..— Мошенники, — с чувством произнес де Мариньи. Он затянулся и улыбнулся мне.— Вы щуритесь?— Здесь чертовски яркий свет.— В этом тоже есть своя польза: удобно следить за крысами, тараканами и пауками. Конечно, здесь немного тяжело спать, ведь они не уходят отсюда на ночь. Еще я хочу извиниться за этот отвратительный аромат... Мне никогда еще не приходилось спать с собственными испражнениями под носом.— Что за черт, — сказал я. — Впервые слышу слово «испражнения» в тюрьме.Он внимательно посмотрел на меня и засмеялся.— Очаровательное чувство юмора. У вас сомнительные манеры, но вы, бесспорно, настоящий американец.— Бесспорно. Почему вас так ненавидел Гарри Оукс?Я заготовил де Мариньи подвох, но он легко обошел его.— Потому, что его бесило, что я занимался сексом с его дочерью.— А, — сказал я. — До или после свадьбы?Он снова широко и ехидно улыбнулся.— Я никогда не занимался с ней сексом до свадьбы.Явное вранье, но я промолчал: старался улучшить свои манеры.— Через несколько месяцев после венчания, — сказал он, — мы были в Мехико-сити, где Нэнси подхватила брюшной тиф. Кроме того, она нуждалась в сложной зубной операции. У нас с ней одна группа крови, поэтому я мог сдавать свою кровь для переливания. Но еще через несколько месяцев, из-за продолжавшейся болезни, по настоянию врачей она сделала аборт.Де Мариньи прервался, чтобы снова затянуться. Все его небрежные манеры сейчас исчезли.— Юнис и Гарри почему-то подумали, что я изнасиловал Нэнси в Мехико-сити, ну, залез к ней в постель в перерыве между переливаниями, и «подверг насилию» свою жену! Оукс пришел в ярость, он назвал меня сексуальным маньяком. Ничего из того, что говорила ему Нэнси, не могло разубедить Гарри. Это был очень странный, грубовато-эксцентричный человек, знаете ли.— Конечно, — сказал я, думая, что вообще все это очень странно.— Но это было только начало, — слабо усмехаясь сказал де Мариньи. — Вскоре Нэнси отправилась к дантисту в Нью-Йорк, для операции. В то время мне требовалась операция на миндалинах, поэтому мы остановились в одном отеле, в соседних номерах. Но сэр Гарри узнал об этом и ворвался к нам в номер как бешеных бык. Он, без сомнения, ожидал застать там дикую оргию. Затем угрожал выставить меня вон. Я сказал, чтобы он убирался, или я сверну ему шею.— Не самый удачный выбор слов, — сказал я, но до де Мариньи дошло; он вздохнул и продолжил:— С тех пор между нами — холодная война. В марте сэр Гарри вломился ко мне в дом, чтобы забрать Сидни, своего сына-тинэйджера. Я не виноват, что парню больше нравится общаться с сестрой и со мной, но сэр Гарри посчитал, что я разбиваю сыновнюю привязанность, — он пожал плечами. — Это был последний раз, когда я видел сэра Гарри.— Послушайте, майамские копы утверждают, что у них есть ваши отпечатки из «Вестбурна».— Ерунда, — сказал он, взмахивая рукой, будто собираясь шлепнуть муху. — Я не был в «Вестбурне» больше двух лет. Если они и нашли там какие-то отпечатки, так это те, которые я оставил во время допроса.Хиггс нахмурился.— Мне говорили, Баркер — эксперт по дактилоскопии.— Этот парень — эксперт по резиновым шлангам. Какой он дактилоскопист, — сказал я.— Вы думаете, американцы ведут нечистую игру? — спросил де Мариньи.— Возможно. Что, тупые, как бревно? Конечно. Они «выбрали» вас в убийцы и теперь отметают все, что не вписывается в их сценарий преступления.