— Пошёл на судно, сударь, нашёл хозяина и передал, что было велено, — вот и все.Жевроль, слушавший с самым живым вниманием, наклонился к уху г-на Дабюрона.— Господин следователь, — прошептал он, — не позволите ли мне задать парнишке несколько вопросов?— Разумеется, господин Жевроль.— Скажи, мой юный друг, — спросил полицейский, — узнаешь ты этого человека, если увидишь снова?— Ещё бы, конечно!— Значит, в нем было что-то особенное?— Ну да — лицо кирпичного цвета.— И все?— Все, сударь.— Но ты видел, как он был одет. На нем была блуза?— Нет, куртка с большими карманами. Из одного торчал уголок платка в голубую клетку.— А какие были на нем штаны?— Не помню.— А жилет?— Погодите-ка, — задумался мальчик. — Жилет? По-моему, жилета не было. Да, не было, потому что… Ну конечно, вспомнил: он был без жилета, но в галстуке, концы которого были продеты в большое кольцо.— А ты, малыш, не дурак, — с удовлетворением сказал Жевроль. — Держу пари, что, хорошенько подумав, ты вспомнишь ещё что-нибудь.Мальчик молча опустил голову. По морщинам на его юном лбу можно было догадаться, что он отчаянно напрягает память.— Точно! — вдруг воскликнул он. — Вспомнил!— Ну?— Этот человек носил большие серьги.— Браво! — вскричал Жевроль. — Примет вполне достаточно. Я его разыщу, а вы, господин следователь, можете заготовить для него вызов в суд.— Я полагаю, что показания этого мальчика, пожалуй, самые важные, — отозвался г-н Дабюрон и, обратившись к пареньку, спросил: — Не скажешь ли, мой юный друг, что за груз был на судне?— Вот этого не знаю, сударь: судно-то было палубное.— Оно шло вверх или вниз по Сене?— Но оно ведь стояло, сударь.— Это понятно, — пояснил Жевроль. — Господин следователь спрашивает, в какую сторону был повёрнут нос судна: к Парижу или к Марли?— Оба конца судна показались мне одинаковыми.Начальник полиции разочарованно развёл руками.— Но ты, — обратился он к мальчику, — мог заметить название судна: ты ведь умеешь читать? Следует всегда смотреть, как называется судно, на которое заходишь.— Я не видел названия, — ответил парнишка.— Если судно стояло в нескольких шагах от причала, — вмешался г-н Дабюрон, — на него могли обратить внимание жители Буживаля.— Господин следователь прав, — поддержал комиссар.— Верно, — согласился Жевроль. — Да и матросы наверняка сходили на берег и заглядывали в трактир. А этот патрон Жерве, как он выглядел?— Как все здешние речники, сударь.Мальчик собрался уходить, но следователь остановил его.— Прежде чем уйти, мой мальчик, скажи: говорил ты кому-нибудь об этой встрече?— В воскресенье, вернувшись из церкви, я все рассказал матери, сударь, и даже отдал ей десять су.— А ты ничего от нас не скрыл? — продолжал следователь. — Утаивать истину от правосудия — тяжкий проступок. Оно все равно до всего дознается, и должен тебя предупредить, что для лгунов существуют страшные наказания.Юный свидетель покраснел как помидор и опустил глаза.— Вот видишь, ты от нас что-то скрыл. Разве ты не знаешь, что полиции известно все?— Простите, сударь, — воскликнул мальчик, заливаясь слезами, — простите, не наказывайте меня, я никогда больше не буду!— Говори же, в чем ты нас обманул?— Сударь, этот человек дал мне не десять, а двадцать су. Десять я отдал матери, а десять оставил себе, чтобы купить шарики.— Мой юный друг, — успокоил его следователь, — на этот раз я прощаю тебя. Но пусть это послужит тебе уроком на всю жизнь. Ступай и запомни: скрывать правду бесполезно, она всегда выйдет наружу. II Последние показания, добытые следователем, давали хоть какую-то надежду. Ведь и ночник во мраке сияет, словно маяк.— Господин следователь, я хотел бы сходить в Буживаль, если вы не возражаете, — сообщил Жевроль.— Вероятно, вам лучше немного подождать, — ответил г-н Дабюрон. — Этого человека видели в воскресенье утром. Давайте узнаем, как вела себя в тот день вдова Леруж.Позвали трех соседок. Они в один голос заявили, что все воскресенье она провела в постели. Когда одна из соседок осведомилась у вдовы, что с ней произошло, та ответила: «Ах, этой ночью случилось нечто ужасное». Тогда этим словам никто не придал значения.— Человек с серьгами становится для нас все важнее, — сказал следователь, когда женщины ушли. — Его необходимо найти. Это относится к вам, господин Жевроль.— Не пройдёт и недели, как я его отыщу, — ответил начальник полиции. — Сам обшарю все суда на Сене — от истока до устья. Хозяина зовут Жерве — хоть какие-то сведения в управлении судоходства я о нем добуду.Речь его была прервана появлением запыхавшегося Лекока.— А вот и папаша Табаре, — объявил он. — Я встретил его, когда он выходил из дома. Что за человек! Даже не захотел дождаться поезда. Уж не знаю, сколько он дал кучеру, но мы домчались сюда за четверть часа. Быстрее, чем на поезде!Вслед за Лекоком на пороге появился некто, чья внешность, надо признать, никоим образом не отвечала представлению о человеке, которого полиция почтила разрешением работать на неё.Было ему лет шестьдесят, и возраст, похоже, давал уже о себе знать. Невысокий, сухопарый и сутуловатый, он опирался на трость с резным набалдашником слоновой кости.С его круглого лица не сходило выражение тревожного изумления; двое комиков из Пале-Рояля сколотили бы себе состояние на таких физиономиях, как у него. Маленький подбородок вошедшего был тщательно выбрит, пухлые губы свидетельствовали о простодушии, а неприятно вздёрнутый нос напоминал раструб инструмента, изобретённого г-ном Саксом Сакс Адольф (1814 — 1894) — бельгийский мастер духовых инструментов, изобретатель саксофона (1843), который в описываемое время был модной новинкой.

