Через несколько секунд он спросил у Леружа:— А вы не задавали себе вопрос, кто мог убить вашу жену?Леруж молчал.— Вы подозреваете кого-нибудь? — не отступал следователь.— Господи, сударь, какого ответа вы от меня ждёте? — отвечал моряк. — Думаю, Клодина довела до ручки людей, из которых качала деньги, как из бездонного колодца, а может, пьяная наболтала лишнего.Сведения были столь же всеобъемлющи, сколь и правдоподобны. Г-н Дабюрон отпустил Леружа, порекомендовав ему дождаться Жевроля, который отведёт его в гостиницу, где моряку предстоит ожидать следующего вызова к следователю.— Все расходы вам возместят, — добавил г-н Дабюрон.Едва Леруж успел выйти, как в кабинете следователя произошло важное, чудесное, небывалое и беспрецедентное событие.Сосредоточенный, невозмутимый, недвижимый, глухонемой Констан восстал и заговорил.Впервые за пятнадцать лет он забылся до такой степени, что позволил себе высказаться.— Ну и поразительное же дело, сударь! — изрёк он.Да уж куда поразительней, думал г-н Дабюрон, и словно нарочно созданное, чтобы обмануть любые предвидения и опрокинуть все предвзятые мнения.Почему же он, следователь, действовал со столь непростительной поспешностью? Почему, прежде чем очертя голову рисковать, он не подождал, когда у него соберутся все элементы этого труднейшего дела, когда в его руках будут все нити этого запутаннейшего тканья?Правосудие обвиняют в медлительности, но именно эта медлительность составляет его силу, его гарантию и делает его практически неотвратимым.Никогда до конца не бывает известно, какие могут появиться свидетели.Неизвестно, что могут дать факты, полученные в ходе расследования, внешне, казалось бы, совершенно бесполезные.Трагедии, разыгрывающиеся в суде присяжных, не подчиняются правилу «трех единств» Нормативное правило классицистической трагедии, требующее соблюдения трех «единств» — времени, места, действия.

и не вписываются в него.Когда страсти и побуждения запутываются так, что, кажется, их уже и не распутать, вдруг неведомо откуда приходит какой-нибудь неизвестный человек и приносит разрешение всех загадок.Г-н Дабюрон, благоразумнейший из людей, счёл простым сложнейшее дело. Расследуя загадочное преступление, требующее величайшей осмотрительности, он действовал так, будто в нем все ясно и очевидно. Почему? Да потому что воспоминания не дали ему возможности все взвесить, обдумать и решить. Он в равной мере боялся и выглядеть слабым, и оказаться безжалостным. Он считал, что действует правильно, но двигала им враждебность. А ведь он столько раз задавал себе вопрос: «Как я должен поступить?» Но либо ты заставляешь себя чётко определить свой долг, либо сворачиваешь на ложный путь.Самым примечательным во всем было то, что источником ошибок судебного следователя стала его безукоризненная честность. И в заблуждение ввела его слишком чуткая совесть. Постоянные сомнения населили его разум призраками, и на какое-то время им овладело сильнейшее раздражение против себя.Однако, чуть успокоившись, г-н Дабюрон более трезво взглянул на вещи. Слава богу, ничего непоправимого не произошло. Тем не менее он крайне жестоко судил себя. Только случайность удержала его от ошибки. И в этот миг г-н Дабюрон дал себе клятву, что это расследование станет для него последним. Теперь он испытывал непреодолимый ужас перед своей профессией. Тем более что после свидания с Клер раны его сердца вскрылись и кровоточили ещё мучительней, чем прежде. Исполненный уныния, он пришёл к выводу, что жизнь его кончена, разбита. Такие мысли навещают мужчину, когда для него перестают существовать все женщины, кроме одной-единственной, обладать которой у него нет никакой надежды.Г-н Дабюрон был глубоко верующим человеком и потому даже мысли не допускал о самоубийстве; он только со страхом думал, что станется с ним, когда он сбросит с себя судейскую мантию.И тут его мысли вновь вернулись к делу. Виновен Альбер или нет, в любом случае он является виконтом де Коммареном, законным сыном графа. Но убийца ли он? Теперь совершенно ясно, что нет.— Я тут предаюсь размышлениям, а ведь нужно переговорить с графом де Коммареном, — вдруг спохватился г-н Дабюрон. — Констан, пошлите кого-нибудь к нему в особняк, а если его нет дома, скажите, пусть обязательно разыщут.Г-ну Дабюрону предстояла трудная задача. Нужно будет сказать старому аристократу: «Ваш законный сын не тот, о ком я вам говорил, а другой». Да, положение не просто затруднительное, но, можно сказать, нелепое. И вдобавок этот другой, то есть Альбер, невиновен.Надо сообщить истину и Ноэлю, сбросить его с облаков на землю. Какое разочарование! Но надо полагать, граф найдёт способ утешить его, во всяком случае, обязан это сделать.— Но кто же тогда преступник? — пробормотал следователь.И вдруг у г-на Дабюрона мелькнула мысль, но она показалась ему совершенно невероятной. Он отверг её, потом снова к ней вернулся. Вертел её так и этак, рассматривал со всех сторон и уже почти принял, но тут вошёл г-н де Коммарен.Посланец судебного следователя застал его в тот самый миг, когда он, возвратясь вместе с Клер от г-жи Жерди, высаживался из кареты. XVI Папаша Табаре не только рассуждал, но и действовал.Лишившись помощи следователя, он принялся за дело, не теряя ни минуты и не давая себе ни малейшей передышки.История с кабриолетом, запряжённым резвой лошадкой, была чистой правдой.Не жалея денег, сыщик нанял с дюжину полицейских из тех, кто оказался не у дел, и безработных прохвостов и во главе этих славных помощников отбыл в Буживаль, сопровождаемый своим верным сеидом Сеид — раб Магомета в трагедии Вольтера «Магомет»; в переносном смысле слепо преданный приверженец.

