«Все готово, вот увидите, — доверительно сказал он. — Кандидатуры министров уже согласованы. Пирелли будет министром иностранных дел. Полагаю, что Витетти будет заместителем секретаря, генерал Карбони — министром пропаганды. Я на какое-то время останусь в стороне, а там посмотрим. Что касается Вас, то я не хочу говорить лишнего. Вы известный германофил. Но я поговорю с друзьями».

.В шесть часов утра Аквароне разбудил короля, чтобы тот просмотрел доклад Гранди о голосовании в Великом совете. Через час он позвал генерала Амброзио и вместе с ним отправился к Бадольо, чтобы рассказать тому о решении короля. И хотя впоследствии Бадольо сильно подрастерял свою самоуверенность, в тот момент он просто лопался от радости. Он облачился в маршальский мундир и послал слугу в подвал за бутылкой шампанского. После чего он решил пошутить и торжественно объявил своей семье, что для проверки своих полномочий, которыми его скоро наделят, он посадит их всех под арест.Амброзио, на которого было возложено проведение отнюдь не легкого ареста, не разделял легкомыслия Бадольо. Утром к нему пришел генерал Кастельяно, сказавший, что король так и не отдал четкого распоряжения в отношении ареста Муссолини. «Если Муссолини примет свою отставку без возражений, — сказал Амброзио, — мы дадим ему уйти. Но если он будет сопротивляться, нам придется арестовать его».«Но это невозможно, — возразил Кастельяно. — Король не желает, чтобы кто-нибудь присутствовал во время его разговора с Муссолини. Мы не знаем, как он к этому отнесется. И если мы позволим ему уйти с виллы Савойя, то мы его никогда не поймаем».«Хорошо, — сказат Амброзио. — Придется его так или иначе арестовывать».Около одиннадцати часов Кастельяно оставил Амброзио, чтобы сходить в управление командования карабинеров. За неделю до этих событий он так и не договорился с генералом Хазоном, который хотя и поддерживал заговор, не выказывал большой готовности поддержать предложение Амброзио. Но Хазон погиб во время налета 19 июля, назначения начальником его заместителя, лояльного фашиста, генерала Пьеке удалось избежать с помощью закулисных комбинаций генерала Антонио Сориче, заместителя госсекретаря по военному ведомству, который посоветовал Кларетте Петаччи поддержать кандидатуру генерала Черика. Последний согласился сделать то, о чем его просили Амброзио и Кастельяно. Он прибыл на виллу Савойя с отрядом карабинеров, офицерами во главе с полковником за полчаса до того времени, которое было назначено Муссолини.«Вы хотите услышать приказ непосредственно от короля?» — спросил его по прибытии Аквароне.«Если вы приказываете мне именем короля, то все в порядке, — отвечал тот. — Но он нужен мне в письменной форме».Аквароне отправился к королю, который в тот момент прогуливался по саду со своим адъютантом генералом Путони, и сказал ему: «Командир карабинеров генерал Черика просит Ваше Величество через меня подтвердить приказ об аресте кавалера Бенито Муссолини».Голос короля был так тих, что они едва услышали его ответ: «Хорошо». Когда же он вновь повернулся к генералу Путони, чтобы продолжить прогулку, его лицо было мертвенно-бледным.Вскоре генерал Черика получил письменный приказ за подписью Амброзио и Аквароне. Черика осторожно сложил его и положил в карман. Даже теперь, говорил позднее генерал, он не верил, что ему будет предоставлена возможность выполнить его. Глава четвертаяАРЕСТ НА ВИЛЛЕ САВОЙЯ
25 июля 1943 Никто не может править так долго и требовать от людей таких больших жертв, не вызывая при этом негодования.
