленький человечек с копной волос.Садовник, которого я видел у зятя Сермэка.Что ж, я знал, куда они его повезли: в здание Административного центра графства. Там и находилась тюрьма. Мне очень хотелось туда попасть и потолковать с этим кубинцем, или кем он там был. Может, глупцы и поверят, что мишенью был Рузвельт.Но они не слыхали, что пробормотал мне кучерявый, когда на него уселся коп и машина тронулась.– Что ж, – сказал он, глядя прямо на меня сияющими карими глазами, – я сделал Сермэка. Глава 17 Административный центр графства Дейд в виде готической башни резко белел на фоне ночной темноты, освещенный так, что был виден на многие мили вокруг. Или на кварталы, а их от Бейфрант-парка до этого здания было около восьми, и я прошел их пешком, потому что движение все еще было остановлено. Копы и помощники шерифа толпились на двух пролетах лестницы, перед входом, где виднелся ряд двухэтажных колонн, как напоминание о более цивилизованных временах.Коп, державший руку на рукоятке револьвера, нервно расхаживал по бровке.Я подошел к нему и сказал:– Я из Бейфрант-парка. Телохранитель Сермэка, – и показал ему удостоверение.– Вам там туго пришлось, – ответил он.– И не говорите. Я так понял, что они еще не привезли стрелявшего.– Нет. Не знаю даже, какой черт их задерживает. От парка не так уж далеко.– В машине было еще несколько раненых... Возможно, они вначале завернули в больницу...– Очень может быть, – кивнул полицейский.Когда через несколько минут подкатил голубой «кабриолет», убийцу уже сняли с багажной полки и посадили на заднее сиденье между двумя копами. Впереди – шофер-полицейский и еще один коп. Они вывели темного, кучерявого человечка из автомобиля. Он был совершенно голый, даже клочки цвета хаки, висевшие на нем в парке, сейчас исчезли, но никого, казалось, это не озаботило. Его, кстати, это тоже не беспокоило: он казался притихшим, а на лице была слабоуловимая улыбка. Толпа копов разделилась, как Красное море, надвое и двигалась волнами по ступеням вверх. Прошмыгнул за ними и я.Тут я заметил рядом с собой парня в штатском; он определенно не был помощником шерифа. На нем были серая фетровая шляпа с узкими полями, черный костюм, темно-голубая рубашка и желтый галстук. Ему было лет тридцать пять, но в каштановых волосах уже виднелась проседь. В нем чувствовалась какая-то нервность.Мы находились в самой гуще копов, в середине высокого вестибюля здания, когда я повернулся к нему и сказал:– Можно попросить у вас автограф, мистер Уинчелл?Он улыбнулся одними губами, синие глаза-бусинки остались холодными, как мрамор вокруг нас. Он вдавил что-то мне в ладонь. Я глянул – пятидолларовая бумажка.– Попридержи язык за зубами, малыш, – сказал он, – и позволь мне тащиться за тобой.– Будьте моим гостем, – ответил я.– Молодец, мальчик, – сказал он с усмешкой. – Я тебе дам еще столько же, если сыграешь честно.Я припрятал купюру в карман, потому что через вестибюль, напротив нас, открылся лифт, и убийца с несколькими копами втиснулись, понятное дело, туда. Как только лифт начал подниматься, толпа полицейских немного уменьшилась, и они занялись своими делами.– Дело – дрянь, – сказал Уинчелл.– А как вы сюда, так быстро попали? Вы тут единственный репортер.– Остальные, возможно, в больницах или потащились за Рузвельтом.– Я не видел вас среди прессы в парке. – Я был в конторе «Вестерн Юнион» – отсылал колонку в «Миррор», когда услыхал, как два парня спорят, сколько выстрелов какой-то чокнутый сделал в Рузвельта. Это все, что мне нужно было услышать.– Думаю, остальные репортеры все-таки догонят вас, прежде чем вы получите какую-нибудь информацию.– Я знаю. Не можешь доставить меня наверх? Я слышал – тюрьма на двадцать восьмом этаже.– Могу попробовать.Мы подошли к лифту, где обосновались два копа – чтобы не пропускать таких, как Уинчелл, полагаю.