Край их богат золотом.
– Вот еще! – пренебрежительно молвил Филипп.—
Как нас пугали индейцами чоке, а они оказались жалкими чесоточными недомерками. И омагуа, что бы ни толковал Капта, будут ничем не лучше. Довольно рассуждать! В путь!
26. ЗОЛОТОЙ ПЕСОК
Капта, без умолку болтая что-то на своем языке, шел у стремени Лимпиаса. Филипп ехал впереди колонны, и в глазах его горел огонь упорства и решительности. За ним рысили двадцать три кавалериста, брели без строя семнадцать пехотинцев, а замыкали шествие молчаливые обнаженные носильщики.
– Славный малый этот Капта, – сказал Барриос хирургу Диего де Монтесу, – он не только самолично отведет нас в Эльдорадо, но и позаботится, чтоб мы не голодали.
– Он блюдет собственный интерес, – отвечал старик.
– Ты полагаешь, он приготовил ловушку?
– Нет, не в том дело. Все больше убеждаюсь в правоте Лимпиаса: касик хочет с нашей помощью одолеть своих врагов.
Видневшиеся на юге горы с каждым переходом становились ближе. На четвертый день казалось, что скалистые громады совсем рядом. Вершины их были кое-где покрыты снегом.
– Ух ты! – в восторге вскричал Лимпиас. – Они куда выше Пиренеев.
Горный кряж стремительно приближался. От сьерры потянуло холодом.
– Слава богу, наконец-то кончилась эта жара, – сказал один из солдат.
Посреди плоскогорья, не дальше лиги от края сельвы, тянувшейся по горному склону, Гуттен заметил небольшой лесок, состоявший из высоких раскидистых деревьев.
– Там и разобьем лагерь, – сказал он. – Уж сколько прошли, а лес вижу впервые.
Солдаты без команды прибавили шагу, торопясь насладиться лесной прохладой.
Капта что-то проговорил, и Лимпиас перевел его слова:
– В этой сельве, прилегающей к горам, течет река Кагуан. Если будем двигаться по течению, придем прямо в Эльдорадо, или в Оуарику, как называется этот край на их языке.
Это известие подбодрило солдат, разбивших бивак на поросшей лесом площадке.
– Благословен будь, лес! – возгласил, становясь на колени, падре Тудела. – Благословенны птицы, коих ты приютил под своей сенью, благословенны звери…
– Не забудьте про змей, падре! – пошутил Лимпиас, за что и был обруган священником.
Голодное и изнемогшее от зноя воинство углубилось в лес, но щебет непуганых птиц не смолк. Просвистели посланные без промаха стрелы, и предсмертный клекот забившихся на земле птиц сменил рулады.
– Благословенны арбалеты! – сказал Хуан Кинкосес.
– Благословенны руки, зарядившие их, – подхватил капеллан, проворно и ловко ощипывая птицу.
– Благословен огонь! – нараспев произнес Диего де Монтес, разводивший костер.
– Благословенны зайцы! – крикнул Пачеко, уложив метким выстрелом появившегося из-за дерева зверька.
– Благословен господь, – с рыданьем в голосе воскликнул Санчо Брисеньо, – который насытит меня и укроет от палящих лучей!
– Благословенна Пречистая Дева, породившая его! – навзрыд заплакал Артьяга.
– Тысячу раз будь благословенна! – откликнулся ему вопль Алонсо Пачеко.
Но рыдания сменились хохотом, божба заглушила молитву, и до глубокой ночи в лагере шел пир горой. Солдаты плясали, били в ладоши, веселясь напропалую.
– Что за народ эти испанцы, – пробормотал Гуттен, укладываясь в гамак, – кто их только разберет!..
– Не иначе как вам придется, сударь, – по-немецки сказал чей-то голос у него за спиной.
– Фауст! – вскричал Филипп в ужасе, всматриваясь в непроглядную тьму.