Машина Муссолини съехала вниз по почти безлюдной улице Салариа сквозь палящий зной тихого воскресного дня и въехала сквозь открытые чугунные ворота на площадку перед виллой Савойя. Она остановилась у портика. Ее водитель Эрколе Боратто с удивлением увидел, что король в форме маршала Италии стоял на лестнице с сопровождавшим его адъютантом. Он сошел с лестницы, чтобы приветствовать прибывших, при этом улыбаясь и протягивая руки. Ничего подобного Боратто до сих пор не видел. Король и Муссолини направились в виллу рука об руку. За ними шли адъютант и Де Чезаре; Боратто в это время отгонял, как обычно, машину за угол. Он увидел, как четверо мужчин вошли в виллу, и уселся в ожидании. В машине было нестерпимо жарко, однако подобные встречи длились обычно не более четверти часа, так что он успокаивал себя мыслью о том, что скоро он снова будет дома. Однако ждать ему пришлось недолго — к нему подошел офицер полиции, чье лицо показалось шоферу знакомым, и, наклонившись к окну, сказал: «Эрколе, тебя просят к телефону. И поторопись! Я пойду с тобой. Мне тоже надо позвонить».Боратто вылез из машины и пошел вместе с офицером полиции, размышляя, кто бы это мог разыскивать его. К телефону на вилле Савойя его подзывали не впервые, однако на этот раз он чувствовал смутное беспокойство. Во дворе было гораздо больше карабинеров, чем раньше, и все, кроме дуче, выглядели очень скованно и напряженно. Сам Муссолини выглядел беззаботным.Дуче вел себя спокойно. На приветствие короля он не ответил, просто кивнул головой, словно бы говоря: «Спасибо, но я не вполне здоров», но когда они направлялись в гостиную, слуга услышал его вежливый спокойный ответ на вопрос короля — «Жарко, не правда ли?» — «Да, очень». В гостиной он спокойно и без лишних эмоций доложил о событиях, имевших место на заседании Великого совета накануне. Он сказал, что все это неважно, и, ссылаясь на разные статьи законов, добавил, что голосование против него не имеет юридической силы. В этом он был вполне уверен.Король предал его. «Я немедленно дал ему понять, — впоследствии рассказывал он, — что не разделяю его мнения, указав, что Великий совет является органом государства, созданного им самим, и его существование одобрено обеими палатами парламента. Следовательно, каждое решение, принятое Великим советом, необычайно важно».«Мой дорогой дуче, — продолжал он. — Дела идут совсем не так хорошо. Положение очень серьезное. Италия лежит в руинах. Армия полностью деморализована. Солдаты не хотят сражаться. Альпийские бригады начали петь песни о том, что они не собираются идти сражаться за Муссолини». Он процитировал на пьемонтском диалекте слова одной такой песни, заканчивавшейся так: «Покончим с Муссолини, погубившим Альпини».Муссолини молча слушал.«Итоги голосования в Великом совете ужасны, — продолжал король. — Девятнадцать голосов за предложение Гранди и среди них четверо обладателей ордена Аннунциата. Вы не должны испытывать иллюзий в отношении чувств Италии к Вам. В данный момент вы ненавистны всей стране. Я Ваш единственный оставшийся друг. Вот почему я говорю Вам, что волноваться о вашей личной безопасности не стоит. Вас защитят».Муссолини по-прежнему хранил молчание, и когда король окончил свою речь, заявив, что очевидным преемником является маршал Бадольо, Муссолини внезапно сел, словно неожиданно почувствовал боль. Его лицо побелело. Казалось, он больше не слушал и после того как король сказал, что Бадольо пользуется полным доверием в армии, а также в полиции, он повторил последние слова — «а также в полиции», словно он слышал звуки, но не понимал их значения.«Тогда все кончено», — прошептал он. Как и король, он повторил эту фразу трижды.Затем он встал.«Если Ваше Величество право, — сказал он твердым голосом, — я должен буду представить заявление об отставке».«Да. Должен сказать, что я безоговорочно приму Вашу отставку с поста главы правительства».«Вы принимаете решение, чреватое непредсказуемыми последствиями. Кризис данного момента заставит поверить страну, что мир близок, поскольку человек, объявивший войну, смещен. Удар по моральному состоянию армии будет ужасным… Кризис будет рассматриваться как триумф союза Черчилль — Сталин, особенно обрадуется последний, который увидит в этом отступление противника, боровшегося с ним на протяжении двадцати лет. Я понимаю ненависть людей. Мне было нетрудно признать это на ночном заседании Совета. Никто не может править так долго и требовать от людей таких больших жертв, не вызывая при этом негодования. Я желаю удачи тому, кто возглавит правительство в такой момент».Аудиенция была окончена. Вместе они направились к двери. Лицо короля, вспоминал потом Муссолини, «пожелтело и он сам, казалось, стал меньше ростом, чуть ли не вдвое». Он провел встречу «необычайно волнуясь… порой что-то нервно бормоча», то и дело кусал ногти, а его замечания по временам были просто «бессвязны». Однако адъютант, видевший, как он выходил из комнаты, где проходила аудиенция, не заметил никаких изменений во внешности и поведении короля. Да и Бадольо, который видел его немного позднее, он показался «очень спокойным».