Мы не продвинулись бы дальше ни на шаг, но один из копов был в парке и видел, как я помогал грузить преступника на задок автомобиля. Так что, когда он узнал, что я являюсь личным телохранителем Сермэка и хочу задать убийце несколько вопросов, то позволил мне подняться.– А это кто? – спросил коп, по-видимому, не узнав Уинчелла.Журналист, явно задетый, все же промолчал.– Он со мной, – ответил я. Коп поднялся.– О'кей. Это на девятнадцатом этаже. Там одиночные камеры.Мы вошли в лифт.Уинчелл закачался на пятках, поглядывая на указатель этажей.– Наверное, вы неприятно удивлены, – сказал я.– Всякое бывает, – ответил он. – Но, как правило, проблем не возникает, для чего я периодически и делаю слюнявые репортажи для любителей «мыльных опер». Например, как девушка из хора получила бриллиантовый браслет, затащив в постель какого-то миллионера, ну, или вот что-нибудь подобное.На девятнадцатом этаже дверь открылась, и перед нами предстал шериф – огромный, мускулистый человек в темном пиджаке и белых брюках, ярком галстуке и бесформенной шляпе, разговаривающий с копом, на ладони которого лежал никелированный длинноствольный револьвер тридцать второго калибра, и тот как будто предлагал его шерифу, как какую-то вещь. Увидев нас, шериф мрачно нахмурил брови, но прежде, чем он успел что-либо сказать, вперед с самоуверенной улыбкой вышел Уинчелл.– Я – Уолтер Уинчелл, – сказал он, протягивая руку, которую шериф пожал, разинув рот. – Позвольте мне провести с этим ненормальным пять минут, и я прославлю ваше имя во всех газетах мира.Выражение лица шерифа изменилось с неприязни до благоговения, и теперь, когда знаменитость пожимала его руку, он раболепно ухмылялся:– Рад видеть вас в моей тюрьме, мистер Уинчелл.– Надеюсь, как временного гостя, – добавил Уинчелл, выплевывая слова, будто семечки. – Что вы можете рассказать мне о том человеке, которого только что упрятали в камеру?– Он говорит, что его зовут Зангара, Джузеппе Зангара. Пока что это все, что мы узнали. Плохо говорит по-английски. Но я сам немного говорю по-итальянски. Могу переводить, если вы не сможете его понять.– Вы очень любезны, шериф. Показывайте дорогу.– Минутку, – сказал шериф, поворачиваясь ко мне. Я стоял сразу за Уинчеллом, стараясь быть как можно незаметнее. – А вы кто?Я объяснил. Коп, стоявший рядом, был одним из тех, кому я помогал грузить преступника на багажную полку машины, он подтвердил то, что я сказал.– Этого еще не хватало, – шериф взмахнул руками. – Мы не хотим здесь видеть никого из чикагских копов. Сами разберемся.Уинчелл заметил:– Он со мной.Поразмыслив немного, шериф разрешил.– Ладно, о'кей, раз так. Пойдемте.Я поблагодарил Уинчелла.– Мы квиты, – ответил он. – Вернее, будем, если вы вернете мне ту «пятерку», что я вам дал. Я вернул ему пять баксов.Шериф и коп с засунутым за пояс револьвером убийцы провели нас к отделению одиночек, освещенному только светом из коридора. Камеры-одиночки по большей части пустовали. Мы прошли мимо одной, в которой сидел на откидной койке негр и что-то бормотал. На этаже он был единственным заключенным.В конце коридора была одиночка, в которую поместили Джузеппе Зангара. Он стоял посреди камеры совершенно голый, не стыдясь наготы, но вызова в его позе не было.Наконец-то я хорошенько его разглядел: ростом около пяти футов шести дюймов; весил, наверное, фунтов сто пятнадцать, верхнюю часть живота пересекал широкий шрам; лицо длинное, узкое, с квадратной челюстью; волосы чёрные, как смоль; глаза темные, внимательные. Слабая улыбка все еще оставалась на его лице. Когда он увидел и узнал меня, улыбка моментально исчезла.Сквозь решетку шериф поглядел на спокойного, молчаливого узника и заметил:– Собираюсь тебя, друг, усадить на электрический стул.Зангара поежился.– О'кей. Сажай кресло. Я не бояться.Шериф повернулся к Уинчеллу и сказал:– Это он, мистер Уинчелл.Уинчелл приблизился к решетке насколько мог.– Вы знаете, кто я такой?