Рождественский сочельник пришелся на тот вечер, когда они вошли в очередную деревушку. Индейцы, как всегда, были радушны и приветливы. Эстебан Мартин задал касику заветный вопрос, а тот расплылся в улыбке и, ничего не отвечая, побежал в свою хижину, откуда тотчас вынес груду золотых обручей, ожерелий и венцов. Испанцы от изумления лишились дара речи. После того как сокровища осмотрели, потрогали, понюхали и даже попробовали на зуб, Эстебан спросил касика, откуда они у него. Тот показал в сторону юго-запада, но наотрез отказался указать тропу, по которой можно перейти через горы.
– То ли он слишком тупоумен, – пожал плечами Мартин, – то ли я его не понимаю, но он, не в пример всем прочим, настаивает на том, что Дом Солнца – по эту сторону гор.
– Следует принять в расчет, – вмешался Лопе де Монтальво, – что этот дикарь – единственный, если не считать касика из Варавариды, кто подкрепил свои слова кое-чем существенным. Эти диадемы сделаны искусным ювелиром. Люди, способные создавать такие сокровища, способны, без сомнения, изготовлять и прекрасное оружие.
– И хорошо владеть им, – мрачно добавил Перес де ла Муэла. – Не думаю, что они легко расстанутся со своим золотом.
– Мне бы очень хотелось знать, – перебил их Спира, – почему могущественный и умелый народ отдал драгоценности вонючим и вшивым дикарям. Ну-ка, спросите его, маэсе Мартин.
Касика заметно встревожил этот вопрос, но отвечать на него он не пожелал.
– Или не может объяснить, или не хочет, – развел руками Мартин.
Спира после недолгого размышления сказал:
– Что ж, тогда я поговорю с ним по-другому. Пытать его!
Однако напрасно держали испанцы ноги касика над раскаленными угольями – ничего, кроме воплей, от него не услышали и ничего нового, кроме того, что клад «находится по эту сторону хребта, совсем рядом с ним», не узнали.
Тотчас тронулись в путь и шли без привала до полудня, пока не добрались до очередной деревни на берегу широкой и полноводной реки.
Однако все жители, за исключением безногого старика, чуть завидев их, бросились наутек.
– Ну, – сказал Гуттен, – наша слава бежит впереди нас.
Мартин завел с калекой разговор, объясняясь не словами, а жестами и гримасами, а потом озадаченно почесал в затылке.
– Он говорит, что река называется Гуавиаре, а значит это на их языке «лошадиная река». Вот я и не понимаю, как могли дать реке такое имя. если мы первые, кто привел сюда лошадей.
Наступила ночь, звезды густо усыпали небосклон. Эстебан Мартин растянулся на земле, закинул голову. Рядом с ним Спира и его капитаны жевали маисовые лепешки. Внезапно переводчик вскочил как ужаленный.
– Поглядите, ваша милость! – в ужасе вскричал он, указывая вверх. – Исчезла Полярная звезда! Мы дошли до края земли!
Наутро Спира велел подать астролябию, долго что-то измерял и подсчитывал, а потом поднял голову и медленно произнес:
– Господа, наше местоположение – два и три четверти градуса северной широты. Мы почти на экваторе, где золото – под ногами, как камни.
Было девятнадцатое января – ровно два года со дня выхода экспедиции из Коро.
И снова перед путешественниками оказалась река, а на противоположном ее берегу их ждали человек сто индейцев. Пехотинцы обвязались веревками, кавалеристы пришпорили лошадей, переправились, стали разглядывать уродливых смеющихся женщин, щуплых приветливых мужчин. Сельва начиналась в нескольких шагах от реки, и испанцы вошли в нее следом за хозяевами. Невиданное зрелище открылось их взорам: гигантские деревья вздымали шагов на двести в высоту переплетенные кроны, образуя непроницаемый купол: восемь человек, взявшись за руки, не смогли бы обхватить такой ствол. Ноги утопали в густом ковре опавшей гниющей листвы. Палящий зной прибрежной равнины уступал здесь место влажной и сырой прохладе. Какая-то птица время от времени издавала пронзительный, металлический звук. В четверти лиги находилась деревушка, притулившаяся у подножий гигантских деревьев. Появились корзины с лепешками и рыбой.
В ответ на вопрос о городе золота касик засмеялся и поманил Спиру за собой. В большой хижине грудами лежали золотые и серебряные вещицы – такие же, какие они видели раньше.
– Ого! – присвистнул Спира. – Да тут целое состояние!
Касик охотно рассказал, откуда взялись сокровища:
– Далеко отсюда лежит страна, с которой мы торгуем. В обмен на перья длиннохвостых попугаев жительницы ее дают нам эти твердые, желтые и блестящие штуки.
– Жительницы? – удивленно переспросил Спира.
– Он утверждает, что на юге живет могущественное племя, состоящее из одних только женщин.
– Что? Что? Как? – посыпались недоуменные возгласы.
– Да, он ясно сказал, что они воинственны, сильны, бесстрашны в бою и обходятся без мужчин.