Лекоком.Он буквально прочесал округу, дом за домом, с тщанием и терпением маньяка, решившего отыскать иголку в стогу сена.Труды его оказались не напрасны. Через три дня розысков кое-что начало проясняться.Оказалось, что убийца сошёл с поезда не в Рюэйле, как делают все, кто направляется в Буживаль, Ла-Жоншер или Марли. Он доехал до Шату.Портрет его, сложившийся у папаши Табаре по описаниям железнодорожных служащих этой станции, был таков: молодой человек, черноволосый, с густыми чёрными бакенбардами, имеющий при себе пальто и зонт.Этот пассажир приехал в восемь часов тридцать пять минут, поездом, прибывающим из Парижа и следующим в Сен-Жермен, и, похоже, очень спешил.Выйдя из вокзала, он скорым шагом устремился по дороге, ведущей в Буживаль. По пути его видели двое мужчин из Марли и женщина из Ла-Мальмезон, обратившие внимание на то, что он торопится. Шёл он быстро и курил на ходу.Ещё большее внимание он привлёк к себе на мосту через Сену.Мост там платный, а предполагаемый преступник, разумеется, об этом забыл.Он миновал мост, не заплатив, и пошёл дальше гимнастическим шагом, прижимая локти к телу и размеренно дыша, так что сборщику платы пришлось бежать за ним вдогонку и кричать, чтобы стребовать деньги.Путешественника, судя по всему, это обстоятельство очень раздосадовало; он бросил сборщику монету в десять су и понёсся дальше, не дожидаясь причитавшихся ему сорока пяти сантимов сдачи.Это ещё не все.Кассир в Рюэйле вспомнил, что за две минуты до прибытия поезда десять пятнадцать появился крайне взволнованный и запыхавшийся пассажир, который, еле ворочая языком, попросил билет второго класса до Парижа.Описание незнакомца в точности соответствовало приметам, сообщённым служащими в Шату и сборщиком платы у моста.И наконец, сыщик, судя по всему, напал на след человека, который ехал в одном купе с запыхавшимся пассажиром.Папаше Табаре сказали, что это был булочник из Аньера, и он написал ему, прося о встрече.Таковы были его успехи к утру понедельника, когда он явился во Дворец правосудия, чтобы узнать, не получены ли сведения о вдове Леруж.Сведений он не обнаружил, зато в галерее встретил Жевроля и человека, которого тот разыскал.Начальник сыскной полиции торжествовал, бесстыдно торжествовал. Завидев папашу Табаре, он его окликнул.— Ну, что новенького, старая ищейка? Много злоумышленников послали на гильотину за последние дни? Ах, старый хитрец, сдаётся мне, что вы метите на моё место!Увы, старина Табаре разительно изменился. Сознание ошибки сделало его смиренным и кротким. Шуточки, когда-то выводившие его из себя, теперь оставляли равнодушным. И не думая огрызаться, он сокрушённо повесил голову, чем безмерно поразил Жевроля.— Потешайтесь надо мной, любезный господин Жевроль, — промолвил бедняга, — издевайтесь без всякой жалости. Вы правы, я этого заслужил.— Вот как? — переспросил полицейский. — Опять вы отличились, старый чудак?Папаша Табаре печально кивнул.— Я уговорил арестовать невиновного, — отвечал он, — а теперь правосудие не выпускает его из своих лап.Жевроль пришёл в восторг; он так потирал руки, что, казалось, сотрёт ладони в кровь.— Недурно, — промурлыкал он, — совсем даже недурно. Сажать преступников на скамью подсудимых — как это пошло! То ли дело отправлять на укорот ни в чем не повинных людей; это, черт возьми, высшее искусство. Папаша Загоню-в-угол, вы великий человек, и я преклоняюсь перед вами.И он насмешливо приподнял шляпу.— Не добивайте меня, — взмолился старик. — Что поделаешь, я ведь новичок в вашем деле, хоть голова у меня и седая. Разок-другой мне пособил случай, вот я и возгордился. Слишком поздно я понял, что не такой уж я мастер, как мне казалось; я — подмастерье, которому первый успех вскружил голову, а вот вы, господин Жевроль, — наш общий учитель. Вместо того чтобы надо мной насмехаться, умоляю, спасите меня, помогите советом и опытом. Одному мне не справиться, но уж с вами!..Жевроль был беспредельно тщеславен.Смирение папаши Табаре, которого в глубине души он весьма ценил, чувствительнейшим образом польстило его самолюбию полицейского. Он смягчился.— Полагаю, — осведомился он покровительственным тоном, — что речь идёт о лажоншерском деле?