На рассвете отряд уже был готов двинуться в путь. Пересекли желтую, спаленную солнцем долину и через час уже входили в тот лесок, который так манил к себе взоры. Вскоре послышался плеск воды – это и был Кагуан. Отряд пошел по руслу, благо было совсем мелко, но ко второму часу пути глубина удвоилась. Лошадь Лимпиаса испугалась плывущего бревна. Чем дальше к югу, тем стремительней становилось течение, и людям приходилось держаться обрывистого берега и хвататься за торчащие, вывороченные корни подмытых деревьев.
– Ай да Кагуан! – заметил падре Тудела. – Его и узнать нельзя: совсем другая река. Вот так превращение. Не напоминает ли оно вам, ваша милость, метаморфозу Лимпиаса?
– Поглядите-ка вон туда, падре! – радостно воскликнул Филипп. – Похоже, сельва и река сжалились наконец над нами!
За излучиной реки открылась широкая прогалина. Люди и лошади смогли наконец выбраться на берег. Отвесные солнечные лучи быстро согрели и обсушили их.
Дорога между тем делалась все шире, и теперь уже было ясно, что проложена она рукой человека. Когда же Гуттен увидел, что сельва на изрядном пространстве вырублена, последние сомнения исчезли.
Крик удивления огласил воздух, когда за очередным поворотом дороги отряд увидел обширное поле, тщательно возделанное и снабженное оросительными канавами. Стоявшая впереди гора не менее тысячи футов высотой вздымалась уступами, также носившими на себе следы человеческого пребывания.
– Народ, который здесь живет, внушает мне восхищение и ужас, – пылко сказал падре Тудела. – С каким искусством и тщанием покоряет он природу!
У подножья горы теснилось полсотни хижин, вокруг которых с муравьиным усердием сновали люди: человек сто в белых рубахах и красных шапках склонялись над четко расчерченными участками земли.
– Что это за деревня? – спросил одолеваемый любопытством Филипп.
Капта, уже сносно объяснявшийся по-испански, ответил:
– Это не деревня. Здесь ночуют те, кто возделывает поля Оуарики. Ниже по реке, за этой горищей, находится город омагуа.
– Так мы в стране омагуа! – в восторге закричал Филипп. – Мы пришли в Эльдорадо! Капта! Варфоломей! За мной!
Посадив касика позади, на круп своей лошади, он в сопровождении Вельзера вскачь пустился по долине, наводя ужас на индейцев.
– Эй! За ним! – скомандовал Лимпиас. – Догоните сумасброда, пока дикари не прикончили его!
Однако, увидав, что индейцы бегут врассыпную, добавил:
– А впрочем, не надо… Пусть потешится со своим дружком…
Падре Тудела устремил на него укоризненный взгляд.
– Что ж, отправимся туда и мы, – сказал Лимпиас, указывая на хижины.
В брошенном жилище индейцев они обнаружили груды бататов, томатов и еще каких-то плодов горьковатого вкуса – Диего де Монтес сказал, что они называются какао. Всеобщее внимание привлекла пара странных животных, похожих не то на ослов, не то на верблюдов.
– Наверно, это и есть ламы, о которых столько толковали те, кто побывал в Перу, – предположил Тудела.
– Здешние индейцы не больно-то похожи на дикарей, которые попадались нам до сих пор, – заметил Санчо Брисеньо.
– А поглядите только, во что они одеваются! – с восхищением воскликнул Диего де Монтес. – Ведь это чистая шерсть!
– Принесите-ка мне астролябию, – велел священник. – Пора определить наше местоположение.
Произведя замеры и подсчеты, он, изменившись в лице, объявил:
– Нулевая широта! Мы – на экваторе!
Гуттен, Капта и Вельзер, проскакав по полю, поднялись на первую террасу, опоясывающую холм.
– Ну-ка, зайдем с той стороны! Поглядим оттуда! – сказал Филипп.