— С помощью Хэллинана, без сомнения, — горько сказал де Мариньи. На миг с него слетела маска самоуверенности. — Дома, на Маврикии, мы принимаем таких человечков за тех, кто они есть: профессиональных подхалимов. У них не хватает способностей, чтобы добиться успеха в жизни; они не годятся для дипломатической службы и заканчивают тем, что перебиваются кое-как на каком-нибудь заброшенном острове, убеждая всех, что они — очень важные персоны.— Простите мое невежество, — сказал я. — Но что такое Маврикий?Де Мариньи посмотрел на меня с жалостью. Должно быть, для него было загадкой, как таких невежественных болванов еще носит земля.— Маврикий — моя родина. Остров в Индийском океане: британское владение, но с населением, говорящим по-французски; с французскими традициями и обычаями.— А, — сказал я. Чертовски трудно было быть таким тупым американцем.Арестант снова поднялся на ноги. Он опять попросил у Хиггса сигарету, тот дал ему прикурить, и тогда де Мариньи задал вопрос, которого я давно ждал.— Вы что-нибудь слышали о моей жене? Нэнси уже прилетела в Нассау?Хиггс кивнул.— Она прилетела вчера вечером. Я надеюсь, вы увидитесь с ней сегодня.— Хорошо. Хорошо. Она осталась со мной, знаете ли.— Я знаю.— Редкая женщина... особенно для американки. Она — глубокая натура. Большинство американских девушек только хихикают... так мило... Никакой врожденной сдержанности европейских женщин. Никакого влияния культуры. Поэтому так быстро и устаешь от них, конечно.— Конечно, — сказал я.Он повернулся ко мне с широкой снисходительной улыбкой.— Я вам не особенно нравлюсь, а, Нат?— Почему мне должно нравиться, что вы женились на деньгах вашей жены, Фред?Улыбка исчезла, и он просто стоял передо мной, будто ждал, что сейчас распахнется дверь, и он шагнет за порог. Что, впрочем, могло произойти уже в ближайшем будущем: убийство считалось в Нассау серьезным преступлением. За него вешали.Звук поворачивающегося в замке ключа послужил сигналом того, что время нашей встречи истекло.— Мистер де Мариньи, — сказал капитан Миллер. — Ваша жена здесь и хочет видеть вас. Я подумал, может, вам захочется встретиться с ней в моем кабинете.Де Мариньи не скрывал своего восторга.— Вы очень добры, капитан.Мы с Хиггсом пошли вслед за арестантом и начальником тюрьмы в его кабинет, где ждала большеглазая Нэнси, которая засветилась от радости при виде мужа. Она была очень красива тогда, в белом с голубым платье, с черными волосами, перехваченными сзади белой лентой.Я думал, Нэнси де Мариньи — высокая женщина, до того момента, как она обняла гиганта де Мариньи. Он тоже нежно обнял жену, и она едва сдержала слезы. Потом они стали смотреть друг другу в глаза.— Как тебе моя борода, дорогая? — спросил он, поглаживая подбородок и дьявольски улыбаясь.— С ней ты выглядишь злым, — сказала Нэнси.Казалось, он был потрясен.— Мне ее сбрить?Она повернулась ко мне. Мы с Хиггсом стояли в отдалении, но она все равно спросила:— Как вы считаете, мистер Геллер?Я выглянул из-за каменной стены коридора.— Обязательно. Избавьтесь от нее. Полицейские уничтожают улики — что ж, почему бы и вам не сделать того же?— Ну, и что ты думаешь о нашем американском сыщике? — спросила Нэнси.— Он как раз такой, какими я представлял себе американских сыщиков, — вежливо сказал де Мариньи.Ее глаза вспыхнули.— Я знала, что он тебе понравится! Но ему нужна машина, Фредди... Как насчет «шевроле»?— Конечно... да, Нат, подойдите сюда на минутку.Я подошел к нему.Он прошептал:— Вам понадобится бензин. Мой человек на ферме, Кертис Томпсон, проследит, чтобы он у вас был, когда бы ни понадобился. Нэнси расскажет вам, как с ним связаться.— Левый бензин, Фредди?