— Увы, именно о нем, дорогой господин Жевроль; я вообразил, что обойдусь без вас, и теперь раскаиваюсь.Старый хитрец скроил сокрушённую мину, словно пономарь, уличённый в том, что ест скоромное в пятницу, но в душе он веселился, он торжествовал.«Тщеславный олух, — думал он, — я до того задурю тебе голову лестью, что ты и сам не заметишь, как сделаешь все, что я захочу».Г-н Жевроль почесал себе нос, выпятил нижнюю губу и что-то промычал. Он притворялся, будто раздумывает, дабы продлить изощрённое наслаждение, которое доставлял ему конфуз старого сыщика.— Успокойтесь, папаша Загоню-в-угол, — изрёк он наконец. — Я человек добрый: чем смогу, помогу. Ну как, довольны? Но сегодня мне недосуг, меня ждут наверху. Приходите завтра утром, и мы потолкуем. Однако, прежде чем распрощаться, я дам вам в руки путеводную нить. Знаете, кто тот свидетель, которого я доставил?— Скажите, любезнейший господин Жевроль!— Извольте! Этот детина, что сидит на скамье и ждёт господина судебного следователя, — муж убитой.— Быть не может! — изумился папаша Табаре и, поразмыслив, добавил: — Вы надо мной смеётесь!— Да нет же, клянусь вам. Спросите сами, как его имя, и он ответит, что его зовут Пьер Леруж.— Так она не вдова?— Выходит, что так, — ехидно отвечал Жевроль, — поскольку вот он, её счастливый супруг.— Ну и ну, — прошептал сыщик. — А он что-нибудь знает?Начальник сыскной полиции вкратце пересказал своему добровольному сотруднику то, что сообщил следователю Леруж.— Что вы на это скажете? — закончил он.— Что тут скажешь? — пробормотал папаша Табаре, на физиономии которого изобразилось изумление, граничащее с полным отупением. — Ничего не скажешь. Думаю, что… Впрочем, нет, ничего не думаю.— Недурной сюрпризец? — сияя, спросил Жевроль.— Скажите лучше, недурной удар дубиной, — откликнулся Табаре.Но тут он выпрямился и стукнул себя кулаком по лбу.— А мой булочник! — вскричал он. — До завтра, господин Жевроль.«Совсем свихнулся», — решил начальник полиции.Но старик сыщик вовсе не сошёл с ума, просто он внезапно вспомнил, что пригласил к себе домой аньерского булочника. А вдруг посетитель не дождётся его?На лестнице папаша Табаре повстречал г-на Дабюрона, но говорил с ним наспех и скоро удрал.Он выбежал из Дворца правосудия и, высунув язык, понёсся по набережной.«Ну-ка, разберёмся, — рассуждал он на бегу. — Выходит, мой Ноэль остался ни с чем. Теперь ему не до смеха, а ведь как он радовался, что получил титул! Эх, стоит ему пожелать, я его усыновлю. Табаре — имя не такое звучное, как Коммарен, но и не самое плохое. Впрочем, история, рассказанная Жевролем, ничуть не меняет положения Альбера и не опровергает моих выводов. Он законный сын, тем лучше для него. Но это ничуть не послужило бы для меня доказательством его невиновности, если бы я в ней сомневался. Разумеется, он, как и его отец, понятия не имел об этих поразительных обстоятельствах. По-видимому, он так же, как граф, поверил в подмену. Госпожа Жерди тоже не знала про эти события; вероятно, ей рассказали какую-нибудь историю, чтобы объяснить шрам. Да, но госпожа Жерди ничуть не сомневалась, что Ноэль — её родной сын. Получив его обратно, она, безусловно, проверила приметы. Когда Ноэль нашёл письма графа, она попыталась ему объяснить…»Папаша Табаре неожиданно замер на месте, словно увидел под ногами омерзительное пресмыкающееся. Он был потрясён выводом, к которому пришёл, и этот вывод был таков:«Получается, Ноэль убил мамашу Леруж, чтобы она не рассказала о том, что подмены не было, и сжёг письма и документы, которые это подтверждали!»Но тут же он с негодованием отбросил своё предположение, как отгоняет порядочный человек гнусную мысль, случайно пришедшую ему на ум.— Ах ты старый болван! — приговаривал он, продолжая путь. — Вот последствия мерзкого ремесла, которым ты занялся, да ещё и гордился им! Заподозрил Ноэля, единственного своего наследника, воплощение чести и порядочности! Ноэля, с которым десять лет прожил бок о бок, в неизменной дружбе и который внушает тебе такое уважение, такое восхищение, что ты поручился бы за него, как за себя самого!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48