– Неужели это те самые амазонки, о которых рассказывается в древних преданиях? – изумился Спира.
– Ив романе «Ивы Эспландиана» речь идет о них! – подхватил Филипп. – Эспландиан – это сын Амадиса Галльского, помните?
– Конечно, помним, – отозвался лекарь. – Как там звали царицу амазонок? Калафия, кажется?
– Она жила на острове Калифорния, – добавил Лопе, – и, страстно влюбившись в Эспландиана, спасла Константинополь от нашествия турок.
– Да-да! – радостно воскликнул Перес де ла Муэла. – Калафию иначе звали еще Коньори, и страна ее была полна золота и драгоценных камней. Все сходится! Калифорния – это и есть пресловутый Дом Солнца.
– Эти воительницы живут в десяти переходах отсюда, – продолжал переводить Мартин, – но между ними и нами лежат земли, занимаемые племенем жестоких людоедов…
– Не смерть страшна, – заметил Перес де ла Муэла. – Противно, что тебя разжуют, проглотят и переварят…
– Это еще не все, – говорил Мартин. – Чтобы попасть к амазонкам, надо еще пройти край омагуа: они умеют строить дома из камня, живут в городах, у них много золота и еще больше солдат. Вождь утверждает, что нам их не перехитрить и не одолеть.
– Я с той самой минуты, как увидел эти произведения искусства, твержу вам: народ, который умеет создавать такое, умеет и владеть оружием. И неважно, как он называет себя – амазонками или племенем омагуа. Быть может, касик присоветует нам что-нибудь дельное? – вмешался лекарь.
– Наконец-то я слышу от тебя разумные речи, – сказал Лопе. – И дикарь этот рассуждает вполне разумно: опасно, мне кажется, идти дальше, не разведав, что нас там ждет.
Сведения касика несколько остудили пыл испанцев. Мнения разделились: одни предлагали вернуться в Коро за подкреплением и припасами; иные же – и Эстебан Мартин в их числе, – напротив, вызвались идти на разведку. Спира молча и внимательно слушал тех и других. «Половина хочет идти назад, половина – вперед», – думал он.
– Маэсе Мартин, – молвил он наконец, – отберите сорок добровольцев и немедля отправляйтесь вниз по реке. Я же с остальным отрядом буду ожидать вас здесь.
Своей охотой согласились идти сорок три человека, и уже через час пристыженные и смущенные солдаты глядели, как их товарищи во главе с переводчиком один за другим исчезали в густых зарослях.
– Прощайте, сосунки! – крикнул один из добровольцев. – Остерегайтесь здешних индейцев: как бы они не истолковали ваше малодушие превратно и не взяли вас себе в наложницы!
Через четыре дня пошли проливные дожди, и, хотя густая листва крон плотным навесом задерживала воду, по стволам беззвучно катились вниз струйки, и земля в конце концов размокла. Только теперь поняли испанцы, с каким расчетом строили индейцы свои хижины на широченных ветвях: вовсе не потому, что боялись хищников – кроме дроздов, здесь не было ни животных, ни птиц, – а спасаясь от потопа.
Солдаты проводили в унынии и печали целые часы, складывавшиеся в дни и недели.
– Лучше нам бы пойти с переводчиком, чем сидеть на жердочке на манер мартышек да глядеть, как подступает вода, – мрачно сказал один из них.
– Хуже нет, чем оробеть не вовремя, – вздохнул другой. – Не все ли равно, где мокнуть – там или здесь? В Варавариде были хоть индеаночки смазливы, а здесь такие рожи, что с души воротит. Ничего у них нет, кроме вшей да блох.
– Пари держу, – встрял в беседу третий, – что если Мартин и прочие отыщут Дом Солнца, то, не раздумывая долго, возьмут, сколько могут, и смоются.
– Я сам этого опасаюсь, – сказал Перес де ла Муэла. – Минуло уже три недели, а о них ни слуху ни Духу.
Внизу раздались какие-то крики. Гуттен и лекарь первыми соскользнули на землю и увидели Лопе де Монтальво, державшего под уздцы коня. Соскользнувший с седла всадник безжизненно висел на стременах.
– Это Эстебан Мартин! – крикнул Лопе. – Он весь изранен и чуть дышит. Индейцы нашли его на берегу. Мне кажется, он при смерти.
– А где остальные? – спросил прибежавший Спира. Мартин с трудом открыл глаза.
– Что произошло, маэсе Мартин? – продолжал допытываться губернатор. – Где ваши люди?
– Всех убили, – еле выговорил переводчик. – Я один спасся… Дальше не ходите… Это предприятие проклято… Назад, ребята, назад…
На этих словах он впал в беспамятство и через три дня, так и не придя в себя, умер.
В ночь его смерти Спира мрачно сказал Филиппу:
– Большая потеря. Он был превосходный переводчик и проводник. Но для него это наилучший исход: ничего хорошего не ожидало бы его по возвращении в Коро. – И продолжал, отвечая на недоуменный взгляд Гуттена: – Почтенный маэсе Мартин был приверженец катаров – богомерзкой ереси, некогда пышно цветшей в Европе. По приказу папы города, где гнездились катары, еще триста лет назад были сметены с лица земли, а сами они истреблены поголовно. Катары считали себя праведниками, хотя не верили в непорочное зачатие и не считали самоубийство грехом, полагая, что оно угодно богу.