. Крохотные тускло-серые глазки с покрасневшими веками не выражали решительно ничего, однако раздражали невероятной подвижностью. Редкие прямые волосы не закрывали больших оттопыренных ушей и ниспадали чёлкой на покатый, точно у борзой, лоб.Одет он был добротно и опрятно: ослепительной белизны бельё, на руках шёлковые перчатки, на ногах гамаши. Длинная, чрезвычайно массивная золотая цепь редкой безвкусности трижды обвивалась вокруг его воротничка и скрывалась в жилетном кармане.Папаша Табаре по прозвищу Загоню-в-угол поклонился прямо в дверях, согнув дугой свой старый позвоночник, и смиренно спросил:— Благоволили послать за мной, господин судебный следователь?— Да, — ответил г-н Дабюрон и подумал: «Может, он человек и способный, но по виду этого не скажешь».— Я всецело в распоряжении правосудия, — продолжал г-н Табаре.— Надеюсь, — сказал следователь, — вы окажетесь удачливее нас и найдёте какую-либо улику, которая поможет напасть на след убийцы. Сейчас мы вам все объясним.— Мне известно вполне достаточно, — прервал его папаша Табаре. — Лекок по дороге рассказал, что тут произошло. Я знаю столько, сколько мне нужно.— И все-таки… — недовольно произнёс комиссар.— Положитесь на меня, господин следователь. Приступая к делу, я предпочитаю не знать подробностей и больше доверяться собственным впечатлениям. Когда тебе известно чужое мнение, волей-неволей поддаёшься ему и… Впрочем, я начну расследование вместе с Лекоком.Глазки у папаши Табаре разгорелись и сверкали, словно карбункулы. Лицо светилось от внутреннего ликования; казалось, оно лучится каждой морщинкой. Он выпрямился и стремительно ринулся во вторую комнату.Пробыв там около получаса, он также бегом вылетел обратно. Потом снова скрылся в ней, выскочил ещё раз и почти сразу же куда-то убежал. Следователь не преминул заметить про себя, что старик беспокоен и резв, словно гончая, идущая по следу. Его вздёрнутый нос вздрагивал, словно пытаясь уловить еле слышный запах убийцы. Носясь туда и сюда, папаша Табаре беспрерывно жестикулировал и говорил сам с собой: то отчитывал и бранил себя, то подбадривал, то издавал торжествующие возгласы. Лекоку он не давал ни секунды покоя и все время что-то просил у него: сперва бумагу и карандаш, потом лопату, а то вдруг потребовал немедленно добыть гипс, воду и бутылку масла.Приблизительно через час следователь, уже начинавший проявлять признаки нетерпения, осведомился о своём добровольном помощнике.— Трудится, — ответил бригадир. — Лежит на животе в грязи и размешивает в тарелке гипс. Говорит, что почти закончил и скоро придёт.И верно, почти тут же папаша Табаре вернулся — радостный, торжествующий, помолодевший лет на двадцать. За ним вошёл Лекок, с большою осторожностью неся вместительную корзину.— Все совершенно ясно, — заявил старичок следователю. — Теперь загнать его в угол проще простого. Лекок, дитя моё, поставь корзину на стол.В комнату вошёл Жевроль и тоже с весьма удовлетворённым видом.— Я напал на след человека с серьгами, — сообщил он. — Судно шло вниз по реке. У меня есть точные приметы хозяина судна Жерве.— Слушаю вас, господин Табаре, — произнёс следователь.Тот выложил на стол содержимое корзины: большой ком жирной глины, несколько больших листов бумаги и несколько ещё не засохших комков гипса. Стоя перед столом, он представлял собою фигуру почти гротескную и сильно напоминал тех господ, которые выманивают на ярмарках у зрителей деньги, показывая фокусы. Одежда папаши Табаре сильно пострадала: он был весь в грязи.— Я начинаю, — произнёс он наконец с притворной скромностью. — Убийство, которым мы занимаемся, не имело своей целью ограбление.— Напротив! — пробормотал Жевроль.— Я докажу это с полной очевидностью, — продолжал папаша Табаре. — Я также выскажу свои скромные соображения о причине убийства, но это позже. Итак, убийца прибыл сюда до половины десятого, то есть перед дождём. Я, как и господин Жевроль, грязных следов не нашёл, однако под столом, куда преступник ставил ноги, обнаружил немножко пыли. Стало быть, время мы установили. Вдова Леруж не ждала посетителя. Когда он постучал, она уже начала раздеваться и как раз заводила часы с кукушкой.— Вот так подробности! — воскликнул комиссар.