Все трое вскрикнули от изумления. На расстоянии четырех-пяти лиг от того места, где они стояли, там, где Кагуан, огибая сельву, встречался с другой, неведомой им рекой, раскинулся, сверкая кровлями домов, обширный город.
– Крыши из золота! – не владея собой, вскричал Филипп. – Ты видишь, Варфоломей? Мы нашли Эльдорадо! Хвала господу!
Он спрыгнул с коня и припал к земле.
– Вторая река – это Какета, приток Мараньона, – в восторге твердил он, всматриваясь в расстилавшийся перед ним вид.
– А дальше, – говорил на своем ломаном языке Капта, – живут женщины без мужчин. Вон там – святилище Оуарики, – указал он на высившийся над городом храм, забыв о том, что спутники его не знали, что такое Оуарика – имя царя или название города. – Там живут дети богов, у них все тело из золота.
Из его речей Гуттен и Вельзер с трудом уяснили, что жители Оуарики поклоняются и золотой женщине.
– Ты понимаешь? – в полном ликовании спросил Филипп. – Он толкует про золотых идолов в половину человеческого роста и про отлитую из золота фигуру женщины! Мы разбогатели, друг мой! Не зря пришлось нам хлебнуть лиха и снести столько невзгод! Не напрасны были наши жертвы! Ну, теперь надо подумать, как проникнуть туда. Гляди, берега реки твердые, ровные, на них ничего не растет – не берег, а королевская дорога!
– Неразумно, думается мне, – с сомнением произнес Вельзер, – соваться с четырьмя десятками солдат в этот город, населенный воинственным народом. Надо спросить Капту, не возьмется ли он устроить нам встречу с вождем.
Но Капта, услышав этот вопрос, перепугался насмерть. Порываясь бежать, он сбивчиво говорил, что устал, ни на что не годен и не желает больше иметь с испанцами никакого дела, а хочет только одного – вернуться в свою деревню.
– Вам надо подружиться с омагуа, тогда можно будет увидеть царицу Коньори.
Гуттен снова устремил взгляд на раскинувшийся в междуречье город, на блистающие в солнечных лучах кровли. Лигах в десяти от него посреди вырубленной сельвы торчал, точно наставленный палец, отрог Анд. Капта предложил захватить нескольких земледельцев и устроить встречу при их посредничестве.
– Завоевать расположение омагуа – это важней всех ваших аркебуз и коней. Плохо, что земледельцы убежали. Оуарика может выслать на вас войско.
Солнце уже начало клониться к закату, когда Гуттен и Варфоломей, вняв увещеваниям Капты, двинулись вниз. У кромки засеянного поля Вельзер вдруг вскрикнул:
– Индейцы! Двое! Захватим их!
Гуттен пришпорил коня и помчался за длинноволосым индейцем с копьем в руках. Напрягая мускулы, он привстал на стременах, протянул руку, чтобы ухватить его за волосы, но тот внезапно отпрянул, обернулся и вонзил копье под мышку Филиппу. Тот глухо вскрикнул и вылетел из седла.
Когда Вельзер подскакал к нему, Филипп без кровинки в лице недвижно лежал на земле. Из-под руки густо текла кровь. Капта принялся рвать рубаху на полосы, чтобы перевязать рану.
Вскоре Филипп пришел в себя, сел, несмотря на слабость от потери крови, в седло и вернулся к своим людям, безмолвно взиравшим на все это. Он попытался было спешиться без посторонней помощи, но силы изменили ему, и если бы Лимпиас не успел подхватить его обмякшее тело, оно грянулось бы оземь. Уже погружаясь во тьму беспамятства, Филипп слышал голоса солдат:
– Господи помилуй, губернатора убили!