– Нет, – ответил Зангара.– Меня зовут Уолтер Уинчелл. Слыхали обо мне?Зангара подумал.– Может быть.– "Добрый вечер, мистер и миссис Америка, и все корабли в море..."Зангара ухмыльнулся:– Радио. Конечно. Я вас знаю. Знаменитый человек.– Хотите стать знаменитым, Джузеппе?– Джо. Зовите меня «Джо». Я американский гражданин.– Хотите прославиться, Джо?– Я хочу убить президента.– Чтобы прославиться?Молчание.– Расскажите мне все, – продолжал Уинчелл, – и вы станете знаменитостью. Рассказывайте.Зангара глядел на меня и, как я понял, ожидал подвоха. Я молчал.Наконец он заговорил:– Я пытаться убивать президента. Я пытаться убить его потому, что я не любить правительство. Капиталисты все вороны. Все только для денег. Взять всех – президентов, королей, капиталистов – убивать. Взять все деньги – сжечь. Это моя идея. Вот почему я хотеть убить президента.– Но вы убили не президента, Джо.Казалось, Зангара это не слишком смутило.– Я ошибся, – пожал он плечами.– Вы ранили много других людей. Они могут умереть.– Плохо.– Теперь вы сожалеете?– Ну да, конечно. Жаль, что могла умирать птица, лошадь, корова. Не моя вина. Скамейка качалась.– Что вы имеете в виду?– Скамейка, на которой я стоял, она качаться.– Вы хотите сказать – она шаталась. Поэтому вы промахнулись?– Конечно. – Он снова посмотрел на меня, на этот раз озадаченно. Ему хотелось знать, почему я не спрашиваю о том, что видел его в саду сермэковского зятя. Мне хотелось знать, сможет ли он выйти из положения с этим его бесконечным «убить президента». «Пусть потерзается», – решил я.Уинчелл достал, наконец, блокнот, сказав:– Давайте начнем с самого начала, Джо.– Отлично.– Сколько вам лет?– Тридцать три.– Где вы родились?– Италия.– Сколько времени вы в Америке? – Был здесь, сентябрь 1923 года.– Были женаты, Джо?– Нет.– Родители живы?– Жив отец. Мать умереть, когда мне было два года. Я мать не помню. У меня мачеха. Шесть сестер.– Где сейчас ваша семья?– Калабрия.– В Италии?– Ну да.– Чем вы занимались, с тех пор как живете в Америке, Джо?– Работа. Каменщик. – Он нервно взглянул на меня, коротко улыбнулся, почесал щетинистый подбородок и щеку острыми пальцами и добавил: – Иногда садовник.Уинчелл выстреливал вопросы с умопомрачительной скоростью и записывал ответы:– Где вы жили в Америке?– Долго в Нью-Йорке. Иногда Майами, иногда Нью-Йорк. Страдаю желудком, – он указал на шрам в шесть дюймов поперек живота. – Когда холодно, я жить Майами.– А чем вы занимались, когда приехали сюда?– Ничем. У меня есть немного денег.Шериф тронул Уинчелла за плечо и сказал:– При нем было пятьдесят долларов, которые он потерял вместе с брюками.Уинчелл небрежно кивнул и продолжил:– Прежде у вас бывали неприятности, Джо?– Нет, нет, неприятностей, нет, нет. Ни в какой тюрьме не сидеть. Эта первый.– Пытались раньше кого-нибудь убить?– Нет, нет, нет...– Сколько времени планировали покушение? Когда это впервые пришло вам в голову?– В голове, у меня все время желудок... – Он сжал руками, как клещами, живот в том месте, где был шрам, и нахмурился. Казалось, что он на самом деле говорит правду.– Расскажите, что с желудком, Джо.– Когда я работать на кирпичном заводе, я сжег желудок. Тогда я становился каменщик.– Желудок все еще вас беспокоит?– Иногда сильная боль. Сильно болею. В желудке огонь. Делается жар в голове, я превращаюсь как в пьяный, и я чувствую, как хочу стрелять себя, и я думаю – почему я стрелять себя? Лучше стрелять в президента. Если бы я был хорошо, то никого не беспокоил.– Не хотите жить, Джо? Жизнь вас не радует?– Нет, потому что я болен весь время.– Неужели вам не хочется жить?– Мне все равно, я жив или умер. Мне это все равно.– Джо, я еще кое-что хотел бы спросить.– Вы знаменитый человек. Спрашивайте, что хочется.– В вашей семье, Джо, не было никого больных?– Нет.– Сумасшедших нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46