— Установить их нетрудно, — охотно пояснил полицейский. — Осмотрите часы над секретером. Завода у них хватает часов на четырнадцать-пятнадцать, не больше — я в этом убедился. Значит, вдова, скорее всего, заводила их вечером перед сном. Как же могло случится, что они остановились на пяти часах? Вдова их трогала. Когда к ней постучались, она начала подтягивать гирю. В подтверждение моей догадки мне хотелось бы обратить ваше внимание на стул, стоящий под часами: на его обивке ясно виден отпечаток ноги. Теперь взгляните на одежду жертвы: лиф её платья расстегнут. Торопясь открыть, она не стала его застёгивать, а просто набросила на плечи старый платок.— Черт побери! — воскликнул явно заинтригованный бригадир.— Вдова знала пришедшего, — продолжал старик. — Об этом свидетельствует поспешность, с какой она ему открыла, и все прочее подтверждает наше предположение. Итак, убийцу сразу же впустили. Человек этот ещё молод, роста немного выше среднего, изящно одетый. В тот вечер на нем был цилиндр, в руках зонтик; он курил гаванские сигары, причём с мундштуком…— Ну извините! — воскликнул Жевроль. — Это уже слишком!— Возможно, и слишком, — отвечал папаша Табаре, — но тем не менее правда. Если вы не отличаетесь тщательностью, ничем не могу помочь, но я-то человек добросоветный. Я ищу и нахожу. Вы говорите: «Это слишком»? Отлично! Благоволите бросить взгляд на эти влажные куски гипса. Это слепки с каблуков убийцы; их отпечатки, очень чёткие, я обнаружил у канавы, где был найден ключ. Видите эти листы бумаги? На них перерисованный мною след целиком. Снять с него слепок я не смог: он был на песке. Взгляните: высокий каблук, крутой подъем, маленькая узкая подошва, одним словом, элегантная обувь для ухоженных ног. Поискав, вы встретите на дороге такой отпечаток дважды. Кроме того, он пять раз повторяется в саду, куда никто не заходил. Это, между прочим, доказывает и то, что убийца постучал не в дверь, а в ставень, через который пробивался свет. Входя в сад, человек перепрыгнул через грядку — на это указывает более глубокий отпечаток носка. Убийца легко преодолел почти двухметровое расстояние, значит, он ловок и, следовательно, молод.Папаша Табаре говорил негромко, но чётко и решительно; взгляд его перебегал с лица на лицо, как бы следя за отражавшимся на них впечатлением.— Вас удивила шляпа, господин Жевроль? — продолжал он. — Обратите внимание на правильный круглый след на мраморной доске секретера, которая была покрыта тонким слоем пыли. Вас поразило, что я определил рост этого человека? Потрудитесь посмотреть на верх шкафа, и вы увидите, что убийца шарил там рукой. Следовательно, он гораздо выше меня. И не говорите, что он вставал на стул: в этом случае ему было бы все видно и не пришлось бы шарить по шкафу. Вас привёл в изумление зонт? Этот ком глины сохранил прекрасный отпечаток не только его острия, но и деревянного кольца, которым закреплена ткань. Может, вас озадачивает сигара? Вот окурок, подобранный мною в золе. Конец его изжёван, сохранил следы слюны? Нет. Следовательно, куривший пользовался мундштуком.Лекок беззвучно аплодировал, даже не пытаясь скрыть восхищения. Комиссар тоже, казалось, был восхищён, лицо следователя выражало восторг. Физиономия Жевроля заметно вытянулась. Что же до бригадира, тот просто окаменел.— А теперь, — снова заговорил папаша Табаре, — слушайте внимательно. Молодой человек вошёл. Как он объяснил свой приход в такой час, я не знаю. Ясно одно: он сказал вдове Леруж, что ещё не ужинал. Славная женщина обрадовалась и тут же принялась за стряпню. То, что мы видели, она стряпала не для себя. В шкафу я нашёл остатки её ужина — она ела рыбу, и вскрытие это подтвердит. К тому же вы видите, что на столе только один бокал и один нож. Но что это за молодой человек? Вдова, очевидно, относилась к нему с почтением. В стенном шкафу есть ещё чистая скатерть. Но постелила ли она её? Нет. Для гостя она достала самое лучшее, белоснежное столовое бельё. Ему она подала этот чудесный бокал, несомненно кем-то подаренный. И наконец, совершенно очевидно, что сама она обычно не пользовалась этим ножом с ручкой из слоновой кости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48