– Слышите, ваша милость? – раздался над ухом еще чей-то шепот. – Совсем недавно они проклинали вас, а теперь дрожат за вашу жизнь. Что ты говоришь, Мефистофель? Да, этого я и боялся…
– Снимите с него камзол и рубаху, – распоряжался Диего де Монтес. – Вскипятите воды! Ага, – приговаривал он, исследуя рану, – не так страшно, как кажется. Эй, Капта! Мне нужен индеец, который согласился бы умереть для спасения жизни его милости.
– Возьмите вон того, – показал касик на одного из носильщиков. – Вон стоит раб, который устал жить на свете.
По приказу Диего двое солдат связали несчастного, надели на него одежду Гуттена и посадили в седло. Когда Диего с копьем в руке приблизился к нему, он не выказал ни тревоги, ни страха, но лишь глухо застонал, когда стальной наконечник вонзился в его тело. Истекая кровью, он рухнул с коня и снова застонал.
– Прикончите его! Не могу смотреть, как он мучается, – приказал хирург, а когда воля его была исполнена, рассек грудь индейцу.
– А-а, теперь понимаю, как лечить дона Филиппа, – проговорил он, а потом ловко и умело промыл и зашил рану. – Отнесите его в гамак, пусть отдохнет.
К этому времени уже стемнело. Лютая боль терзала Филиппа. На черном небосклоне появилась луна – круглая и красная, луна доктора Фауста. Филиппу слышался какой-то шум, напоминавший отдаленный гром. Шум этот приближался, становясь все более внятным и грозным.
– Это барабаны, – озабоченно сказал Лимпиас, – не меньше тысячи.
Вельзер взбежал по склону, чтобы оттуда оглядеть окрестность. Боль делалась нестерпимой. Капта дал Филиппу глоток какого-то горького питья и вложил в рот несколько листочков неведомого растения:
– Пожуй, это кока, она унимает боль.
Грохот барабанов, предвещающих скорое приближение врага, вселял в души испанцев страх.
– Похоже, целое войско, – сказал Филипп. Вернувшийся Вельзер, переводя дух, доложил:
– Тысяч десять. Насколько можно было разглядеть при свете луны, они растянулись на целую лигу.
– Черт меня побери! – вскричал Лимпиас.
– Они совсем близко, – добавил Вельзер, – передовые не дальше полулиги от нас.
– Это и по грохоту слышно, – кивнул Диего де Монтес.
В ночи, наводя ужас, продолжали воинственно грохотать барабаны.
– Бежать, бежать немедля! – вскочил Лимпиас.
– А что делать с губернатором? – спросил капеллан. – Надо унести его.
Сквозь лямки гамака продели длинную крепкую жердь, и Гуттен поплыл по сельве на плечах носильщиков. Рокот барабанов следовал за ними неотступно.
– Догоняют! – закричал Лимпиас. – Живей! Прибавьте шагу!
То ли от горьковатого напитка, поднесенного ему Каптой, то ли от равномерного покачиванья гамака Филипп крепко задремал. Очнулся он уже посреди сельвы. Боль исчезла; барабанов было не слышно, но смолкли и голоса его товарищей. Где-то впереди журчала река, в лицо пахнуло сыростью. Носильщики сделали еще три шага, и Филипп понял, что его опускают на дно челнока. Зазвенел женский смех, кто-то осторожно приподнял Филиппу голову и влил в рот глоток того самого снадобья, которое давал ему Капта.
Он находился в городе с серебряными мостовыми, с прямыми и широкими, как в Санто-Доминго, улицами. Золотое солнце сияло посреди огромной площади, по которой шли женщины – одни только женщины. Иные вели за собой маленьких верблюдов, называемых в здешних краях ламами. Все были обнажены, и лишь правая грудь у каждой была прикрыта золотой изогнутой пластинкой. Из колчанов выглядывали рубиновые острия стрел, и Филипп понял, что попал в страну амазонок.
– Добро пожаловать к нам, великий белый вождь! – приветствовала его высокая женщина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50