— Нет! Неужели вы ожидали меньшего от человека с такой репутацией как у меня?Де Мариньи и Нэнси исчезли в кабинете Миллера. Добряк капитан закрыл за ними дверь.— Хорошо, здесь хотя бы нет сэра Гарри, — заметил я.— Почему это? — спросил явно смущенный Хиггс.— Ему пришлось бы ворваться туда... Глава 12 — Сорок семь минут, — сказал Гарднер, взглянув на часы.Мы стояли на балконе моего номера в «Британском Колониальном», а в большой стеклянной пепельнице у наших ног догорали два куска материи. Со стороны это, наверное, выглядело так, будто мы совершаем нечто вроде колдовского обряда: из-под ног клубился черный дым, и теплый утренний бриз лишь слегка разбавлял едкий запах горящей ткани. Той самой ткани, образцы которой мы взяли из «Вестбурна», и кусочки которой теперь уже обуглились.— То есть примерно столько времени прошло, прежде чем кровать сэра Гарри обгорела так же, — сказал я.— Да, — согласился Гарднер, широко раскрытыми глазами глядя из-под золотых очков. — Я думаю, мы должны узнать, сколько будут гореть такие же кусочки, если их пропитать бензином или керосином: надо посмотреть, будет ли разница?Полковник Линдоп щедро снабдил нас лоскутками ткани со второй, нетронутой огнем кровати в комнате сэра Гарри.— Хорошо, я могу пригласить сюда экспертов, — сказал я. — Или отослать остальные образцы в лабораторию в Чикаго. Главное, мы выяснили: убийца или убийцы пробыли в спальне Оукса не менее сорока семи минут.— Не обязательно, — сказал Гарднер, качая головой. — Может, они ушли, когда огонь еще горел.— Но они же не могли рассыпать перья по телу Оукса до того, как сожгли его пижаму и положили тело на кровать. Ткань кровати уже превратилась в пепел, когда сэра Гарри положили на нее.— Да, правда, — Гарднер сделал нетерпеливый жест рукой. — Значит, речь идет о пятидесяти минутах — часе, как минимум.— Точно. Этот убийца или убийцы не спешили.— Решено, — сказал Гарднер, кивая.Он все еще был одет как турист с Дикого Запада. Зеленая с коричневым ковбойка, короткий галстук и твидовые штаны нелепо выглядели на фоне белого песчаного пляжа и огромного голубовато-зеленого океана.— Да, и потом я не думаю, что они сожгли кровать, облив ее керосином или бензином, — сказал я, подхватывая пепельницу и унося ее в номер. — Может, чем-нибудь на спиртовой основе.— А почему, Нат?В ванной я включил воду и подставил под струю тлеющие угольки.— Вы когда-нибудь видели, как горит бензин, Эрл? Если бы ту кровать облили бензином, пламя было бы восемь-девять футов высотой.Гарднер щелкнул пальцами.— И потолок в спальне был бы черен, как в аду.Я тщательно промывал пепельницу.— Или весь проклятый дом сгорел бы до последнего бревна. О'кей, на чьей машине поедем — де Мариньи или «Хирста»?— Позвольте «четвертой власти» подвезти вас.— Ну, не знаю, — сказал я, но все-таки решил предоставить руль Гарднеру, а самому следить на этот раз за временем. Но вначале нам надо было добраться до места старта нашего эксперимента, — дома де Мариньи на Виктория-стрит. Штурманом был я, указывая Гарднеру дорогу.На стоянке перед отелем мы увидели «Линкольн».— Похоже, Нэнси уже дома, — прокомментировал я.— Может, зайдем поздороваться?— Многого хотите, — сказал я, зная, что Гарднер захочет взять у нее интервью. — Поехали, пресса.Когда арендуемый Гарднером «Форд» свернул с Виктория-стрит на оживленную Бэй-стрит, я засек время.