И хотя король, возвращая Муссолини его мнение о своей особе, заметил потом, что глава правительства выглядел меньше ростом, чем обычно, «как будто усох», сам Муссолини также выглядел вполне нормально. Выйдя из гостиной, он протянул руку королю, и Виктор-Эммануил, взяв ее обеими руками, тепло пожал. Они вновь заговорили о гнетущей жаре, затем королю представили Де Чезаре, который ждал в передней вместе с полковником Торелья ди Романьяно, одним из приближенных короля. Муссолини принял свое смещение так же спокойно, как реагировал на все предупреждения насчет намерений короля. Очевидно, что несмотря на все полученные им тревожные сигналы, он так и не проникся сознанием грядущей опасности. Шок, вызванный результатами заседания Великого совета, внезапно уступил дорогу слепой уверенности. «Поведение моего отца в те дни, — вспоминала графиня Чиано, — было совершенно непонятным. О подготовке переворота он знал за пятнадцать дней до его начала, однако не отнесся к этому с надлежащей серьезностью. Он думал, что достаточно поменять некоторых министров». Когда его предупредила жена, он внезапно разгневался и обозвал ее интриганкой. Предостережения Кларетты он просто игнорировал. Когда его предупреждали Скорца и Гальбиати, он также не обращал на это особого внимания и не интересовался подробностями. Даже теперь, выйдя на ступеньки портика виллы Савойя, он так и не проникся чувством опасности. Он увидел, что его машина стоит не на обычном месте сразу за лестницей, а значительно дальше, на другой стороне аллеи. Слегка рассердившись, он направился к ней. В этот момент к нему подошел капитан карабинеров Виньери и, резко отсалютовав, сказал: «Дуче, мы узнали, что Вы в опасности. У меня приказ защитить Вас».«В этом нет необходимости, — сказал Муссолини, не выражая ни гнева, ни удивления. — У меня есть свой эскорт».«У меня есть приказ, — настаивал Виньери, — сопровождать Вас».Тут Муссолини спустился к подножью лестницы и пошел через подъездную аллею к машине. «Хорошо, — сказал он. — Если это приказ, то Вам лучше поехать со мной в моей машине».«Нет, дуче, — сказал ему капитан. — Это Вы должны поехать со мной».«Но это смешно. Ничего подобного я никогда не слышал».«Это приказ, дуче».Виньери указал на карету «скорой помощи». Муссолини больше не протестовал и пошел к ней. Задние двери были открыты, и когда дуче подошел к машине, он чуть замешкался — внутри сидела вооруженная охрана. Но капитан галантно подхватил его под руку и Муссолини, восприняв этот жест как акт помощи, а не принуждения, забрался вовнутрь. Он сел, надвинув шляпу на глаза. В это время в машину залезал Де Чезаре. За ним сели офицер, три карабинера и двое офицеров полиции с автоматами, одетые в штатское. Двери с грохотом захлопнулись. Ему так и не пришло в голову, что он арестован. Глава пятаяЗАКЛЮЧЕННЫЙ
25 июля 1943 — 28 августа 1943 Historia magistra vitae — но у нее плохие ученики. 1 В карете «скорой помощи» воцарилось молчание. Те полчаса, пока машина неслась по улицам города, Муссолини сидел молча — он верил заверениям капитана карабинеров, что его просто защищают от гнева разъяренной толпы. Поэтому когда в 6 часов карета въехала во внутренний двор казармы карабинеров на виа Квинтино Селла, он вышел из нее с таким видом, словно приехал с проверкой, бросая вокруг сердитые взгляды и выпятив по привычке нижнюю челюсть. Остановившись, он принял известную всем позу — расставив ноги, слегка наклонился вперед, опершись руками в бока.Его отвели в офицерскую столовую, которая, как он заметил, была окружена вооруженными карабинерами, и оставили там одного.Через приоткрытую дверь из соседней комнаты за ним наблюдал офицер, но друг с другом они не разговаривали. Минут через сорок Муссолини вновь вывели к карете «скорой помощи», которая так быстро рванула с места, что Де Чезаре даже забеспокоился, не заболел ли от этого у дуче живот. Однако тот хранил молчание и когда машина приехала в казарму кадетов корпуса карабинеров на виа Льньяно, Муссолини вышел также спокойно, не выразив никакого протеста. Де Чезаре прошептал ему, что столь большое количество вооруженных карабинеров во дворе предназначалось вовсе не для того, чтобы обеспечивать его безопасность, однако Муссолини отказывался в это верить. Даже когда Де Чезаре поместили в другую комнату и он вновь остался один в кабинете начальника училища, он все еще верил, что располагавшиеся в коридорах здания многочисленные карабинеры стоят там именно для того, чтобы оградить его от опасности. Он удивился лишь тогда, когда офицер и несколько человек из охраны сопроводили его в уборную, оставшись у дверей, и затем вновь отвели его в кабинет начальника.Ему предложили поесть, но Муссолини отказался, словно вид пищи вызывал у него тошноту. И хотя дуче ни на что не жаловался, внешне он выглядел так плохо, что комендант даже решил вызвать врача, чтобы осмотреть его. Немедленно пришел доктор Сантино, который нашел Муссолини «очень бледным, похожим на смерть… пульс у него был вялый». Дуче попросил привести ему парикмахера, и когда тот побрил его, Муссолини, смутившись, извинился за то, что у него не было с собой денег, чтобы заплатить. Но, — сказал дуче, — он запомнит его и когда-нибудь, возможно, сможет отблагодарить его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62