– Не может быть, чтобы Мартин…
– Может, может! Помните историю с уткой? А перепончатая лапа, которую он вырезал, украшая алтарь? Помните?
– Помню.
– Вот тогда я впервые заподозрил неладное. Катары, ведущие свой род от остготов, рыжеволосы, как Мартин, и мочка правого уха у них плотно приращена к щеке, ибо бог шельму метит. Они идолопоклонники и, кроме господа нашего, поклоняются еще и утке, почему и не едят ее мяса. Одно из их божеств именуется Утиная Королева, и на первый взгляд изображение ее ничем не отличается от образа Пречистой Девы. Но если приглядеться, можно увидеть, что ноги у нее – точь-в-точь утиные перепончатые лапы. Катары еще до Лютера оспаривали непогрешимость папы… Знаете ли вы, как они сносятся друг с другом? Через трубадуров и хугларов…
– Не постигаю…
– Непосвященному и впрямь трудно постичь это. У них разработан тайный язык и в музыке, и в прочих искусствах, и тому, кто не знает подоплеки, как знаю ее я, невозможно догадаться, что милая любовная песенка или благочестивое изображение Приснодевы есть тайное послание, способ узнать своего или призыв к враждебному действию. Помните ли вы, как бросился за борт некий Педро, который распевал провансальские песни на корабле?
– Разумеется, но я никак не мог взять в толк, о чем они.
– Это песни катаров, друг мой! И это меня пугает, ибо есть ли место лучше, чем Новый Свет, и в особенности Венесуэла, для того, чтобы тайно распространять свою ересь?
– Так вы полагаете, что они есть и в нашей экспедиции?
– Ни минуты не сомневаюсь. И хотя доказательств у меня пока нет, я уверен, что среди тех, кто сейчас идет с нами, отыщется не один катар.
На следующее утро Спира приказал, невзирая на ливень, выступать и двигаться к югу. Лопе де Монтальво отозвал его в сторону и, перекатывая желваки на скулах, сказал:
– Нам надоело искать этот пресловутый Дом Солнца. Желаем вернуться в Коро – и немедленно. Ждать не намерены.
Спира прижмурил свой поврежденный глаз, потом открыл его и просверлил Лопе взглядом.
– Думайте, когда говорите, сеньор Монтальво, а иначе я прикажу заковать вас в цепи.
– Некому приказывать, – дерзко отвечал тот. – Я говорю с вами от лица всего отряда. Мы уходим тотчас же, разрешаете ли вы или нет.
Спира понял, что сила не на его стороне, и смягчил тон.
– Мы в пятистах лигах от Коро. Разумно ли поворачивать вспять, стоя у самых дверей Дома Солнца?
– Я предпочитаю умереть в песках Коро, чем жить посреди диких равнин и болот! – крикнул Перес де ла Муэла.
– Верно! Верно! – хором выкрикнули несколько голосов.
Спира с принужденной улыбкой сказал:
– Будь по-вашему. Возвращаемся! – А оставшись наедине с Филиппом, шепнул: – Разве я не говорил вам, что и тут катары приложили руку? Они просто-напросто выполнили последний приказ Мартина. Будь прокляты еретики и перепончатые лапы!

ГЛАВА ПЯТАЯ
Губернатор и капитан-генерал
17. БЕЗРАДОСТНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ
Уже четвертый месяц брели они на север. Деревушки, в которых их так радостно встречали и так радушно принимали, теперь превратились в пепелища. Двести лиг прошли они, не повстречав ни одного индейца. Экспедиция снова голодала, и снова маялись люди от лихорадки. Один из солдат вдруг выронил щит, но поднимать не стал; другой бросил аркебузу; лошадь внезапно повалилась на бок и осталась лежать неподвижно, как ни пытался всадник поднять ее.
– Соли не хватает, – объяснил Перес де ла Муэла. – Скелет этот клячи послужит путевой вехой тем, кто отправится искать Дом Солнца.
Юный пехотинец вдруг зашатался и как подкошенный рухнул наземь. Спира придержал коня и оглянулся.
– Он мертв, ваша милость, – сказал лекарь. Губернатор окинул взглядом свое воинство. Из Коро вышло четыреста девяносто пехотинцев и сотня кавалеристов, теперь же по равнине брели сто измученных солдат и тащились на изможденных лошадях два десятка всадников. Труп солдата отнесли в сторону, прикрыли нарубленными ветвями, чтобы он не стал добычей черных стервятников, которые вот уже несколько недель кружили над отрядом.
Но в Сараре, ко всеобщему изумлению, они нашли индейцев. Те покормили их без прежней приветливости и рассказали, что недавно здесь прошли испанцы, которыми командовал белокурый человек с дергающейся головой; однако, узнав о приближении соотечественников, он распорядился свернуть лагерь и поспешно увел своих людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50