— Де Мариньи вместе с женами пилотов выехал из дома около часа ночи, — сказал я. — Граф говорит, что, высадив их у «Хаббардз», он возвращался домой тем же маршрутом, через Бэй-стрит. Приехав назад, де Мариньи отогнал свою вторую машину, «Шевроле», с дорожки на газон, чтобы поставить «Линкольн» в гараж. Потом он поднялся наверх, в комнаты над гаражом, постучал и поговорил со своим другом, Джорджем де Висделу, предлагая отвезти шестнадцатилетнюю мисс Бетти Робертс, с которой у того было свидание, домой.— Шестнадцатилетнюю?— Да, очаровательную блондинку, круче мисс Америки.Гарднер поглядел на меня, нахмурившись. Сейчас мы медленно ехали по Бэй-стрит вслед за лошадью, везущей повозку с неумолкающим колокольчиком.— И кто этот де Висделу?— Второй маврикиец... кузен де Мариньи, любимчик женщин — жиголо без видимых средств к существованию, хотя он, вроде, из богатой семьи — у них сахарная плантация или что-то в этом роде. Называет себя «маркиз» и, в отличие от нашего друга Фредди, не стесняется пользоваться своим титулом. Хиггс сказал мне, что у маркиза, графа и первой мисс де Мариньи была пресловутая «жизнь втроем» в конце концов разрушившая брак, но не дружбу между мужчинами.— Как по-европейски, — сказал Гарднер с таким выражением лица, будто хотел выплюнуть что-то кислое.— Так вот, потом де Мариньи спустился назад к дорожке, поднялся на крыльцо, вошел в дом и «придавил подушку».— А его слуги все еще были в доме?— Да, и они подтверждают его версию, — сказал я.— Они постоянно живут в этом доме?— Нет, они задержались тогда, убирая после вечеринки. Они ушли около двух часов ночи. А в три часа собака, принадлежащая де Мариньи, и кошка де Висделу подрались друг с другом, кошка прыгнула на кровать Фредди и разбудила его. А вскоре он услышал, как де Висделу заводит «Шевроле», чтобы отвезти свою подружку домой.— Шестнадцатилетних блондинок обязательно нужно отвозить домой до рассвета, — иронически сказал Гарднер.— Естественно, иначе их предки забеспокоятся. Ну вот, де Висделу вернулся через пятнадцать минут, запарковал машину на дорожке, и Фредди крикнул ему зайти и забрать свою чертову кошку.Повозка свернула на Роусон-сквер, и мы наконец набрали скорость. Гарднер задумался.— Каково приблизительно время смерти Оукса?— Баркер и Мелчен говорят, между часом тридцатью и тремя тридцатью утра.Мы оба помолчали. Значит, в час тридцать или, самое позднее, час сорок Фредди видели его слуги на Виктория-стрит и де Висделу разговаривал с ним.Скоро впереди показались резные черные ворота «Вестбурна». Сегодня около них уже не было полицейских: по-видимому, все «ненужные» улики уже были уничтожены.— Тринадцать минут, — сказал я.— Умножьте это на два, — сказал Гарднер, нажимая на тормоз и останавливая машину перед воротами. — И вы получите двадцать шесть минут: время на поездку туда — обратно.— И погода сейчас отличная. В ту ночь был настоящий потоп.— Да, но тогда не было всех этих повозок и тележек с губками, — сказал Гарднер, перекрывая гул взревевшего двигателя. — Черт, Геллер, вы же ехали здесь той же ночью, в то же время, — сколько времени заняла у вас дорога?— Не обратил внимания, — сказал я. — Думаю, полчаса — в оба конца.— Значит, у Фредди просто не было времени убить Оукса, поджечь кровать, раскидать перья и вовремя вернуться домой.— И близко не было. Не хватает, по меньшей мере, десяти минут. А то и больше.Гарднер дал задний ход, развернулся, выехал на Вест-Бэй-стрит, и мы направились обратно в город.— Но у него было время с двух часов, когда ушли слуги, до трех часов ночи, когда его приятель повез свою Ширли Темпл домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47